— Спасибо, товарищ! — от души сказал Хисматулла. — Безопаснее, я думаю, тебе бы с нами в лес уйти! Но это твое дело.
— Нет, я останусь, а вы меня не выдавайте, если попадетесь.
— Обещаю!
— Я должен отомстить за казнь моего незабвенного брата Ивана! — пылко воскликнул Дмитрий.
— Понимаю и одобряю! И все же лучше бы тебе, товарищ, до рассвета увезти детей, жену, стариков в лес, на хутор. Мы бы их сберегли.
— Нет, я все обдумал, останусь з-здесь, — решительно сказал Дмитрий Скворцов.
10
Заки Валидов давно зарился на юргаштинское золото. Два пуда золотого песка — это уже капитал. Но это и самостоятельность башкирского правительства: не придется клянчить у атамана Дутова денег на любой, самый незначительный, расход. Необходимо как можно скорее возобновить работу Юргаштинского, да и соседних приисков. Справится ли с этим наитруднейшим в условиях гражданской войны делом Нигматулла? Сомнительно!.. Старатели не любят его, хозяина, хищника, бая. Нигматулле нужен помощник, своего рода директор-распорядитель, энергичный, настойчивый, но и умеющий с рабочими потолковать по душам… Ба! Постой, постой… А почему бы не послать в Юргашты Кулсубая? Да, он неуравновешенный, вспыльчивый и с большевиками якшался, но, безусловно, честный. И старатели, и жители окрестных аулов относятся к нему с уважением.
Повеселев, Заки остановился перед высоким зеркалом — трюмо, залюбовался собою, джигитом, в новеньком, с иголочки, френче и широкой фуражке, в начищенных до блеска сапожках. Щупленький, он во френче, в брюках-галифе казался и выше и стройнее. Сейчас он чрезвычайно нравился самому себе. «Я молод, все еще впереди, обязательно стану ханом огромного тюркского государства: ядро — Башкирия, остальные княжества в вассальной зависимости…» Заки — историк, он глубоко изучал историю Запада и Востока. Превыше всех он ценил канцлера Германской империи Бисмарка, провозгласившего, что в политике надо укрощать народ кнутом, а баловать пряником. Вот и надо теперь поманить Кулсубая пряником.
Он взял со стола медный колокольчик, позвонил. Бесшумно открылась дверь, вошел статный молодой адъютант. Увидев, что председатель Военного совета башкирского правительства, главнокомандующий армией погрузился в чтение деловых бумаг, адъютант выжидательно остановился, потом напомнил о себе покашливанием.
Заки поднял глаза:
— Ах, да, позовите начальника штаба!
— Слушаю.
Через минуту в кабинет вошел запыхавшийся полковник Галин.
— Этого непокорного… говорю, этого Кулсубая придется освободить из тюрьмы, — небрежно сказал Заки, будто речь шла о сущих пустяках.
— Освободить? Как это освободить? — ахнул Галин. — А что скажет атаман Дутов?
— Нам надлежит заботиться об интересах нации, а не об оренбургских казаках, — строго напомнил Валидов. — Бунт в полку Антонова можно свалить на партизан. Это во всех отношениях выгодно: можно выпросить денег, оружия на борьбу с красными партизанами.
— Но ведь он прогнал Шаяхмета-муллу!
— И слава богу, что прогнал этого бестолкового мальчишку! Мне докладывали, что Шаяхмет усердно вертится вокруг штаба Дутова. Видно, хочет умаслить атамана. Говорили, что мечтает создать собственный отряд Кэжэнского кантона. И пусть создает. Благословляю!
— Заки-эфенде, нельзя выносить окончательный приговор молодому, — заступился за Шаяхмета полковник. — Этот мулла еще нам пригодится… А Кулсубай заигрывал с большевиками. Как можно об этом забыть?
— Галин-эфенде… Да вы садитесь, полковник… Галин-эфенде, нам нужна своя казна. Свое золото! А это золото по крупицам надо добывать. И надо это золото еще охранять. Помните башкирскую пословицу: «Хочешь добиться своего — подружись на время с шайтаном»?..
— Как не знать, — ухмыльнулся Галин, всю жизнь друживший с шайтанами всех мастей и национальностей, но обязательно богатыми.
— Кулсубай сильный джигит! Не зря большевики старались перетянуть его на свою сторону. Если верить Сафуану, — а я ему верю, — Кулсубай ловкий, смелый и во всем совершенно честный. Башкирские всадники пойдут за ним в огонь и воду! Старатели на приисках тоже считают его своим, как бы тайным большевиком. Значит, он, а не Нигматулла-бай заставит их мыть золото. А его джигиты будут охранять золото. С помощью Кулсубая мы приберем к рукам не только башкирские, но и южноуральские прииски.
Полковник признал, что Валидов-эфенде рассуждает здраво.
— Потому и надо быстро выпустить Кулсубая из заточения!
— А если он убежит с юргаштинским золотом?
— Скорее Нигматулла-бай убежит с этим золотом в Сибирь или в Бухару. Дутовцы тоже прикарманят в любой момент наше хазине.[18] А Кулсубаю два пуда золота помогут стать национальным героем! И от этого лакомого пряника он не откажется. Так что зови сюда Кулсубая!
— Его надо вымыть и накормить после каземата.
— Вот и прикажи своим помощникам, а я поработаю! — И Заки склонился над бумагами.
«Этому извергу нельзя отказать в сообразительности», — подумал Галин, возвращаясь в свой кабинет: он знал цену верховному вождю армии и то ненавидел его, то завидовал ему.
Через часа два Кулсубай, вымытый, подстриженный, выбритый, накормленный, в чистой гимнастерке, предстал перед Заки; конвойные солдаты остались в коридоре. Валидов ожидал от истомленного заточением узника повиновения, но ошибся. Быстрыми шагами Кулсубай подошел к столу, чести не отдал, сказал запальчиво:
— Так-то вы, эфенде, обращаетесь со своими офицерами!.. Так вы награждаете нас за верное служение народу!.. Вы унизились и пляшете под дудку Дутова и беляков! Получается, что все ваши речи вранье! Унижать себя не позволю, лучше пулю в лоб.
«Строптивый!» — подумал одобрительно Валидов и сказал кротко:
— Подожди, не горячись! Садись, в ногах правды нет… Я только сегодня узнал, что тебя заточили в тюрьму. Узнал и возмутился!.. Дутовым и белогвардейцами и я недоволен, мырдам![19]
— Почему же вы с ними братаетесь?
— Политика! — пожал плечами Валидов. — Они дают бесплатно оружие, обмундирование, провизию. Были б у нас в государственной казне свои деньги, я бы держался самостоятельнее. Со своими деньгами мы бы отшатнулись от белых и разгромили бы красных! Башкирская земля богата золотом. Необходимо быстрее добыть, собрать это неисчислимое сокровище. И в этом без твоей помощи, мырдам, я не обойдусь! Вся надежда башкирского правительства и национальной армии на тебя!
Кулсубай был ошеломлен таким натиском.
— Говорите, эфенде, что я должен сделать.
«Строптивый, но отходчивый!.. Как не вспомнить с благодарностью совет Бисмарка — кнут и пряник…» И, перегнувшись через широкий письменный стол, Валидов крепко пожал Кулсубаю руку.
— Рахмат![20] Душу джигита познают в бою! И мы тебя в бою проверили. Честную службу твою нация не забудет и аллах не забудет!
Кулсубай вскочил, отдал честь диванбашу[21] Военного совета, сказал по-русски:
— Рад стараться, ваше превосходительство!
— А почему не говоришь по-нашему, по-башкирски? — Валидов поморщился.
— Да по-башкирски так и не выговоришь, эфенде, виноват.
— Ну-ну… Это пустое! Слушай, что тебе надо сделать в ближайшие дни.
Валидов подошел к двери, закрыл ее на ключ и, понизив голос, объяснил, что Кулсубай с отрядом этим же вечером должен выступить в Юргашты за золотом.
«У проклятого Нигматуллы отберу золото с наслаждением!» — подумал Кулсубай, вставая, и твердо заверил Валидова:
— Приказ выполню.
— Хуш! Желаю успеха.
Заки звякнул медным колокольчиком, приказал впорхнувшему в кабинет адъютанту:
— Проводите прапорщика. Прикомандируйте к нему связных.
— Слушаю. Просит приема Аслям-эфенде.
— Пусть войдет Аслям… агай! — Валидов не желал даже ближайшего соратника называть господином, а именовал дядей: так проще и снисходительнее. — И позовите Галина-эфенде.
— Слушаю, Заки-диванбаш! — Адъютант понял свою оплошность.
В коридоре Кулсубай с удовлетворением заметил, что по сигналу адъютанта конвойные моментально превратились в раболепных связных. Прапорщику-эфенде это понравилось.
А в кабинет Валидова, почтительно кланяясь, вошел вкрадчивый Аслям Сагадатов, потирая руки, будто они замерзли.
— Не знаю, что и делать, эфенде, с генералом Ишбулатовым, — пожаловался он. — Просится на фронт, к своим войскам.
— Что он болтается под ногами, старый ишак? Я же велел ему сидеть спокойно в кабинете.
— По моим наблюдениям, Ишбулатов… агай окончательно одряхлел. То дремлет в кресле, то рассказывает посетителям о том, как имел четырех молодых жен, то храбрится: «Где мой национальный корпус?» По-моему, диванбаш, пора от него избавиться.
В эту минуту в кабинете появился полковник Галин с кожаной папкой в руке, успел услышать предложение Асляма-агая.
— Рано еще отказываться от этого ходячего трупа, эфенде, — заступился он за Ишбулатова. — Духовенство его чтит! Верующие в мечетях кланяются в пояс. И атаман принимает запросто.
— Да, ты прав, — кивнул Валидов, — национальной армии пригодится и такой генерал, еще дореволюционного производства. Золотые эполеты от царя получил. Но чего еще надо этому вонючему ишаку? Одет, обут, сыт… Как говорится, еда от бая, а смерть от ходая.
Аслям и Галин изобразили на лице умиление мудростью главнокомандующего.
Быстро закончив неотложные дела, Валидов отпустил их. Настроение у него было радужное: для Красной Армии настали черные деньки. Все армии Восточного фронта непрерывно отступали. На юге полчища генерала Деникина неукротимо двигались к Москве. Сейчас и только сейчас у Башкирии самые благоприятные условия, чтобы стать независимым государством под владычеством хана Заки Валидова. Так Заки торжественно вступит в сонм национальных героев Башкирии, встанет рядом с сыном Юлая Салаватом. Разумеется, прольется много-много крови. Пусть!.. Великие восточные государства всегда были слеплены кровью человеческой.