Амиция слишком устала для всего этого.
– Все, что мне известно: он полагает, что может спасти королеву.
Приор наклонился и поцеловал Амицию в лоб.
– Именно это я и хотел услышать. – Он положил руку ей на голову. – Будет ли он сражаться за королеву?
Ответив на вопрос, Амиция предала бы доверившегося, поэтому она только пожала плечами.
– Я полагаю, что сэр Габриэль рассматривает себя как воина королевы. Я думаю, что она просила его об этом – но до того, как эта роль стала важна по-настоящему.
– Он будет сражаться против короля? – быстро спросил приор.
Амиция поджала губы:
– Я никогда не слышала, чтобы он говорил нечто, направленное против короля или королевы. Он не испытывает любви к галлейцам. – Она нахмурилась. – Я бывала на нескольких собраниях войска. Они открыто высмеивают слабость короля. Но, – она взглянула прямо на приора, – я с ними солидарна.
– Ба, – сказал приор Уишарт, – считать, что король безумен или околдован, – не измена. Идите спать. Я полагаю, что завтра будет тяжелый день.
Она присела.
– Я ощущаю… зло.
Приор Уишарт помолчал.
– Вы куда сильнее меня, – сказал он, – но все же и я чувствую некую… неправильность. Где же? В горящем Харндоне?
Она сделала глубокий вдох, сосредоточилась и осмотрела эфир вокруг себя.
– В небе, – тихо сказала она.
Уишарт посмотрел наверх. Он не опускал взгляда так долго, что у нее сами собой закрылись глаза.
– Счастливой вам Пасхи, сестра, – сказал он, – я буду надеяться, что это порождение нашей усталости и горя. Я не верю, что сегодня, в эту ночь, на нас нападут. Идите спать.
Она кивнула, не в силах говорить, и спустилась со стены. Шел второй или третий час пополуночи, почти все аббатство уже спало, если не считать стражи на стенах, голоса притихли. Факелы погасли, и Амиция немного заплутала во внутреннем дворе.
Кроме спящих на траве монахов, тут никого больше не было – разве что несколько слуг, допивавших вино. Она нашла низкий, украшенный резьбой туннель, который вел из внутреннего двора во внешний, и двинулась сквозь темноту на звук голосов.
На середине пути ее снова охватило предчувствие. Она подумала, что дело в усталости, как и сказал приор, но потом закрыла глаза и…
…вошла в свой Дворец, где сотворила очень простое заклинание – сплела сеть, которая ловила бы заклинания других. Она научилась этому у Габриэля.
Она отпустила сеть и устроилась в ней, как паук в паутине, чтобы видеть, что происходит в эфире.
Потом покинула свой Дворец…
…и пошла вперед. Тревога уменьшилась, как будто часть ее осталась во Дворце.
Прямо у выхода из туннеля сидели в увитой виноградом беседке четыре человека.
Габриэль – его голос она узнала бы везде. И, конечно, сэр Томас – он был крупнее любого человека, кого ей доводилось встречать.
– Габриэль, – резко сказала она.
Он встал.
– Здесь что-то есть. – Она протянула ему руку.
Он коснулся ее – в реальности.
Остальные двое его собеседников были почти такие же высокие, как сэр Томас. Огромный рыжеволосый рыцарь из ее же Ордена, известный своей порядочностью и длиннейшим носом. Сэр Рикар Ирксбейн. И чернокожий человек размером с башню – по крайней мере, Амиции так показалось. Оба встали и поклонились ей – чернокожий очень изящно сложил руки и согнулся в поясе.
– Сестра Амиция из ордена Святого Фомы, – сказал Габриэль и повторил то же самое на приличном этрусском.
Улыбался он устало, но ей все равно стало теплее. Она подумала, что должна как-то позаботиться о нем.
– Этот блистательный господин – сэр Павало Аль-Вальд Мухаммед Пайам. – Сэр Габриэль произнес имя чуть ли не по складам – этого языка он не знал. Но, услышав его слова, темнокожий улыбнулся и снова поклонился.
– Вы были на мессе, – сказала Амиция, – я вас видела.
Она заставила себя улыбнуться, а потом сжала руку Габриэля и попыталась затащить его в свой Дворец воспоминаний.
– Он просит вашего благословения, – сказал Габриэль. – А я и раньше бывал у мессы, и меня ни разу не поразила молния, и мои адские легионы тоже никому не причинили вреда.
– Он подошел к причастию, – сказал Том Лаклан, – я думал, часовня рухнет.
Пока Том говорил, Габриэль оказался рядом с ней.
– Тут что-то есть. Вон там. – Она указала на свою магическую сеть в эфире, разорванную в клочья в одном месте. В эфире расстояние и направление отличались от реальных.
Габриэль посмотрел на сеть, которую она раскинула.
В реальности Амиция положила руку на руку чернокожего и произнесла короткую молитву.
– Я пытался привести неверного на мессу, – оскалился Том, – если уж там был капитан, разве еще одна пропащая душа испортила бы дело?
Амиция вдруг поняла, что с нее хватит:
– Не смейтесь над тем, что не способны понять!
Тома редко перебивали. Но, как и все опасные люди, дураком он не был. Он склонил голову.
– Сестра? – тихо произнес он.
– Что-то не так, – объяснил сэр Габриэль. Он вернулся в реальность. Посмотрел на север. – Тоби, копье.
Тоби отлепился от стены и побежал к конюшне.
– Амиция, держитесь за нами, – велел Габриэль.
Он все еще держал ее за руку. Он мгновенно поверил ей, подчинился и отреагировал, и…
Она хотела заговорить с ним. Открыла рот, чтобы сказать что-то, чего они оба никогда бы не забыли. Усталость, религия, любовь, опасность – эта густая смесь лишила ее здравого смысла и обычной предосторожности, все ограничения куда-то пропали. Все вокруг заполнила какая-то неправильность. Это – чем бы оно ни было – нацелилось на него, а не на нее. Она набросила на него защиту, зеркало, которое отразило бы любой удар, она взяла его ауру и надела ее на себя.
Одним движением руки с кольцом на пальце Амиция подняла сияющий золотой щит.
Что-то черное бросилось ей в лицо, пробило щит.
Когда оно коснулось ее, она закричала.
Красный Рыцарь заметил, как изменилось ее лицо. Он бросил первое заклинание из своего арсенала. Fiat Lux[9].
На высоте пятидесяти футов засиял золотой огонь.
Он осветил прекрасное и ужасное зрелище – шесть великолепных, мерцающих черных мотыльков, каждый – размером с орла. По атласным черным крыльям пробегали сине-черные сполохи, пульсирующие от вложенной в них силы. Бархатно-черные тела украшали изысканная филигрань и кружево, вперед тянулись усики, длинные, как кинжалы, бархатно-твердые, увенчанные адамантами, сверкающими, как вороненая сталь. От их вида мурашки шли по коже.
Один мотылек бросился на Амицию, несмотря на разливающийся в небесах свет. Хоботок дрожал, насыщенный силой. Амиция закричала.
Длинный, изогнутый клинок ифрикуанца выскочил из ножен и сверкнул, как ртуть, в серебряно-золотом свете – частично лунном, а частично рукотворном. Сэр Павало стоял в шаге позади Амиции, и удар получился под углом. Клинок задел огромное трепещущее крыло и срубил хоботок до основания, вернулся и пошел на второй замах. Срезал прядь волос Амиции – от яда у нее подогнулись колени – и разделил бархатистое тело надвое. Плеснули черная едкая кровь и сила.
Амиция рухнула безжизненной грудой.
Красный Рыцарь ударил другого монстра, нацелившегося на него самого. Мотылек парил над ним, и яд капал с хоботка. Меч врубился в него – и отскочил.
Искры подсказали Габриэлю, что мотыльки могли пребывать в эфире. Он покатился по земле, а мягкое, как будто кожаное крыло коснулось его бедра, и что-то отвратительно бархатистое тронуло его за руку. Он панически отмахнулся мечом. Но потом немного пришел в себя и ткнул мечом перед собой – конец клинка попал в брюхо твари, и она отлетела в сторону, потому что не имела никакой опоры. Но все же острие меча, не уступавшее остротой иглам Мэг, не проткнуло мотылька. От удара он отлетел на пятнадцать футов и врезался в одного из своих собратьев.
Сэр Габриэль понял, что они все пришли за ним, но все же не мог не следить за Амицией.
– Они заколдованы! – крикнул он. – Оружие смертных не поможет!
Он закатился под стол, за которым рыцари только что сидели. Один из мотыльков ускользнул от сэра Павало и неуклюже рухнул на столешницу, кубки полетели во все стороны.
Капитан увидел Плохиша Тома, вооруженного драконьим мечом. Он разрубил очередного мотылька пополам, и две половины мгновение, за которое сердце испуганного человека стукнуло бы один раз, еще жили, крылья трепетали, черный ихор брызгал в разные стороны. Сэр Павало отшатнулся от черных капель, ударил мотылька снизу вверх, а потом повернулся и ударил еще раз – как будто у него глаза на затылке.
У Гэвина волшебного меча не было. Он бросился на мотылька, лежавшего на столе. Мотылек двигался медленно и, кажется, не мог ужалить или ударить кого-то, кто подошел бы к нему со спины. Гэвин обхватил его руками под крылья, как человека под мышки, и оттолкнул от себя с отвращением. Крылья затрещали.
Стало очень тихо.
Габриэль увидел двух черных тварей. Одна пыталась улететь с поля боя, вторая кружила над умирающей монахиней.
– Амиция! – крикнул он и бросился к ней. В эфире он залил ее мостик светом. Он импровизировал, мгновение за мгновением, пытался направить силу обратно по связи между ними, пропустить ее через кольцо, потом через странное заклинание у себя на ноге.
Он отказывался думать, что бледный труп на мостике принадлежит ей.
Он вливал свою силу в связь между ними…
Один из мотыльков достал его. Габриэль упал на живот, прямо на ее тело, и мотылек устроился сверху на нем. Весил он как крупная собака.
Когда хоботок твари коснулся его спины, он собрал всю свою ненависть и ужас и протолкнул их в тело мотылька.
Тот взорвался.
Яд…
…был смертелен, но действовал медленнее герметического искусства. Габриэль поставил блок и очистил рану огнем, продолжая тянуться к ней…
И нашел ее.