Они познакомились в одном ЛАЖА-клубе, находящемся в той части города, где Грейсон раньше не бывал. Клуб назывался «КатаЛАЖка» и воспроизводил антураж старинного места заключения. При входе охранники надевали на каждого посетителя наручники, тащили его сквозь ряд дверей и бросали в камеру к другому «заключенному», не разбирая, какого он пола.
Концепция лишения свободы была для Грейсона столь чужда и абсурдна, что когда дверь камеры захлопнулась с грохотом, от которого завибрировали бетонные стены, он невольно расхохотался. Такое обращение с людьми не могло быть реальным, даже в смертные времена! Явный перебор.
— Наконец-то, — прозвучало с верхних нар. — А то я уже думала, что так и буду сидеть в одиночке.
Сокамерница представилась, и объяснила, что «Пурити» — это не кличка, а ее настоящее имя, и означает оно «чистота».
— Если бы предки были умнее, они назвали бы меня как-нибудь иначе, — сказала она. — Я секу иронию. Вот назвали бы «Грязь» — и, глядишь, я бы выросла хорошей девочкой.
Пурити была хрупка на вид, но на дюймовочку отнюдь не походила. В настоящий момент ей было двадцать два, хотя Грейсон подозревал, что она уже завернула за угол пару раз. Вскоре ему предстояло узнать, что его сокамерница сильна, гибка и хорошо приспособлена к жизни на улице.
Грейсон оглядел клетку. Обстановка простая и незатейливая. Он подергал дверь — раз, другой… Дверь погремела, но не открылась.
— Первый раз в «КатаЛАЖке»? — поинтересовалась Пурити. И поскольку это было видно невооруженным глазом, Грейсон решил не врать.
— Ага. И что нам теперь положено делать?
— О, для начала можем познакомиться поближе, — промурлыкала она с лукавой усмешкой, — или позвать охранника и потребовать «последнюю трапезу». Они обязаны принести нам все, что только пожелаем.
— Да ну?
— Ну да. Они заартачатся, но деваться им некуда, все принесут. Как-никак, это клуб-ресторан, несмотря на антураж.
Тут наконец до Грейсона дошло, в чем истинное назначение этого места.
— А-а, мы, наверно, должны сбежать! Я правильно понимаю?
Пурити опять одарила его той же нескромной усмешкой.
— Да ты парень не промах, как я погляжу!
Он не знал, она и впрямь так думает или подтрунивает над ним. В любом случае, ему это нравилось.
— Всегда существует путь на свободу, — сказала она, — но мы должны сами его отыскать. Иногда это тайный проход, иногда в еде спрятан напильник. А бывает, что нет ни подсказок, ни инструментов, и тогда приходится рассчитывать на собственную смекалку. Перехитрить охранников — раз плюнуть. У них работа такая — быть неповоротливыми тупицами.
Грейсон услышал донесшиеся откуда-то из глубин тюрьмы крики и топот бегущих ног. Очередная пара «узников» вырвалась на свободу.
— Так что будем делать? — спросила Пурити. — Обедать, удирать или со вкусом проводить время с сокамерником? — И прежде, чем он успел ответить, она поцеловала его, да как! Грейсон никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Когда она наконец отстранилась, единственное, что он смог проговорить было «Меня зовут Рубец».
На что она ответила:
— А мне плевать, — и снова приникла к нему в поцелуе.
Похоже, Пурити готова была идти до самого конца, но тюремщики, бегающие мимо камеры за издевательски ухающими «заключенными», смущали Грейсона. Он отстранился.
— Давай убежим, — сказал он, — а потом найдем более подходящее место, чтобы… это… познакомиться поближе.
Она выключила зажигание так же быстро, как и включила.
— Хорошо. Но не факт, что к тому времени я все еще буду испытывать к тебе интерес.
Настояв, что сначала надо пообедать, она вызвала охранника и заказала ростбиф для обоих.
— Нету у нас, — отрезал охранник.
— Тащи давай! — прикрикнула она.
Тюремщик что-то буркнул и ушел, а через пять минут вкатил в камеру столик с огромным блюдом — столько ростбифа не сожрала бы и акула. Здесь была также целая тонна всяких закусок и вино в белой пластиковой бутылке со скручивающейся пробкой.
— Я бы на вашем месте не пил, — предупредил охранник. — Другим заключенным от него стало плохо.
— Плохо? — переспросил Грейсон. — В каком смысле?
Пурити пнула Грейсона под столом так, что пробудились его болевые наниты. Он немедленно заткнулся.
— Спасибо, — процедила Пурити. — А теперь пошел к черту!
Охранник злобно оскалился и ушел, заперев за собой дверь.
Сокамерница напустилась на Грейсона:
— Ну ты тупо-ой! Про вино — это была подсказка!
При более близком рассмотрении на бутылке обнаружился знак биологической опасности — должно быть, предположил Грейсон, для тех, кто еще тупее него.
Пурити свинтила пробку, и от едкого запаха у Грейсона защипало в глазах.
— Ну что я говорила! — Пурити вновь закрутила пробку, оставив бутылку на конец трапезы. — Поедим, тогда сообразим, что с ней делать. Не знаю насчет тебя, а я голодна как волк.
Пока они ели, Пурити болтала с набитым ртом, обильно поливала все кетчупом и утиралась рукавом. Родители и близко не подпустили бы его к такой стремной девице, если бы им было не плевать на сына. И ему это нравилось! Она была воплощенной антитезой его прошлой жизни.
— Так чем ты занимаешься? — спросила она. — В смысле, когда не шляешься по клубам? Работаешь на прибыльной должности или просто сидишь на шее у Грозоблака, как половина лузеров, называющих себя негодниками?
— Как раз сейчас я на гарантированном основном доходе. Но это просто потому, что я в городе недавно. Ищу работу.
— А твой нимс не в состоянии что-нибудь тебе подобрать?
— Мой кто?
— Твой попечитель из Нимбуса, дурачок. Нимсы всем, кто хочет вкалывать, обещают работу. Так почему ты еще ничего не получил?
— Мой нимс — бесполезный ублюдок. — Грейсон решил, что именно такой ответ подобает Рубцу. — Ненавижу гада!
— И почему это меня не удивляет?
— По-любому, я не хочу работу, которую может предложить ИИ. Я хочу такую, какая подошла бы моим наклонностям.
— И что же это такое?
Пришел его черед хитро улыбаться.
— Чтобы кровь кипела! А такую работу мой нимс никогда не предложит.
— Мальчик с щенячьими глазами ищет приключений на свою пятую точку, — поддразнила Пурити. — Интересно, что он будет делать, когда найдет!
Она облизнулась, а затем вытерла губы рукавом.
Как выяснилось, «вино» было какой-то кислотой.
— Фтористо-флеровиевая[11], я так думаю, — заключила Пурити. — Тогда понятно, почему оно в пластиковой бутылке. Наверно, это тефлон, потому что эта хрень проедает все остальное.
Они налили «вино» вокруг основания нескольких прутьев решетки. Кислота принялась разъедать железо. Ядовитые пары включили наниты-целители в их легких. Пять минут — и «узники» сумели выбить прутья и вырваться на свободу.
В «тюрьме» царил бедлам. Поужинав и вырвавшись на волю, завсегдатаи принялись громить тюрягу. Охранники носились за «узниками», «узники» носились за охранниками. Бушевала всеобщая драка, летала еда, мелькали кулаки. И в любой схватке тюремщики проигрывали, какими бы дюжими они ни выглядели и как бы хорошо ни были вооружены. Половина стражей сама оказалась за решеткой, и негодники вовсю потешались над ними. Остальные охранники угрожали вызвать какую-то «национальную гвардию», которая уж точно утихомирит бунтовщиков. Словом, было очень весело.
Грейсон с Пурити ворвались к начальнику тюрьмы. Они вышибли шефа из его собственного кабинета, и как только дверь закрылась, Пурити вернулась к делу, которое начала в камере.
— Ну что, тут для тебя обстановка достаточно интимная? — спросила она, но ответа ждать не стала.
Пять минут спустя, в момент, когда Грейсон чувствовал себя наиболее уязвимым, Пурити нанесла удар.
— Рассказать тебе тайну? — прошептала она ему на ухо. — Ты вовсе не случайно оказался в одной камере со мной, Рубчик. Это я все подстроила.
И тут в ее руке, словно из ниоткуда, появился нож. Грейсон забился, но все было напрасно. Он лежал на спине, неспособный даже сдвинуться с места — она пригвоздила его. Пурити приставила кончик лезвия к его обнаженной коже, как раз под грудной костью. Удар снизу вверх — и нож пронзит ему сердце.
— Не дергайся, а то у меня, чего доброго, рука дрогнет, — пригрозила она.
У Грейсона не оставалось выбора. Он был целиком в ее власти. Если бы он был настоящим негодником, он бы предвидел такой поворот, но он оказался слишком доверчив.
— Чего тебе надо? — прохрипел он.
— Дело не в том, чего надо мне, а чего надо тебе! — сказала Пурити. — Я знаю, что ты спрашивал народ — искал работу. Настоящую. Такую, «чтобы кровь вскипела», как ты сам сказал. Вот мои друзья и привели тебя ко мне. — Она посмотрела ему прямо в глаза, как будто стараясь что-то в них прочесть, и крепче сжала клинок.
— Если ты меня убьешь, — напомнил Грейсон, — то меня просто оживят, зато ИИ тебя по головке не погладит.
Она надавила на нож. Грейсон охнул. Ему показалось, что Пурити вогнала оружие по самую рукоять, тогда как лезвие едва прокололо ему кожу.
— А с чего ты взял, что я собираюсь тебя убить? — Убрав нож, Пурити приложила палец к крохотной ранке на его груди, а потом сунула палец себе в рот.
— Я всего лишь хотела удостовериться, что ты не андроид, — сказала она. — Тебе известно, что Грозоблако использует их, чтобы следить за нами? Таким образом оно может заглядывать в места, где нет его камер. В наше время андроидов на вид почти невозможно отличить от людей. А вот кровь у них на вкус по-прежнему отдает машинным маслом.
— Ну и как тебе моя? — осмелился спросить Грейсон.
Она низко склонилась над ним.
— Сама жизнь, — прошептала она ему на ухо.
И до конца вечера, пока клуб не закрылся, Грейсон Толливер, он же Рубец Мостиг, испытал все головокружительное разнообразие даров жизни.