Беда! Этак мы выпустим из рук Кэжэн! Немедленно надо послать туда отряд джигитов.
Имаков недовольно поморщился и прикрыл папкой какие-то бумаги, — видимо, секретные, — на столе, а наркомы и члены ревкома даже не обернулись на зычные крики Сафуана.
— Вы что, воды в рот набрали? Я же говорю по-башкирски: в Кэжэнском кантоне наших арестовывают! Слышите? — надрывался Сафуан.
— Слышим, не глухие! — лениво сказал Мурзабулатов. — А ты горло-то не дери, не дома ведь!
— Как же мне не кричать? — Сафуан враждебно посмотрел на невозмутимого Мурзабулатова в щеголеватых хромовых сапожках, в новом, с иголочки, френче и прошипел: — Ты, ты во всем виноват!
Мурзабулатов нахмурился и тоже запетушился:
— Ты чуть ли не год пьянствовал в Кэжэне, а я теперь виноват? Не распускай своего поганого языка, а то худо будет!
Сафуан не пошел на мировую:
— Ты же был тогда председателем БашЧК! Почему же не арестовал Трофимова, Загита, Кулсубая?
— А ты почему не уморил Загита в тюрьме? — огрызнулся Мурзабулатов.
Присутствующие сердито заворчали:
— Да будет вам пререкаться! Нашли о чем толковать!..
— Надо думать о будущем, а не устраивать склоки!..
Имаков поднял на Сафуана усталые глаза:
— Ты чего здесь скандалишь?
— Как же мне не скандалить? Да вы знаете, что кантоны один за другим переходят на сторону большевиков?
— Знаем.
— А если знаете, то что же сидите сложа руки! — горячился Сафуан.
— Поучи нас, умница! — издеваясь, попросил Мурзабулатов.
— Надо послать во все кантоны вооруженные отряды!
— А где их взять? Наши полки, бригады под Петроградом, на польском фронте, на Северном Кавказе!
— А Стерлитамакский башкирский отряд? Хотя бы конную сотню послать, чтобы отбить обратно Кэжэн!
— Нельзя.
— Почему же нельзя?
— Потому, что мы сами здесь висим на волоске над бездонной пропастью!
Сафуан с недоумением озирался, не в силах сообразить, что же произошло.
Имаков поднял руку, призывая к молчанию, и заунывным голоском сказал:
— Получено решение «О государственном устройстве Башкирской автономной республики», подписанное девятнадцатого мая двадцатого года Лениным и Калининым… Нас зажали, зажали и здесь, и там, в Москве. Все трещит и рушится! Башревком расформирован…
Ягафаров вскочил, сильно размахивая руками, с негодованием сказал:
— Какое они имеют право ликвидировать ревком?
Послышались возмущенные возгласы наркомов:
— Москва не должна вмешиваться в наши внутренние дела!
— Мы хотим жить по-своему!
Имаков убавил закоптевший фитиль керосиновой лампы, подошел неторопливо к окну, разминая поясницу, посмотрел на часовых у подъезда, последнюю опору исчезнувшего Башревкома, и, вернувшись к столу, вяло обронил:
— Мы хотим жить по-своему, а Москва хочет, чтобы мы жили по советскому образцу! Слушайте дальше. Вместо ревкома будет создан БашЦИК и Башсовнарком и народные комиссариаты, но ликвидированы наркоматы иностранных дел и внешней торговли.
Сафуан, превыше всего боявшийся за судьбу Кэжэна, решил на этот раз обидеться за иностранные дела и внешнюю торговлю:
— Где же равноправие наций?..
— Иностранные дела и внешняя торговля будут в распоряжении центральной власти, — внятно объяснил Имаков. — Слушайте дальше. Башкирский военный комиссариат подчиняется по всем вопросам Приволжскому военному округу, а БашЧК соответственно Всероссийской ЧК.
— Чего же останется от нашей автономии? — схватился за голову Сафуан.
— Народ останется, — правдиво признал Имаков. — Конечно, наркоматы будут подчиняться своим наркоматам в Москве. И Совнарком РСФСР станет утверждать бюджет Башкирской республики…
В кабинете поднялся невообразимый гам и шум: наркомы и члены упраздненного ревкома метались, как звери в клетке, заламывали руки, проклинали коммунистов и друг друга, делились всевозможными сплетнями и слухами. Когда все охрипли и порядком утомились, опять поднялся из-за стола Имаков, словно муэдзин на минарете, затянул:
— Агай-эне! Теперь вы обо всем осведомлены! Большевики жмут нас со всех сторон… Закрыли Башкирские военные курсы в Караван-сарае Оренбурга. Запретили создать башкиро-киргизское войско. Подчинили башкирские бригады и полки командованию Красной Армии. Наши командиры Кулсубай Ахмедин, Осман Терегулов и Кальметьев поддались коммунистическому подстрекательству и ныне нас, увы, не признают. В этом виноват и заместитель военкома Башкирии Аухади Ишмурзин — не сумел своевременно снять их с командных постов.
— Кулсубая давно пора было пристукнуть, а мы с ним канителились! — упрямо гнул прежнюю линию Сафуан.
Имаков не обратил на его крики никакого внимания:
— Надо спасать то, что еще можно спасти! Надо в этих условиях автономии иметь свою скрытую от глаз Москвы автономию.
— Подпольную?
— Да, если хотите, подпольную!
Сафуан опять не выдержал, замахал руками:
— У меня есть предложение… Верное средство! Надо выпустить воззвание к народу, написать, что большевики хотят уничтожить ислам и всех мусульман крестить в кафыров!
Кое-кто несмело поддержал Сафуана:
— Правильно! Поднимем всенародный бунт!..
Имаков презрительно усмехнулся и сказал вяло:
— Счастливый ты человек, если считаешь народ глупым!.. Никто не поверит такой выдумке. Сам же видишь, что целые кантоны переходят на сторону советской власти.
— Что же делать?
Имаков с безнадежным видом пожал плечами.
Вдруг Сафуан догадался, почему Имаков держится так внешне невозмутимо: он, как говорят в народе, уронил топор в воду, он растерялся. И все же из всех присутствующих он был политиком самым дальновидным и хитроумным, это Сафуан признал скрепя сердце.
— Не будем служить панихиду, если смерть еще не пришла! Соберемся завтра у меня дома, а сегодня я схожу в обком партии, — сказал Имаков.
Он надеялся и запугать Трофимова, и обвести его вокруг пальца, но Николай Константинович знал, почему Имаков пришел к нему, — встретил его приветливо, беседовал спокойно. Трофимов говорил, и не впервые, что попытка создать автономию Башкирии вне Советской России обречена на провал, что декрет Ленина и Калинина будет встречен башкирским народом, бесспорно, одобрительно.
— А если горстка бывших ревкомовцев не поймет это сейчас, то им же хуже.
— Некоторые коммунисты-башкиры намерены выйти из партии в знак протеста против произвола.
— Я бы не советовал им это делать, — мягко сказал Трофимов, не стремясь к полному разрыву с ревкомовцами. — Однако такой ультиматум нас не испугает.
Совещания и на квартире Имакова, и в доме ревкома ни к чему не привели, но неожиданно разнеслась весть, что получено тайное письмо Заки Валидова из Москвы. Июньской знойной ночью в байском двухэтажном доме собрались высокопоставленные деятели республики, даже приплелся мулла в белой чалме. Вчерашние и нынешние наркомы воинственно озирались, бросали друг на друга пренебрежительные взгляды, то и дело поправляли портупеи и кобуры револьверов, будто готовы были к походу. В подъезде и на дворе, за забором, прятались часовые с винтовками. Окна занавесили шторами и одеялами.
Имаков говорил так же бесстрастно, как прежде, но в глазах его сверкали задорные искры:
— Агай-эне! Заки-агай, великий вождь нации, прислал со специальным курьером послание.
— Так, так, послушаем! — встрепенулся мулла. — Верю, что Заки-агай провозглашает отделение Башкирии от России.
Имаков даже не удостоил его уничтожающего замечания.
— Заки-агай шлет из Москвы нам братский привет и желает отпраздновать ураза байрам[58] в молитвенном единении. Большевики не выпускают Заки из Москвы, он томится на чужбине, но душою неразрывно с нами.
Мулла дребезжащим голоском заныл:
— Инша аллах, инша аллах!
Все встали и низко поклонились мулле, как символу мусульманства, и Имакову, как личному представителю Заки Валидова.
— Завтра мы все должны разъехаться по кантонам и отметить праздник ураза байрама вместе с народом — сначала в мечети, потом в жилищах правоверных.
Самоуверенный Ягафаров выразил опасение:
— Не сочтут ли большевики наш отъезд за добровольный отказ от власти и побег?
— Не сочтут! Я скажу Трофимову. Ураза байрам — это ураза байрам, а не свадьба с кураем и плясками. Повеление Заки-агая таково: создать в кантонах подпольные отряды джигитов, склады оружия, амуниции, продовольствия, иметь в запасе табуны лошадей. К пятнадцатому июня мы вернемся в столицу ханства… Э-э, столицу республики Стерле, и здесь будем добиваться включения Заки и Юмагулова в состав правительства.
— Вернется ли Заки-агай в Башкортостан? — полюбопытствовал мулла.
— Пока неизвестно… Возвращению «отца нации» мы возрадуемся безмерно!
«Возрадуешься ли? — усомнился Сафуан. — Похоже, что сам норовишь стать „отцом нации“!..»
— А пока великий Заки не вернулся, мы, дети его, должны самоотверженно выполнять его повеления! Заки сейчас организует партию коммунистов Востока, программа ее: «Свободу всем народам Востока!» Налажены связи с ревкомами Туркестана, Татарстана, Киргизстана.
В зале послышались одобрительные возгласы.
— Завтра мы распустим всех красноармейцев по домам для празднования ураза байрама, а потом объявим их дезертирами, — естественно, что в кантонах они будут зачислены в подпольные отряды джигитов… Для связи с обкомом партии и Москвою здесь останутся Ягафаров, Гумер Куватов, Ибрагим Исхаков. А Исхак Рахматуллин будет выполнять специальное поручение Заки-эфенде, подробности коего оглашать преждевременно…
При этих словах присутствующие сделали серьезные лица.
— Агай-эне, если все понятно, то совещание закрыто.
Мулла, подняв руки к потолку, завел молитву, благословляющую валидовцев на победу, но правоверные ушли, бодро переговариваясь, посмеиваясь, предвкушая не богослужения в дни ураза байрама, а хмельные пиршества с родственниками.