Хартмут вел вперед отряд шахтеров. Кажется, он никогда не уставал. Он вздрогнул – Шип впервые увидел, что он удивился, – и наполовину вытащил из ножен герметический артефакт, который именовал мечом. Искусство помогло Шипу узнать, что это не столько меч, сколько врата.
– Ты меня удивил, – пророкотал сэр Хартмут.
Кевин Орли поднял забрало. Шип и не взглянул на него.
– Пора. Готовьтесь к штурму.
– Прямо сейчас? В темноте, под дождем? – Хартмут не боялся Шипа и только пожал плечами. – После восьми дней пустых обещаний и крови…
– Дождь нас не остановит, – сказал Шип.
– Солдаты любят воевать в тепле и сытыми, – возразил Хартмут, – это простое соображение помогло выиграть сотни битв. А отказ от него – проиграть еще больше.
– Сейчас, – велел Шип и отвернулся.
Сэр Хартмут выругался. А потом побежал, в тяжелых доспехах, с открытого места, к которому пришлось красться, к лагерю. Несмотря на дождь, там мерцали костры.
Габриэль смотрел, как Амиция успокаивает королеву. Лицо у той исказилось от боли. С началом схваток сдержанность и достоинство куда-то делись.
Бланш улыбнулась ему:
– Вы бы ушли, милорд. Мужчины для такого не приспособлены. Слабый пол.
Габриэль улыбнулся в ответ, потому что ей хватало сил шутить, а он сейчас в этом очень нуждался.
– И узнайте заодно, куда ваш оруженосец дел все тряпки, – добавила она.
Лорд Корси лично грел воду в очаге. Габриэль не успел даже сделать вид, что может принести пользу, – Тоби вошел с охапкой льняных простыней и рубах. Нелл следовала за ним с двумя красивыми атласными подушками, женским платьем из коричневого бархата и медным чайником.
– Сэр Кристофер говорит, – объяснила она, – что у него случайно оказалось это платье и подушки…
– Только Фольяк ходит на войну с платьем для своих трофеев, – добавил Гэвин от двери.
Бланш уперла руки в бока:
– Мужики – вон отсюда.
Сэр Майкл вошел с очередной кучей рубашек.
– Прости, девочка, но рожает не одна из кумушек твоей мамаши. Это законная королева Альбы. Если бы я мог, я бы привел сюда всех лордов королевства.
Габриэль кивнул Майклу.
– Я совсем забыл, – признался он.
– Кайтлин тоже скоро рожать, – пояснил Майкл, – наверное, я просто больше обо всем этом думаю.
– Господь и все святые! – воскликнула Бланш. – Бедная королева!
Раздраженная Амиция повернулась к ним. Габриэль подумал, что она кажется совсем старой. На лице у нее появились морщины, которых раньше не было, и даже свет факелов их не сглаживал. Впрочем, Габриэль предполагал, что сам выглядит не лучше – его дважды ранили в голову, и голова эта болела, а левая рука почти не действовала.
– Помоги мне снять доспех, – велел он Тоби. – Вряд ли на нас нападут, пока королева рожает. А я сейчас свалюсь.
Как будто услышав это, в дальнюю дверь рядом с осликами вошел Плохиш Том. В руке он держал меч.
– Амбар в нашем распоряжении, – сказал он и кивнул лорду Корси.
Нелл отогнала Корси от котла с водой, и он встал, заведя руку за спину.
– Не вы ли собирались убить нас всех час назад?
Том Лаклан рассмеялся:
– Ничего личного, – заверил он, – просто так было лучше.
Корси кивнул.
Помещение было довольно большое, оно занимало треть амбара, и оруженосцы и пажи стали помогать рыцарям снимать доспехи. Падая на каменный пол, броня гремела.
– Тихо! – крикнула Амиция. – Вы, джентльмены, дадите ли этой несчастной женщине возможность успокоиться?
Оруженосцы стали двигаться тише, но звук, с которым металл скрипел о камень, теперь казался даже громче.
Королева закричала.
Гауз стояла в своей цитадели, среди темных деревьев и ярких цветочных клумб.
Ее немыслимо сложное заклинание походило на великолепный куст с очень длинными корнями и одной-единственной желтой розой – огромной и пышной, какими никогда не бывают настоящие цветы. Роза не знала непогоды и не ведала, что такое пчелы, и от этого выглядела еще прекраснее.
Гауз не молилась. Ей казалось странным молиться, если собираешься убивать. Но все же она обратилась к своей госпоже.
– Ты обещала мне месть, – напомнила она.
И подумала: «Надеюсь, Шип это видит. Надеюсь, он струсит».
Она протянула вперед тонкую руку и сорвала розу.
Мир содрогнулся в крике.
Шип не мог торжествующе улыбаться, однако он торжествовал.
– Я знал, что ей придется это сделать, – сказал он в дождь и тьму.
Но Эш был где-то в другом месте.
Шип…
…раскинул собственную паутину из обманок, ложных улик и капканов. Такие же плетет сама природа. Он готовил ее не меньше, чем Гауз творила свое заклинание. В великолепном черном соборе ее проклятья он поселил новые чары – так в замке заводятся мыши и моль.
– Прощай, Гауз, – сказал он.
Когда королева закричала, Амиция вскочила. Габриэль вдруг понял, что дело не в родах. Бланш схватила королеву за руку.
Габриэль вошел…
…в свой Дворец воспоминаний. Пруденция стояла на своем постаменте. Она хмурилась.
– Это твоя мать, – сказала она, – Габриэль…
Габриэль толкнул дверь, ведущую в эфир. Он выпустил заклинания, которые держал наготове. Горький опыт научил его прежде всего ставить щит, а потом уже распускать сверкающий ковер чар.
Он шептал имена, написанные на статуях и знаках, и комната вращалась вокруг него.
В реальности его сердце ударило один раз.
Сделав все, что сумел, он подошел к двери. Пруденция попыталась остановить его:
– Хозяин! – крикнула она. – Смерть идет за королевой! Смерть послала твоя мать!
– Я все давно решил, – кивнул Габриэль.
– Я не люблю твою мать, мальчик. Она меня убила. Но это… ты отдашь жизнь, чтобы ее остановить?
Габриэль сжал зубы – тех, кто его знал, это обычно пугало.
– Да.
Пруденция отошла с дороги.
– Прощай.
– Я вернусь, Пру, – сказал он и вышел из Дворца.
В реальности Тоби заметил, как капитан замер и как исказилось его лицо.
У Тоби под рукой было копье, он только что поставил его к огню, смазав наконечник. Нелл видела его. Не раздумывая, Тоби схватил копье и швырнул ей, а она вложила его в неподвижные руки капитана.
В эфире проклятье больше всего походило на занавес из толстого черного войлока… или на небо, вдруг превратившееся в черный войлок.
Габриэль стоял на бескрайней равнине чистого эфира. Он был не один. Они с Амицией стояли плечом к плечу, а Дезидерата оказалась у них за спиной.
Проклятье было таким явным, что Габриэль на краткий миг в ужасе замер.
– Я не сдамся, – сказала Дезидерата.
Габриэль смотрел, как чернота приближается. В ней что-то скрывалось. Что-то двигалось вместе с ней. Он умел – в основном благодаря Гармодию – различать в эфире даже самые мелкие детали.
Ему хватило времени проклясть судьбу. И мать.
И восхитительную иронию ситуации – если бы он сумел сообщить матери, что собирается отдать свою жизнь, защищая ее жертву, она бы отозвала заклинание.
И другие вероятные варианты. Полный абсурд.
Ему было нечего терять. Эфир создавал иллюзию движения времени.
– Что вы обещали Господу за мою жизнь? – спросил он у Амиции.
Амиция не смотрела на него.
– Все, разумеется.
– А я всего лишь наложил слабенький приворот.
Она повернулась. Дезидерата хохотала в голос, хотя ее жизнь могла закончиться прямо сейчас.
– Она не зачарована, поверьте мне. Клянусь своей силой.
Габриэль чуть не улыбнулся, как юноша после первого поцелуя.
– Берите мою силу, Амиция. Всю, какую сможете. Не надо меня беречь. Все трое взялись за руки.
– Нет, – сказала Дезидерата, – позвольте мне.
Амиция отвернулась от Габриэля и заговорила:
– In nomine patri…
Она двинулась в темноту, и они пошли вместе с ней, подняв руки.
А потом, прямо в эфире, в руках у него оказалось копье.
Времени не осталось. Времени было слишком много.
Он подумал, что идея войлока сама по себе довольно интересна. Обычно воплощение заклинания было как-то связано с волшебником. И сама природа заклинания сильно влияла на него.
Габриэль задумался, как можно победить гору или войлок.
А потом заклинание загремело в эфирном небе, как летняя гроза.
Габриэль ткнул его копьем.
Когда они столкнулись с заклинанием, оно накрыло все.
Заклинание Шипа походило на крыло бабочки, коснувшееся паутины.
Но Гауз была старым и могущественным пауком, и она тут же поняла собственную глупость и увидела заклинание врага.
Обнаруженный Шип, пробравшийся в глубины ее защиты, мог только нападать. Он втянул ее силу, чтобы поглотить ее. Лишить ее энергии. Души. Мощи.
Гауз рассмеялась:
– Ричард Планжере, больше тебе от меня не нужно ничего? – спросила она голосом опытной соблазнительницы.
Она не стала поднимать щиты. Вместо этого она бросила в него образ – любовный образ, порожденный ее богатым воображением и ее фантазиями, полный запахов и вкусов.
Шип взревел. От этого звука затряслись стены. Солдаты дрожали и вжимали головы в плечи. Его каменная кожа потрескалась, и из трещин потекла жидкость.
Раненый Шип ударил в ответ.
Ее смех замер, когда он убил ее одним могучим ударом. Заклинание рухнуло, как каменный кулак силы, в точно выбранный момент.
Момент оказался неверным. Шип стоял в своем темном Дворце и страшно злился. Он собрал всю свою силу, энергию, которую копил для битвы с ней, и бросил на огромные ворота Тикондаги. Ворота взорвались, разбрасывая во все стороны камни, бетон и опасные деревянные щепки. Не думая о своих Диких солдатах, о галлейцах и пришедших из-за Стены, считающ