— Подожди, отдохни, успеем навести порядок, — кивнул Кулсубай.
Значит, Хисматулла не угомонился, не проявил благоразумия, а самонадеянно, отважно бросился в схватку!.. Он посетил Кулсубая, когда тот после торжества в Сакмаеве приехал домой, в Юргашты. Признаться, плотно поужинав, Кулсубай собрался лечь с женою и не очень любезно встретил позднего гостя.
— Агай, прости, я тебя не задержу.
— Да чего там, проходи, садись. Давненько ни слуху ни духу о тебе не было. — Кулсубай говорил дружелюбнее. — Слышал, что ты отстал тогда от Блюхера…
— Да, угодил в засаду, пленили чехословаки, еле-еле спасся от смерти. В лесу вот прячусь, живу впроголодь.
— Иди ко мне в отряд, — расчувствовался Кулсубай. — Отряд особого назначения Кэжэнского кантона. Джигиты у меня надежные. Пока я жив, пальцем никто тебя не тронет. Назначу тебя своим заместителем по строевой части. Душа у меня к Шаяхмету-мулле не лежит. Согласен?
— Согласиться не трудно, — протяжно сказал гость, — но сперва мне надо кое-что выяснить.
— Ну, чего еще? — Насторожившийся Кулсубай со стуком поставил стакан на блюдце.
— А то, что я не знаю, кто создал твой отряд, против кого вы собираетесь бороться… Если отряд особого назначения станет защищать богатство башкирских и татарских баев, то нам, рабочим и беднякам крестьянам, с вами не по пути. Если отряд по приказу адмирала Колчака и атамана Дутова выступит против Советов…
— Не морочь мне голову болтовней! — грубо оборвал гостя Кулсубай. — Хватит, наслушался! Да на что мне адмиралы и атаманы? Я служу нашему башкирскому правительству! Понял? То-то!
— А кто вертит Заки Валидовым? Не скажешь ведь ты, что Дутов дает Заки-эфенде оружие, деньги из любви к башкирам!..
Кулсубай вспомнил разговоры в Караван-сарае, не нашелся, как ответить, и отвернулся.
— Чего это ради тобою восхищаются Хажисултан-бай и Нигматулла? — еще настойчивее спросил гость. — Ишь какую торжественную встречу закатили! Может, тебя полюбили? Как же, подставляй карман шире!.. Они рады, что у дутовцев и сибирских беляков солдат прибавилось.
— Загнул ты, приятель! — пересилив раздражение, сказал Кулсубай. — Неправда все это! Со зла выдумываешь! Я же был в Оренбурге, лично беседовал с Заки. Как может башкирское правительство нарушить законные требования своего же народа? Отряд будет бороться с большевиками за независимость башкирского государства.
— Агай, но именно большевики и помогают нашему народу создать свое автономное государство!
— А обращение Заки Валидова к народу после всебашкирского курултая семнадцатого года![10] — упоенно воскликнул Кулсубай. — Почитай — все поймешь!
— Читали, читали, — с пренебрежением заметил Хисматулла. — Сплошная ложь!.. Ты почитай лучше статью товарища Сталина, наркома по делам национальностей, «О Татаро-Башкирской советской республике». В «Правде» напечатана двадцать третьего марта нынешнего года.
Жена унесла остывший самовар, загремела трубою, а спор не утихал. Кулсубай не поддавался, упрямо твердил:
— Присягу своему башкирскому правительству не нарушу! Будь что будет, а стану честно бороться за башкирский народ!
— Жизнь покажет, кто из нас прав, — огорченно сказал Хисматулла, вставая. — Придется тебе еще каяться, да будет уже поздно.
Гость учтиво поблагодарил хозяйку, но от чаепития отказался и ушел в ночную тьму, и жалея, и ругая строптивого Кулсубая. «Сильный джигит! Бесстрашный воин! А вот заплутался в трех соснах!..»
Раздеваясь, потягиваясь, Кулсубай посмеивался:
— Ох, этот Хисматулла! Большевикам крепко верит! Собрал отряд старателей, а оружия-то нету — ни винтовки, ни револьвера. Как это теперь возможно — воевать голыми руками? И кто ему поможет?.. Нет, я вмешиваться в эти дела не буду. Пусть что хочет, то и делает! Губить его не стану, но и не помогу. Наивная душа!..
4
От нарочного Нигматуллы Кулсубай быстро отделался, сказал, что вечером пришлет джигитов. «Как же, дожидайся! Постучи зубами в погребе от стужи!.. Гляди, и добрее начнешь относиться к людям. Обнаглел, „хозяин золота“!..» Однако зря командир отряда утешал себя, что сумеет отсидеться в стороне, — ночью забарабанили в дверь, послышался испуганный голос Шаяхмета:
— Агай, это я, я! Неотложное дело. Беда!..
Кулсубай впустил муллу и, не спросив даже, что стряслось, начал с привычной аккуратностью одеваться.
— Шахагали приехал, он скажет…
Натягивая высокие сапоги, не оборачиваясь к дверям, Кулсубай попросил старшего брата муллы:
— Говори, Шахагали-агай.
Тяжело дышащий Шахагали облизал запекшиеся губы, торопливо выложил:
— Господин прапорщик! Кулсубай-эфенде! Богом проклятый Хисматулла с шайкой старателей явился в Сакмай, арестовал тех, кто тогда расстрелял советских работников! А их добро раздает беднякам!.. Ищет моего отца и Нигматуллу-бая. Надо спешить!
— Куда спешить?
— Куда? — возмутился Шаяхмет. — Надо спешить спасти моего отца и Нигматуллу-бая! Я объявил тревогу. Джигиты седлают коней.
— Кто командир отряда? — властно спросил Кулсубай.
— Ты, господин прапорщик! — в один голос сказали братья.
— А ты здесь кто?
— Известно… мулла отряда.
— Мулла! Правильно. Совершенно точно. Учи джигитов молитвам, совершай с ними намаз, как положено.
— Я мулла не обычный, а чрезвычайного положения! По-большевистски я комиссар! — Шаяхмет горделиво поправил чалму. — Как можно терпеть разбой в ауле Хисматуллы и его молодчиков? Мне атай [11] велел звать поскорее джигитов. Меня атай послал…
— Знаешь, приятель, твой атай нашим отрядом не распоряжается! — со злостью остановил его Кулсубай.
Шахагали переминался от нетерпения с ноги на ногу, как норовистый жеребчик.
— Не спорь со старшим, — посоветовал он брату, — господин прапорщик прав.
Мулла мгновенно же схитрил:
— Да, я виноват, что не спросил у тебя разрешения, эфенде!.. Никогда этого больше не будет. Зачем нам ссориться? Надо спешить в аул.
— Распустить джигитов. С разбойниками обязана бороться милиция. Наш отряд создан для борьбы с большевиками, за автономию Башкортостана.
— Хисматулла, он свирепый большевик! — взвизгнул мулла. — И кому нужен независимый Башкортостан, если среди бела дня грабят моего атая?
— Да чего с ним припираться? — Шахагали вытащил наган. — Он тоже большевик! Ну, ни с места! — Ловко обойдя остолбеневшего Кулсубая, он взял из-под подушки его браунинг.
Кулсубай не ждал от него такой прыти. Чтобы оттянуть время, он сказал рассудительно:
— Хисматулла башкирский джигит. А я кровь башкир проливать не буду.
— Был он башкирской веры, а теперь принял большевистскую! — веско сказал мулла.
— Скажи, служитель бога, а убить человека грешно?
— Если он отрекся от веры своих предков, то не грешно! Убийцу отступника вознаградит искупление грехов.
— А как ты, служитель бога, объяснишь джигитам мою смерть? — И Кулсубай выразительно показал на пляшущий в руке Шахагали наган.
— Это наше дело, а не твое! — крикнул Шахагали.
«Не джигиты вы, а краснобаи! — подумал Кулсубай и приободрился. — В таких случаях надо сразу стрелять, а не разговаривать! Боитесь меня!» И, резко метнувшись в сторону, выбил из руки Шахагали наган, а муллу пнул в живот сапогом. Упавший на половицы наган выстрелил от сотрясения, к счастью, пуля попала в окно — брызнули осколки стекла.
Из кухни вбежали адъютант и дежурный, выхватили сабли, заслонили командира.
Путаясь в халате, мулла с трудом поднялся, завопил, тряся тощей бороденкой:
— Даром это вам не пройдет! В Оренбурге обо всем узнают! Самоуправство! А еще мусульманами считаетесь! Черные вы сердца, продавшие веру! Да обрушится на вас страшная кара!..
Шахагали угрюмо молчал, потирая ушибленную руку.
Кулсубай понял, что братья изрядно перетрусили, и приказал адъютанту и дежурному:
— Отпустите их! Пошли к джигитам!
На улице их окружили взбудораженные, громко, возбужденно переговаривавшиеся солдаты, держащие за поводья оседланных коней.
— Что случилось, эфенде?
— Кто побил муллу?
— Почему нас подняли по тревоге?
Шаяхмет с жалобным видом держал в руках чалму, как полотенце.
— Муллу никто не трогал и не тронет! — Кулсубай уже овладел собою, говорил уверенно, зычно. — Но мулла и его братец Шахагали-агай подняли тревогу, потому что воры залезли в амбар их атая! Я им сказал вразумительно: «Зовите милиционера!» Мы должны бороться за башкирскую автономию, а не метаться из деревни в деревню по указке муллы и его атая! Пусть они сами о себе заботятся. У меня есть хозяин в Оренбурге, в Караван-сарае. Его приказ выполню. А если я вам, джигиты, не нравлюсь, то идите с Шаяхметом-муллою. Никого удерживать не буду. В Красной Армии вот, говорят, командиров выбирают на общем собрании.
Упоминать о Красной Армии было опрометчиво — Шаяхмет-мулла и Шахагали обменялись злорадными взглядами.
— Ну, чего же молчите? — продолжал Кулсубай. — Хотите, чтобы я покинул отряд? И на это согласен. Вернусь на прииск.
Тотчас, словно по сигналу, джигиты бросились к командиру, окружили плотным кольцом, перебивая друг друга, умоляли:
— Агай, останься! Мы привыкли к тебе!.. Что суждено, то и встретим сообща!.. Ты нам теперь родной, агай!..
У Кулсубая был тяжелый нрав, но и он расчувствовался и, чтобы скрыть смущение, закашлялся, отвернувшись.
Дико выкатив белки глаз, как это делал отец его, Хажисултан-бай, мулла пригрозил:
— Аллах расправится с вами, неверными! — И грубо бросил старшему брату, стоявшему с опущенной головой: — Поехали!
Через минуту братья помчались на крепких конях домой; за муллою скакал ординарец.
5
Отряд Кулсубая нес караульную службу на приисках. Шаяхмет-мулла, по слухам, уехал в Оренбург. Хисматулла со своим партизанским отрядом то ли откочевал в соседнюю волость, то ли схоронился в лесу. И постепенно Кулсубай успокоился, решил, что неприятности миновали, тем более что на приисках было спокойно! И Нигматулла-бай благополучно вылез из погреба, всласть попарился в бане, отлежался и опять занялся торговым промыслом. Хажисултан-бай тоже не напоминал о себе, — видимо, сберег добро от партизан Хисматуллы.