«А сдержат ли Советы обещание?.. Выгодна ли русским коммунистам автономия Башкирии, Татарии?.. Но без союза с Москвою мы погибнем: нет ни оружия, ни обмундирования, ни продуктов для армии… И золота нет — прииски разрушены, золотой запас Кэжэнского прииска увезен красными партизанами Хисматуллы, а Нигматулла лишь клянется заставить старателей трудиться, но верить ему, наглому болтуну, решительно невозможно!..»
В мрачных размышлениях Заки коротал сумеречный зимний день, срывая раздражение на адъютантах, когда в кабинет вошел полковник Галин, — ему было разрешено входить к главе правительства без доклада, — с минуту молча разглядывал похудевшее, крепко побитое оспой лицо «отца нации», наконец кашлянул.
Валидов с нетерпением вскинул голову.
— Я принес безрадостную новость.
— Голодные бунты в башкирских полках? — спросил Заки без удивления.
— Хуже! Значительно хуже! Шифрованная телеграмма начальника штаба колчаковской верховной ставки генерала Лебедева командующему Уфимским фронтом генералу Ханжину! — И положил на письменный стол перед Заки бумагу.
Быстро проглядев строчки, Валидов побледнел, нижняя губа мелко, истерически затряслась, он снял очки, как бы надеясь, что ошибся, протер стекла платком, опять прочитал, уже медленнее:
«Верховный правитель повелел арестовать и предать военно-полевому суду главу башкирского правительства за государственную измену».
— Как эта копия попала к вам? — с похвальным самообладанием спросил он.
— Прислал мой агент, офицер штаба Ханжина.
— Русский?
— Да, но вполне надежный.
— Он сочувствует большевикам?
— Вероятно, — кивнул Галин, — но мы проверяли: всегда присылает правдивые материалы.
— Телеграмма пришла в штаб Ханжина двадцать девятого января, а сейчас уже десятое февраля, — заметил наблюдательный Заки. — Почему же меня не пытаются арестовать?
— Начальник штаба армии генерал Шепихин посоветовал Ханжину не торопиться с арестом вашей милости.
— Но почему?.. Не из-за любви же ко мне дал такой совет Шепихин!
— Разумеется, — еле приметно улыбнулся Галин. — Шепихин умен и осторожен… Мой агент сообщает, что Шепихин хочет сперва разоружить отряды в кантонах, расформировать отдельные башкирские полки, увести подальше башкирское войско, и тогда вы, ваша милость, очутитесь в пустоте. Никто за вас не заступится!
Валидов плотно растер ладонями лицо, словно хотел вдавить под кожу темные оспинки, вздохнул, подошел к окну. Смеркалось. Сад у Караван-сарая был угрюмый, деревья, скованные морозами, занесенные снегом, стояли сгорбившись, словно пригорюнились и безмолвно жаловались на свою горькую судьбину. У Валидова на душе тоже было беспросветно тоскливо… Он закурил, протянул портсигар с папиросами Галину и, с усилием волоча ноги, вернулся к столу.
— При царе к нам, башкирам, относились лучше, — пожаловался он. — Башкирский корпус наименовали двадцать четвертой дивизией… Третий башкирский полк уже расформирован. Вчера Нарышкин через Федорова вручил мне и генералу Савичу-Заболоцкому новые распоряжения штаба Колчака.
— Новые? — с недоверием спросил Галин.
— Ну, положим, не новые, но построже прежних, — уточнил Заки. — Полное подчинение башкирских частей военному командованию Колчака, без вмешательства… гм… гражданских лиц… Служба башкирских частей на общих основаниях с русскими войсками…
— Гражданские лица — это кто, мы с вами?
— Так получается, — беспомощно пожал плечами Заки. — Все башкирское правительство.
— Мы обещали народу независимость! — прерывающимся от волнения голосом воскликнул Галин. — Я Колчаку служить не собираюсь!..
— А что ты станешь делать? Уйдешь с башкирскими полками к красным?
— Либо к красным, либо по домам!.. А мне и одной пули хватит!..
— Застрелиться всегда успеешь, — заверил его Валидов. — А пока не раскисай! Автономию мы все равно получим, и не от лицемера Колчака, а от красных!.. Удержим ли мы автономию? Превратим ли ее в полную независимость? Ну, это зависит от нас!.. Пока мы не арестованы и не расстреляны колчаковцами в овраге за городом, надо действовать! Главное — сохранить войска!.. Посылай шифровку нашим представителям при Уфимском губревкоме — пусть не тянут с заключением договора с Советами. В нашем распоряжении всего два-три дня. Не больше!
Теперь Заки опять овладел собою и говорил по-обычному властно, и Галин, как с ним не раз случалось, безропотно подчинился своему повелителю.
Отпустив его, Заки начал писать письмо правительству Алаш-Орды, чтобы заверить казахских националистов в дружбе, в незыблемости военного союза.
«…Верю, что, объединив башкирский и казахский народы, мы создадим сильное мусульманское государство… Моя к вам просьба: не верьте большевикам, продолжайте с ними борьбу до последней возможности!..»
Теперь Валидов не терял напрасно ни дня, ни часа, работал с лихорадочной быстротою, воодушевляя и сплачивая сподвижников. На следующий же день состоялось заседание правительства — постановили немедленно создать ревком на землях Малой Башкирии, всем башкирским войскам было приказано начинать борьбу против частей Колчака и Дутова. Шестнадцатого февраля земли Малой Башкирии были названы Башкирской Советской республикой, входящей в Российскую Федерацию. Восемнадцатого февраля семь башкирских полков перешли на сторону Красной Армии. Генерал Савич-Заболоцкий с конвоем убежал в штаб Дутова. В тот же день пришел по телеграфу новый приказ Колчака об аресте Валидова и всех членов башкирского правительства, но Заки под охраной первого башкирского полка в сопровождении министров и чиновников уже уехал из Оренбурга.
В деревне Темясево был создан Временный башкирский ревком; военным комиссаром, как все и ожидали, стал Заки Валидов.
Он цеплялся за власть, во сне и наяву видел себя правителем великой и независимой Башкирии.
Он посылал в кантоны гонцов с наистрожайшими приказами проводить мобилизацию, хватать за шиворот и старого, и малого, чтобы собрать под своими знаменами грозную силу. Он требовал от своих уполномоченных рвения — безотлагательного заключения договора с Москвою и помощи от Советского правительства деньгами, помощи оружием, помощи провизией и обмундированием.
Здесь-то его и отыскал гонец от Сафуана Курбанова. Прочитав донесение, Заки глухо застонал, потрясая кулаками:
— Будь ты проклят аллахом! О, самодур!..
— Что стряслось, эфенде? — подскочили к нему раболепные штабисты.
Лицо Валидова напряглось, оспины залились темной синевою.
— Кулсубай не ужился с красными и увел отряд в степь!
— Эфенде…
— Называйте меня товарищем комиссаром…
— Товарищ комиссар!
Но Валидов не слушал адъютанта, бушевал:
— А я так надеялся на Сафуана!.. Болтун, интриган, пьяница этот Сафуан! Повешу на первой попавшейся осине!
В штаб пришел, услыхав об отступничестве Кулсубая, комиссар внутренних дел Тухватуллин, равнодушно полюбовался яростно кричащим Заки — он уже привык к его истерикам — и предложил:
— А если отыскать Кулсубая и приказать ему покаяться и вернуться к красным?
— Они его расстреляют за измену! Коммунисты таких преступлений не прощают… Кулсубай, конечно, негодяй, вероломный, но и пренебрегать им преждевременно! Пригодится!.. Где вестовой? Пишите приказ: «Кулсубаю-агаю увести отряд в горы, вести партизанскую, мелкую — подчеркните: мел-е-елку-у-ую! — войну с колчаковцами. Грабить склады, обозы. И — не рисковать! Ждать моего вызова…»
Подписав приказ, выгнав адъютантов и штабистов из кабинета, Заки сказал, понизив голос, Тухватуллину:
— Когда все уладится, видно будет, как поступить с Кулсубаем… Может, его побег от красных и к лучшему. По крайней мере, хоть один боеспособный отряд останется в моем личном резерве.
— Преклоняюсь перед вашей мудрой предосторожностью, — вздохнул Тухватуллин и ушел.
Заки подошел к окошку. По немощеной деревенской улице, разбитой и телегами, и санями бесчисленных военных обозов так, что грязно-бурый снег перемешался с землею, взад-вперед бродили солдаты то с ведрами, то с котомками, коневоды вели лошадей на водопой. Из труб прямыми в безветренном морозном воздухе столбиками поднимался серый дым. Протрусил ленивой рысцой вестовой на гнедом жеребце. Если это гонец к Кулсубаю, то этак не скоро доберется он в отряд со срочным приказом Заки.
Не о такой столице башкирского государства мечтал Валидов!.. Оренбург — рубеж Европы и Азии, за Оренбургом — бесконечная степь, помнящая Батыя. Там мечети, Караван-сарай, там дипломатические курьеры из Бухары, Хивы, там уютные, теплые каменные особняки, офицерское собрание, коммерческий клуб… А Уфа — далеко, ой далеко!
В дверь осторожно постучал адъютант, сказал, что вызывает к прямому проводу из Симбирска председатель башкирского правительства Кулаев.
— Наконец-то… — буркнул Заки и, не теряя солидности, быстро прошел в соседнюю комнату.
Из старенького телеграфного аппарата поползла узкая лента.
«Здравствуйте. Из-за трудностей на железной дороге приехали сюда с опозданием. Сегодня договор будет подписан. Полагаю, что завтра вы его получите по телеграфу, а дня через три-четыре с курьером и в подлинном виде. Мы уезжаем в Москву, Бикбова я тоже беру с собой, там он крайне нужен. Если вы лично приедете в Москву, то Бикбову и Адигамову ехать туда не обязательно. Сообщите свои намерения. Шлите карту с границами Малой Башкирии. Конец. Кулаев».
— Стой! Стой! — гаркнул Заки на телеграфиста. — Спроси Кулаева-агая, какова же будет судьба башкирского войска.
Через минуту телеграфный аппарат сухо отстучал:
«Башкирское войско остается самостоятельным, но в оперативных делах подчиняется командованию Красной Армии. В Москве уточним прочие деловые вопросы».
Валидов повеселел. «Если армия останется под моей властью, то игра еще не проиграна!..» И, поблагодарив телеграфистов за бесперебойную связь, — а они к такой доброте эфенде не привыкли, — поехал домой почивать.
Через неделю пришла телеграмма из Москвы: