их его союзником, он принялся срывать с небес звезды и швырять их в крепость. Со времен взятия Альбинкирка он стал лучше целиться.
Первый камень грянул в высокую башню, где колдовала Гауз, как кулак Господень, и разрушил ее в пыль. Осталась только немыслимая жара и стекловидная окалина – там, где ее тело уже начало остывать.
Анеас умел достаточно, чтобы почувствовать последний вздох своей матери, и понимал, что это значит. Он стоял во внутреннем дворе, рядом с дверями большого зала, вместе с дюжиной испытанных солдат.
– За мной, – сказал он.
Люди Мурьенов никогда не задавали вопросов.
У графа Западной стены двоилось в глазах, хотя глаз остался всего один. Но граф взялся за оружие, как только ему сообщили о штурме. Когда ворота разлетелись в щепки, он стоял рядом. Его сбило с ног. Пытаясь встать на колени, он понял, что она мертва. Ничто, кроме ее смерти, не могло разрушить чары, наложенные на ворота. Он мог бы заплакать, но времени не было. Каменные тролли уже брели по куче обломков, которая когда-то была башней.
– Старая сука, – сказал он с любовью. И бросился навстречу троллям и собственной смерти со спокойным сердцем.
Габриэль никогда раньше не участвовал в подобной магической дуэли. И Гармодий, видимо, тоже, потому что помочь он не мог.
Копье прорезало проклятье, как тяжелый острый нож – гобелен. С большим трудом. Проклятье скорее рвалось. Мнимый войлок распадался на жесткие волокна, в которых вязло копье. Проклятье тянуло к Габриэлю щупальца – ноги уже были ими опутаны.
Он ударил снова, удивившись, что приходится прилагать точно такие же усилия, как в реальном бою. И тут же позабыл об этом, нанеся третий, самый слабый и бессмысленный удар.
Проклятье одерживало верх.
Ему самому оно вреда не наносило.
Он остановился, указал копьем в сердце проклятья и произнес одно-единственное слово на высокой архаике:
– Дым.
Если Амиция предпочитала заимствовать силу у Господа, он использовал свою собственную.
Проклятье загорелось. Лучше всего оно горело там, куда попало копье.
Нить проклятья проплыла у него перед глазами, вторая полезла в рот, хотя Габриэль продолжал вливать силу в пламя. Он попытался двинуть копьем, но оно застряло. Тысячи черных лент удерживали его.
Габриэль поднес кулак к лицу и вызвал щит. Щупальца сдуло прочь. Он сделал вдох и представил свой Дворец воспоминаний. Нашел в нем осколок ледяного моста Мэг и бросил его в проклятье.
Вода, пламя и лед.
Есть только один способ уничтожить войлок.
Амиция почувствовала, что Габриэль ушел, и тут же оказалась рядом с Дезидератой в замке из золотых кирпичей. Стены тянулись вверх на высоту десяти человеческих ростов.
– Почему он не пошел с нами? – спросила Дезидерата. – Его сильные руки нам бы пригодились.
– Ему обязательно нужно все сделать самому, – пояснила Амиция.
Волна черной воды обрушилась на Дворец. Она была умна, эта вода, она перелилась через стены и башни, заполнила дворы.
Но в цитадель она не попала. Стены оказались слишком прочны.
Амиция подняла щит из сияющего золота и второй, из искрящейся зелени. В эфире сделать это оказалось непросто.
Золотая внешняя стена пала.
– Господи, – сказала Дезидерата, – Пресвятая Дева. Это не темный властелин подземелий…
Эфирная земля, на которой стояли золотые стены, постепенно исчезала, растворялась, как сон, которым и была.
Амиция никогда не видела ничего подобного и не представляла, что происходит. Она могла только склонить голову и молиться.
И вливать в щиты силу.
Стены цитадели начали разрушаться снизу.
– Ребенок! – закричала Дезидерата. Она прижала ладони к стенам своего Дворца и попыталась удержать их усилием воли. Она приказала им стоять и залила их золотым светом.
Черная вода просачивалась в трещины, лилась на новый золотой пол и потихоньку поднималась.
Снаружи кто-то засмеялся.
Дезидерата подняла голову и бесстрашно и гордо посмотрела на Амицию.
– Он явился, чтобы увидеть мое поражение.
Между сном и бодрствованием…
Габриэль легко взмахнул копьем, стряхивая с него клочья проклятья, как шерсть.
Оно лишилось воли. Проклятье погибло. Обессилело. Закончилось.
Или исполнилось.
Габриэль отступил, как отступает побежденная армия – но эта армия сберегла свой арьергард. По крайней мере, ему так казалось, а в эфире важно то, что кажется. Он решил отступить через дверь своего Дворца, потому что вокруг себя он не видел ничего, кроме обрывков проклятья: ни Амиции, ни королевы.
Дверь была закрыта. Он успел запаниковать, но потом понял, что у него по определению должен быть ключ. Он открыл дверь и увидел Пру.
Захлопнул дверь и прислонился к ней изнутри, опираясь на копье.
– Я же говорил, что вернусь.
Пруденция, которая была так же надменна, как он сам, молчала. Только через несколько вдохов она произнесла:
– Тебе следует это знать. Твоя мать мертва.
Разумеется, она мертва.
Проклятие лишилось силы.
Она тут же явилась и завладела всеми его мыслями.
Ударила его тыльной стороной ладони. Завопила: «Ты идиот?»
Обхватила его теплыми руками.
Перегнулась через тело Пруденции.
Его рука на ручке двери, ее голова рядом с головой сэра Анри.
Его первое заклинание в ее покоях – он поглотил муху и почувствовал, что завладел духом этого крошечного существа.
Ее голос в тот день, когда… когда…
Он собрался. Больше ему ничего не оставалось.
– Что с Амицией и королевой? – спросил он.
– Тикондага пала, – ответила Пруденция, – ты разве не чувствуешь?
Он чувствовал. Позволив себе подумать об этом, он все ощутил. Камни древнего замка, накрепко связанного с его душой, сейчас вздрагивали от огня и ненависти. Только борьба с проклятьем могла ненадолго скрыть этот ужас.
Впервые в жизни Габриэль бежал из эфира, потому что там было страшнее, чем в реальности.
Нелл всунула копье в руки капитана, и он немедленно взмахнул им. Она еле успела отпрыгнуть в сторону – на правой ноге у нее навсегда остался шрам.
Королева снова закричала и сказала очень ясно:
– Мой ребенок.
Том оттолкнул Тоби с дороги и выхватил меч.
– Во имя Тары! – заорал он. – Давайте его сюда, чем бы оно ни было.
Но он не мог войти в эфир, и ему пришлось со стороны смотреть на битву, которую вел капитан. Копье сверкало, как молния, и красно-синий огонь освещал всю комнату.
Погасли свечи. Потом очаг.
– Господи Иисусе, – сказал кто-то.
Нелл стояла рядом с лордом Корси, который раз за разом повторял «Pater noster».
Наступила абсолютная тьма, звук тоже пропал, и Нелл слышала только биение собственного сердца, ощущала пол под ногами и край очага под рукой. Страх походил на тяжелый мокрый кусок войлока, который душил ее. Она не могла дышать, не могла вздохнуть, ничего не видела и не слышала…
А потом завопил младенец.
Бланш, возившаяся с королевой, не замечала ни ужаса, ни тьмы. Руки она держала между ног королевы и, нащупав головку, сделала то, что ей раз пятьдесят говорила мать: просунула руку чуть дальше и осторожно потянула.
Вытащила ребенка наружу и шлепнула.
В это мгновение проклятье рухнуло.
Светлее не стало, потому что свечи, факелы и очаг погасли. Но тьма изменилась, и вернулся звук.
Нелл пошарила по ремню в поисках огнива.
Бланш держала ребенка и вытирала его одной из лучших рубашек Тома. Она не рискнула идти по темной комнате, поэтому просто села на пол вместе с новорожденным.
Другая женщина – живая святая – произнесла:
– Fiat Lux.
Свеча вспыхнула. Стало светло, как днем.
– Слава Господу, – сказал шериф, стоявший на коленях. Он поднялся и подошел к кровати. Спросил озабоченно:
– Ваша милость. Говорят, что женщина в родах не может лгать. Чье это дитя?
Дезидерата застонала, но все же открыла глаза:
– Моего мужа, короля, и никого иного.
Шериф снова рухнул на колени.
Нелл зажгла остальные свечи, и другие люди тоже опустились на колени.
Сэр Габриэль плакал. Никто из присутствующих никогда такого не видел, а Изюминка, которой было что рассказать об этом, находилась в двухстах лигах отсюда.
Он протянул копье прямо к младенцу. Бланш не успела даже подумать ни о чем, когда копье перерезало пуповину.
– Боже, храни короля, – сказал сэр Габриэль и встал на колени.
На мгновение все застыли. Королева лежала на постели, Бланш отдала ей младенца и тоже преклонила колени, Амиция стояла у плеча королевы, и лицо ее излучало свет, и все рыцари, оруженосцы и пажи обнажили головы и опустились на колени в амбаре весенней ночью.
Там был Плохиш Том, никогда раньше ни перед кем не встававший на колени, и Нелл со слезами на глазах, и сэр Майкл, широко скалящийся, и сэр Гэвин с таким видом, как будто его ударили, и два парня, которые сторожили амбар, и сэр Бертран, тихий, как всегда, и сэр Данвед, затихший на мгновение, и Калли, и Рикар Ланторн, и Злой Кот – все коленопреклоненные, и Фрэнсис Эткорт, и Крис Фольяк, и лорд Корси, и шериф, и Тоби, и Жан, и еще дюжина людей стояли на коленях на грязных камнях, в свете свечей.
– Боже, храни короля, – повторили все.
Потом Амиция запела «Те Deum», как у себя в Ордене, поначалу тихо. Но Рикар Ирксбейн знал этот гимн, и лорд Корси, и Габриэль, и они запели тоже, и другие голоса подхватили, пока не запел весь амбар.
Гэвин подошел к брату, не дождавшись последнего «аминь».
– Что такое? – спросил он. – Что случилось?
Габриэлю хватило сил выйти в сопровождении брата. Оказавшись в доильном сарае, он схватил Гэвина за плечи.