— Не сомневаюсь, браток!.. Как семья? Как милая Гульямал? Что-о-о, избили?.. В самой школе лицо царапали, плевали, волосы драли?.. И смех, и грех!.. — Трофимов закашлялся, сотрясаясь узкими, тощими плечами. — Вот откуда мы начинаем, браток, строительство социализма — от средневековья. Учительница, символ доброты и любви, не нужна народу! А через год-два эта же учительница в этом же ауле Сакмаево будет окружена почетом и уважением!.. Да, ведь Кулсубай после ранения вернулся с польского фронта. Награжден орденом Боевого Красного Знамени! По всем сведениям воевал умно и храбро.
— Где он?
— Здесь пока, в Стерлитамаке. Ты, браток, выбрал бы время и зашел к нему. Говорят, что к нему опять липнут подозрительные люди.
— Неужели Кулсубай способен опять переметнуться к националистам?
— Кто знает!.. Националистическая эпидемия прилипчивая. Вот ты и спаси его от хворости!..
Трофимова проводили в Москву с неподдельным сожалением, он действительно был уважаем и любим всеми — коммунистами и беспартийными, башкирами и русскими, красноармейцами и крестьянами. Хисматуллу, к его радости и великому недоумению, выбрали секретарем обкома единогласно, — никогда он и думать не смел, что пользуется авторитетом в партийной организации республики.
А положение в Башкортостане не улучшалось. Собственно, Хисматулла и не ждал чудес, но все же надеялся хоть на какие-то перемены к лучшему. Но из Бурзян-Тангаурского кантона поступали безотрадные сведения: с благословения Мансырова Поленов полностью распоясался и бесчинствовал. К нему из Темясева прибыл на подкрепление конный отряд джигитов, в котором верховодили валидовцы. И пьянство Поленова сменилось произволом. Арестовали председателя кантисполкома Шагита Худайбердина якобы за укрывательство беглых членов Башревкома. Конвойную роту кантона разоружили, а солдат без винтовок отправили пешим строем в Темясево, — видно, надеялись их там уговорить вступить в повстанческое валидовское войско.
Поленов объявил кантон на военном положении, создал Военный совет, а председателем назначил сам себя. Начались повальные грабежи. У крестьян отбирали скот не только для солдатского котла, но и для перепродажи на базарах, а скупали этот скот по дешевке, ясное дело, купцы и баи.
Сбежавший перед Всебашкирским съездом Советов из Стерле Мурзабулатов наспех сколотил «Реввоенсовет Красной армии башкирского народа», — в него вошли вездесущий Сафуан Курбанов, бывший председатель Тамьян-Катайской кантонной ЧК Гаитбаев, работники военного комиссариата кантона Расулов и Галикаев. На своих знаменах Мурзабулатов с друзьями писал: «Да здравствуют свободный труд и свободная торговля!», «Долой безбожников-коммунистов!», «Да здравствует Красная Башкирия и ее вождь Заки Валидов!»
«Реввоенсовет» усиленно вербовал в свою дружину дезертиров, бандитов, беглых валидовцев, белогвардейцев, застрявших по заимкам.
К «Народной Красной армии» Хажиахмета и Нигматуллы пристроились в предвкушении барышей валидовцы Зайнуллин, Салтяшев, Юламанов, бывший белый офицер Лапин. У Лапина, разбойника бесчеловечной жестокости, была определенная боевая выучка, и он начал повседневно обучать бандитов военному делу. В «Народной Красной армии» собралось до полутора тысяч сабель. И Лапин, Зайнуллин, Хажиахмет повели свои полчища на Баймак, в Байназаровский, Темясевский, Кананикольский кантоны и волости — громили там исполкомы, убивали коммунистов, грабили продовольственные склады и денежные кассы финотделов.
Оренбургские красные казаки под командой Ивана Каширина знатно искромсали «Народную армию», на поле боя остались сотни две убитых и раненых. Тогда Лапин, Зайнуллин и Хажиахмет помчались со своими всадниками в деревню Кусимово, где обосновался к тому времени Мурзабулатов. Там атаманы договорились объединиться, подчинить все отряды, шайки «Реввоенсовету».
Командиром «Красной армии башкирского народа» теперь стал валидовец Магасумов, комиссаром — бывший военком Бурзян-Тангаурского кантона Сагитов, начальником штаба — Лапин. Армию разделили на две дивизии. Хитренький Мурзабулатов умело воспользовался Поленовым — во все концы разогнал гонцов, эмиссаров, которые собирали в аулах сходки, истошно вопили:
— Вот он, красный командир, — палач и грабитель! Вот они, красноармейцы, — пьяницы, насильники, громилы!.. Защищайтесь! Идите под наши знамена!..
Казалось, вот-вот Башкортостан раздавят орды контрреволюционных «реввоенсоветов», валидовцев и самых обыкновенных казнокрадов. И все же Хисматулла и обком устояли! Гали Шамигулова сняли с постов председателя БашЦИКа и Совнаркома за мягкотелость, примиренческое отношение к валидовцам.
Поленов заскочил со своими конниками в Верхнеуральск, и там его каширинские казаки изловили и расстреляли вместе с помощниками — Руденко, Клюшниковым и Елкибаевым.
Хисматулла договорился с командованием Приволжского военного округа, и из Самары, Уфы, Оренбурга двинулись на борьбу с повстанцами регулярные части Красной Армии.
В эти дни к Хисматулле в обком пришел угрюмый Кулсубай и сказал с упреком:
— Запаздываете вы, товарищи, с подавлением восстания! Речей много, резолюций еще больше, а телега как примерзла к земле, так и стоит.
Хисматулла не стал оправдываться, а спросил по-деловому:
— Ты воевать с бандитами будешь?
— Конечно!
— А с валидовцами?
— Их-то я буду резать поголовно!
— Но ты же был ранен на польском фронте.
— Э, у меня мясо собачье, — рассмеялся Кулсубай, — затягиваются и зарастают любые раны в считанные дни. Мне, товарищ Хисматулла, нужны могучий конь, острая сабля, отряд смелых джигитов.
— Ты получишь такой отряд, и коня, и саблю, товарищ Кулсубай!
— Значит, не слезу с седла до тех пор, пока не прикончу Хажиахмета, Нигматуллу, Сафуана и прочих негодяев! Доколе терпеть? Надо спасти народ от поругания, от беды! — ровным голосом сказал Кулсубай, а в глазах его трепетали зарницы военной грозы.
У Хисматуллы отлегло от сердца.
25
Мурзабулатов от лазутчиков узнал, что Кулсубай поклялся с корнем уничтожить повстанческое движение и бандитизм в Башкирии, что в его отряд стекаются из аулов добровольцы… Сперва атаман самонадеянно отмахнулся: «Пусть-ка сунется!..» — но уже через неделю-другую забеспокоился: под Темясевом оренбургские казаки окружили и начисто уничтожили отряд бандитов. И, кроме того, приближалась зима, продукты и оружие добывать все труднее, а помощи ждать неоткуда… Бывшие башревкомовцы исчезли. Пошумели на деревенских сходках, проклиная большевиков и русских, благословляя именем аллаха повстанческие отряды, и скрылись бесследно. Где они укрываются? Убежали, наверно, в Хиву и Бухару, благо в седельных сумках пуды золота.
«Что же стряслось с Кулсубаем? — спрашивал сам себя Мурзабулатов. — Неужели впитал в кровь поучения коммунистов? А каким был джигитом! Да, за ним, героем польского фронта, конечно, пойдут башкирские всадники!..»
Мурзабулатов уже раскаивался, что доверился башревкомовцам, поддался их сладким песнопениям. Не с той карты ты пошел, Сулейман, вот и остался при пиковом интересе!.. Сидишь теперь, как дикий зверь в норе, в темном лесу, в сырой землянке! Ты же, Сулейман, сын и внук бедняков. Все достояние твоего отца и деда состояло из безрогой козы, приносившей в год три козленка. Вырос в нужде, ни одежды, ни еды вдоволь никогда не было… Потому и встретил с восторгом революцию, устанавливал в своем кантоне советскую власть. К тебе отнеслись с доверием, послали в ЧК, и ты получил высокий пост председателя БашЧК. И тут-то оплели тебя валидовцы, подкупили похвалами, чистопородными конями, драгоценными туркестанскими коврами, червонцами и рассыпным золотом, подсунули беспечных девиц, приучили к пьянству и разгулу.
Артем раскусил Сулеймана Мурзабулатова сразу, с налету, и добился снятия с поста председателя ЧК, но сохранил в Башревкоме в ранге наркома… Тут бы Сулейману опомниться, взяться за ум и начать честно сотрудничать с обкомом партии. Однако он не смог остановиться…
«Сижу у разбитого корыта в лесу! Что мне делать? У кого просить совета? — размышлял Мурзабулатов, глуша тоску самогоном. — Советская власть не простит. Поздно, поздно… Единственная надежда на Кулсубая. Если бы я с армией перешел сейчас к Советам, то Кулсубай-агай смог бы спасти меня от расстрела. Неужто не сжалится надо мною? Ведь мы с ним башкиры, у нас одна кровь! — хныкал и скулил Сулейман. — Да, пора начинать переговоры с Кулсубаем. Если еще с неделю тут заживо гнить в землянке, то можно прощаться с белым светом!..»
И Мурзабулатов послал в Стерле верного, немногословного эмиссара с наказом побеседовать с Кулсубаем-агаем тайно.
Одновременно он собрал на совет в землянке командиров и комиссаров «дивизий», «полков», «эскадронов», «дружин», — сам-то он знал, что в распоряжении «Реввоенсовета» осталось несколько потрепанных частями Красной Армии шаек разнузданных погромщиков, бандитов, проходимцев, разбойников. Атаманы больших и малых степеней расселись на нарах перед жарко натопленной железной печкой; одни из них щеголяли в аккуратных мундирах белых офицеров с золотыми погонами, другие носили бешметы с золотым галуном по вороту и лисьи шапки, третьи донашивали английские френчи, оставшиеся от колчаковцев. Разглядывая сейчас соратников и собутыльников, Мурзабулатов откровенно улыбнулся и этим выразил всю степень презрения к ним.
— Скрывать от вас, агаи, нечего, положение наше резко ухудшилось, — сказал он угрюмо. — С наступлением осени стало труднее доставать продовольствие. Джигиты из ближайших аулов затосковали и расходятся по домам. Из Стерле вышел отряд в девятьсот сабель под командованием доблестного Кулсубая-агая, вот-вот он нагрянет на нас в этом лесу… Зиму мы не продержимся! Многие наши джигиты, бывшие красноармейцы, знают Кулсубая, верят ему, при первой возможности они нас перестреляют и уйдут в его отряд.
Предупреждение было честным, и главари мятежников со страхом переглянулись.
— Значит, надо убить бывших красноармейцев, а не ждать, когда они нас зарежут! — сказал Сафуан, первым стряхнув с себя оцепенение.