Узнав, что Артем двадцатого марта созывает съезд уполномоченных «Башпомощи», Заки буквально взбесился, — он-то в это время занимался возвышенными начинаниями: учредил Комиссариат внешних дел, чтобы установить непосредственные дипломатические отношения с государствами Востока, включая в их число и Турцию… Примчавшись к Артему, он заявил непреклонно:
— Самоуправство! Созываете съезд на территории автономной республики без разрешения Башревкома!.. Немедленно отменить!
— Наша организация своего рода представительство Советского правительства, — деликатно сказал Артем; чем яростнее бушевал Заки, тем он держался церемоннее. — Мы учреждение благотворительное, а значит, в подчинении вам не состоим. А вот вам, товарищ Валидов, я не раз говорил, что вы обязаны согласовывать с обкомом партии и лично со мною все проекты решений ревкома. Однако вы же так не поступаете. Следовательно, съезд состоится, делегаты из кантонов съезжаются, милости просим на открытие! — И он встал, полный достоинства, в знак того, что беседа закончена.
Валидов сперва хотел показать Артему, а также своим подчиненным, что этот съезд его не касается, но выдержки у него не хватило, и в сопровождении свиты он приехал на первое заседание, привычно прошел через зал на сцену, в президиум, небрежным кивком поздоровался с Артемом, Самойловым и сел в первом ряду, у накрытого кумачом стола.
Председательствующий Самойлов предоставил слово товарищу Сергееву-Артему.
Заки, как гончий пес, вскинул голову, поправил очки, насторожился.
— Товарищи, за короткое время Советское правительство смогло обеспечить продовольствием примерно пятьдесят тысяч бедствующих жителей Башкирии. Эшелоны везут хлеб. Это попечение о башкирах великого вождя нашего народа товарища Ленина… В аулах открылось тридцать шесть ашхана — столовых. Беднякам роздано девяносто тысяч пудов муки, тридцать три тысячи пудов зерна, двести тысяч аршин ситца и сатина; безлошадным бесплатно выдано семьдесят пять лошадей. Пять тысяч изголодавшихся сирот взяты в пятьдесят два детских дома. Все это сделано за считанные месяцы без всякого содействия со стороны Башревкома! — подчеркнуто осуждающе сказал Артем.
Оспины на узком лице Валидова потемнели, словно налились черной кровью.
— Для борьбы с голодом в башкирских аулах на сходках были выбраны девятьсот компосбедов — комитетов пострадавшей от голода бедноты. Эти комитеты распределяли продовольствие среди населения, следили за деятельностью столовых, детских домов, больниц; они взяли на учет скот и имущество баев и русских помещиков, купцов, убежавших с колчаковцами в Сибирь, с помощью местных ревкомов они реквизировали излишки зерна у баев, мулл и кулаков. Повторяю: все это сделано быстро, аккуратно, законно самими крестьянами-башкирами. Товарищ Ленин верит в неисчислимые творческие силы талантливого и трудолюбивого башкирского народа!..
Делегаты горячо, сердечно благодарили Советское правительство и товарища Ленина за братскую помощь в годину гражданской войны.
Попросил слова Валидов. Самойлов вопросительно взглянул на Артема, тот пожал плечами: конечно, пусть говорит…
Заки промаршировал к трибуне, как на военном параде, заговорил по-башкирски, что было прямым оскорблением не только Артема, Самойлова, но и всех русских коммунистов, присутствующих на заседании.
— Братья! Братья по крови! Братья по вере! — возглашал он, как мулла на амвоне. — Если бы нам предоставили настоящую, а не бумажную независимость, то Башревком накормил бы весь народ досыта хлебом, мясом, медом! Я кончил. — И он проследовал журавлиным шагом обратно к столу, развалился по-хозяйски на стуле, прочно вонзив локти в кумачовое покрывало.
Артему быстро перевели речь Валидова, благо она была такой короткой.
— Политикой здесь заниматься не стану, а скажу так же коротко, как говорил товарищ Валидов: мы-то уже накормили столько голодающих, а ревкомовцы еще только разглагольствуют об автономии. Но ведь словами сыт не будешь! Кто из вас осмелится, — обратился он к делегатам, — отказаться и за себя, и за жителей своего аула от продовольственной помощи русского народа?
В зале раздались выкрики, рукоплескания; сторонники и подпевалы Валидова надрывались: «Не нужен нам коммунистический хлеб!», но большинство делегатов, по-крестьянски рассудительных, сразу же поддержали Артема.
— Как можно отказом оскорбить Ленина-бабая?
— Они к нам с хлебом, а мы в них камнем?..
— Пусть напишут в резолюции так, как Артем-агай сказал!
Заки догадался, что съезд одобрит работу Артема и «Башпомощи», и убрался восвояси через кулисы и черную лестницу, без торжественных проводов и заздравных кликов. Телохранители заметили, что их повелитель растерялся и даже не посылал проклятий, как обычно, на головы своих противников.
Съезд закончился победой коммунистов, но Артем надорвался, силы его истощились, и он свалился, как говорят врачи, от ослабления сердечной деятельности. Однако он каждодневно беседовал с работниками обкома и ЧК, встречался с приехавшими из кантонов товарищами. Наведывался к нему и Самойлов, потчевал заболевшего друга кисленьким, с клюквой, напитком, картофельными шаньгами — изделием его радушной квартирной хозяйки.
Однажды Самойлов пришел озабоченный, то присаживался на край кровати, то вскакивал, и ерошил волосы, и бормотал что-то под нос.
— Да что с тобою, Федор Никитич? Ведь на тебе лица нет! — заметил наблюдательный Артем.
Самойлов ужасно сконфузился: он боялся расстроить больного неприятными новостями.
— Устал, устал я, Федор Андреевич, вот нервы и пошаливают!..
— Что-то ты от меня скрываешь, Федор Никитич. Рассказывай! Я ведь тебя вижу насквозь! — Артем подложил повыше подушку, облокотился на нее.
— Собственно, ничего экстраординарного не произошло, но усиливаются тревожные симптомы… — начал издалека Самойлов. — Валидов приблизил к себе Каспранского, непрерывно с ним секретничает. Да, да, понимаю, Каспранский секретарь обкома, но мы-то, Федор Андреевич, знаем, что он неустойчивый, рыхлый… Если Валидов подчинит его себе и похвалами, и подарками, то заберет в свои лапы обком!.. И, во-вторых, шифровки, секретные материалы, приходящие в обком партии, становятся в копиях известными Валидову.
— Ты в этом убежден? — с тревогой опросил Артем.
— Да, да, Федор Андреевич, это совершенно точно! — воскликнул Самойлов. — В таких условиях немыслимо работать плодотворно! Правы товарищи из Оренбургского губкома партии, советующие нам переехать в Оренбург! Там удобно и там… э-э-э… безопасно, наконец!
Артем не щадил и закадычных друзей в минуту их слабости.
— Наш отъезд явится бесспорным дезертирством с переднего края! — резко заявил он. — А валидовцы станут праздновать триумфальную победу!
— Но мы же здесь изолированы!
— Съезд «Башпомощи» показал, что башкирская беднота за нас, коммунистов, — напомнил Артем.
— Согласен!.. Однако именно после съезда Валидов так свирепо возненавидел нас. И учти, Федор Андреевич, что у бедняков нет оружия, а башкирские националисты имеют отряды джигитов! — Доводы Самойлова были разумными.
— Нам трудно, весьма трудно, — глухо сказал Артем, — но Трофимову-Михаилу еще труднее в Кэжэнском кантоне. Будем учиться у него душевной стойкости! В тюрьму только что угодил, вырвался и с оренбургским конным отрядом помчался в кантон спасать Загита Хакимова!.. Трофимов на усталость не жалуется. Я полагаю, что авторитет Ленина и наша партийная принципиальность уже оказали благотворное влияние на руководителей кантревкомов. Значит, следует еще более настойчиво отрывать от Валидова его кадры! Вот и получается, Федор Никитич, что наше положение во всех отношениях выгодное! — задорно закончил Артем.
— В таком случае необходимо снять Каспранского с поста секретаря обкома.
— Не рано ли, ой? А может, повременим?.. Владимир Ильич поручил Троцкому разобраться в башкирских делах.
— А где Троцкий?
— Сейчас на Урале, через несколько дней приедет в Уфу.
— Ты убежден, что мы нужны Троцкому?
— Троцкому нужен только… Троцкий, — проницательно заметил Артем. — В Троцком есть частица валидовщины — самолюбование, самовосхваление. Но если он официальный представитель ЦК, то мы с тобою обязаны с ним считаться.
Надежды Артема не оправдались… Троцкий 14 марта 1920 года созвал в Уфе совещание представителей ЦК партии, Реввоенсовета республики, обкома партии Башкирии, Уфимского губкома партии, Уфимского губревкома и, не изучив глубоко положения в деревне, со свойственным ему апломбом взял под защиту Валидова, обвинил Самойлова в искривлении национальной политики партии — на Артема все же не рискнул замахнуться! — а январские события предложил забыть как мелкое недоразумение.
Заки упивался победой, по полевому военному телефону позвонил в Стерлитамак друзьям, сказал с восторгом:
— Мы полностью одолели москвичей! Совещание высказалось в нашу пользу. Теперь надо быстро ковать железо, пока оно горячо!
И Башревком после возвращения Валидова обрушился с карами на непокорные кантоны: руководители Юргаштинского, Аргаяшского, Ток-Суранского кантревкомов были сняты с должностей; Усергенский кантревком был распущен; начались преследования и аресты рядовых коммунистов.
10
Загита выписали из поселковой больницы, но он еще был так слаб, что не ходил на службу, а целыми днями лежал на нарах, и Назифа, еще не привыкшая к тому, что муж, вопреки предсказаниям кумушек, вернулся живым из заточения, кормила его не очень наваристыми похлебками: паек чекистов за последнее время не улучшился.
Вечерами приходил Трофимов, и друзья долго беседовали о положении в кантоне; обоих удручало, что в аулах было мало коммунистов — фронтовики еще не вернулись с войны, а сочувствующие партии бедняки побаивались Сафуана и его джигитов.
После того как Трофимов с подразделением оренбургских красных казаков вошел в Кэжэн и освободил Загита и всех политических заключенных из тюрьмы, Сафуан притих, не огрызался и не своевольничал, — кантонные учреждения перевел обратно в Кэжэн, приказал арестовать начальника милиции, якобы виновного в арестах… Конечно, начальник не стал дожидаться суда и убежал в степь, да еще прихватил с собою следователя Шарипова, — горожане шептались, что побег состоялся с ведома Сафуана.