Да, времена тогда были не из легких. Сейчас любой, кто противился системе, не удостаивался внимания со стороны серпов — вместо этого его брало в свои всепонимающие объятия Грозовое Облако. Если выполоть кого-либо за политические взгляды или даже за неправильные поступки, это будет расценено как грубое нарушение второй заповеди, запрещающей полоть предвзято. Последним серпом, подвергшим вторую заповедь серьезному испытанию на прочность, была Мари Кюри, более ста лет назад избавившая мир от наиболее одиозных политических фигур. Это можно было расценить как нарушение заповеди, но ни один серп не выдвинул обвинение против Кюри. Серпы не жаловали политиканов.
Банщик подал Ксенократу второго «московского мула». Не успел серп пригубить питье, как банщик сказал нечто очень странное:
— Ну что, Ваше превосходительство, вы хорошенько проварились? Или этот год поддал вам недостаточно жару?
Верховный Клинок никогда не обращал внимания на здешних работников. Люди для такой службы подбирались невидные и неслышные. И уж конечно ни один из них не заговаривал с ним в такой неуважительной манере.
— Прошу прощения? — сказал Ксенократ с подобающей дозой негодования в голосе и повернулся к банщику. Прошла пара мгновений, прежде чем он узнал молодого человека. На том не было черной мантии, лишь блеклая униформа служителя терм. Вид у парня был не более устрашающий, чем два года назад, когда Ксенократ познакомился с ним, — юнец был тогда невинным подмастерьем. Теперь от невинности не осталось и следа.
Ксенократ приложил все усилия, чтобы скрыть испуг, но подозревал, что всё его тело излучает волны страха.
— Ты пришел убить меня, Роуэн? Тогда давай быстрей, ненавижу ждать!
— Соблазнительное предложение, Ваше превосходительство, но, как я ни искал, я не смог найти в вашем прошлом ничего такого, за что вас стоило бы уничтожить. Вас следовало бы хорошенько отшлепать, как непослушного ребенка в смертные времена. Но не больше.
Ксенократ почувствовал себя глубоко оскорбленным, однако еще глубже было облегчение, что он не умрет прямо сейчас.
— Тогда зачем ты явился? Чтобы сдаться и предстать перед судом за свои злодеяния?
— Нет. Пока рановато. Меня ждет еще множество, как вы выражаетесь, «злодеяний».
Ксенократ пригубил напиток, отметив, что горечи в нем больше, чем сладости.
— Ты не сможешь выбраться отсюда. Тут везде гвардейцы Клинка.
Роуэн пожал плечами.
— Как пробрался, так и выберусь. Вы забываете, что меня тренировали лучшие из лучших.
И хотя Ксенократу очень хотелось отбрить наглого юнца как подобает, он понимал: юнец прав. Покойный серп Фарадей был великолепным ментором по части психологических тонкостей в работе серпа, а покойный серп Годдард был лучшим преподавателем жестокой реальности их служения. Напрашивался вывод: зачем бы ни явился сюда Роуэн Дамиш, причина его визита не пустяковая.
Роуэн осознавал рискованность своего поступка и понимал, что самонадеянность может его погубить. Но опасность манила его, веселила кровь. Ксенократ был человеком привычки; поэтому Роуэн точно знал, где Верховный Клинок проводит почти все вечера в течение Месяца огней.
Несмотря на многочисленную охрану, проникнуть в термы под видом банщика не составило труда. Роуэн уже давно выяснил, что гвардейцы Клинка, натренированные в методах физической защиты и принуждения, избытком мозгов не страдают — или, как в данном случае, лишены навыков наблюдения. Ничего удивительного: до последнего времени Гвардия Клинка в основном служила декоративным целям, ибо серпам практически ничто и никто не угрожал. По большей части обязанности гвардейцев заключались в том, чтобы стоять в своей нарядной форме и производить впечатление на публику. Как только им поручалась какая-то конкретная задача, они терялись.
Всё, что потребовалось от Роуэна — это напялить униформу банщика и шагать с уверенным видом. Охрана не обратила на него ни малейшего внимания.
Роуэн оглянулся по сторонам — не подглядывает ли кто-нибудь. В купальне Верховного Клинка гвардейцев не было — все они находились в коридоре, за закрытой дверью. Значит, беседе никто не помешает.
Он присел у кромки ванны, где от воды поднимался пар, благоухающий эвкалиптом, и попробовал пальцем почти невыносимо горячую воду.
— Вы едва не утонули в бассейне, который был ненамного больше этой ванны, — заметил Роуэн.
— Как любезно с твоей стороны напомнить мне об этом, — скривился Верховный Клинок.
Роуэн перешел к делу.
— Надо обсудить пару вещей. Первое: я хочу сделать вам одно предложение.
Ксенократ расхохотался:
— С чего ты взял, что я приму от тебя какие-либо предложения? Серпы не ведут переговоров с террористами.
Роуэн широко улыбнулся.
— Да ладно вам, Ваше превосходительство, террористов нет уже несколько столетий. Я всего лишь дворник, выметающий грязь из темных углов.
— Твои паскудные выходки — грубейшее нарушение закона!
— Я знаю абсолютно точно, что вы так же ненавидите серпов нового порядка, как и я.
— С ними нужно управляться методами дипломатии! — настаивал Ксенократ.
— С ними надо управляться решительными действиями! — парировал Роуэн. — И ваши многочисленные попытки выследить серпа Люцифера направлены вовсе не на то, чтобы его остановить. Вам просто стыдно, что вы никак не можете поймать меня!
Ксенократ на секунду притих. Затем сказал голосом, который так и сочился отвращением:
— Что тебе надо?
— Ничего особенного. Я хочу, чтобы вы прекратили преследовать меня, а все усилия направили на то, чтобы выяснить, кто пытается убить серпа Анастасию. Взамен я прекращу свои «паскудные выходки». По крайней мере, в Средмерике.
Ксенократ испустил долгий, медленный выдох. Ну, в общем выполнимый запрос.
— К твоему сведению, мы уже отстранили нашего лучшего — и единственного — следователя от твоего дела и направили его на поиски заговорщиков.
— Серпа Константина?
— Да. Так что успокойся — мы делаем все что в наших силах. Мне вовсе не улыбается потерять двух хороших серпов. Каждая из них стоит десятка тех, кого ты вымел из грязных углов своей дворницкой метлой.
— Рад, что вы это сказали.
— Ничего я не говорил, — отрезал Ксенократ. — И только попробуй предать огласке эти мои слова — отопрусь!
— Не волнуйтесь, — усмехнулся Роуэн. — Я же сказал: вы — не враг.
— Мы закончили? Я могу продолжить тихо и мирно принимать ванну?
— Еще одно, — сказал Роуэн. — Я хочу знать, кто выполол моего отца.
Ксенократ повернулся и посмотрел на Роуэна. Что это? Под застывшим на лице Верховного Клинка отвращением и негодованием — как же, ведь его самым бесцеремонным образом загнали в угол! — проглянуло сочувствие? Роуэн не мог сказать, было оно истинным или притворным. Даже без своей тяжелой ризы этот человек оставался окутан множеством непрозрачных слоев, и было трудно понять, когда Верховный Клинок искренен.
— Да, я слышал об этом, — промолвил Ксенократ. — Мне очень жаль.
— Да что вы?
— Я назвал бы это нарушением второй заповеди, потому что тут явно видно предубеждение против тебя. Но принимая во внимание, как к тебе относится коллегия, не думаю, что кто-либо выдвинет обвинение против серпа Брамса.
— Вы сказали… серп Брамс?
— Да. Заурядный, ничем не примечательный человек. Возможно, он полагал, что прополка твоего отца принесет ему скандальную известность. Спросить меня, так он скатился еще ниже, чем раньше.
Роуэн ничего не ответил. Ксенократ даже не догадывался, как глубоко ранила юношу эта весть. Словно в него всадили меч.
Ксенократ мгновение всматривался в собеседника и сумел хотя бы частично прочитать его мысли.
— Вижу, что ты уже вознамерился нарушить обещание и прикончить Брамса. Будь любезен, дождись хотя бы Нового года, дай мне капельку покоя, пока не пройдут Старые Зимние праздники.
Новая информация по-прежнему держала Роуэна в молчаливом ступоре. Отличный момент для Ксенократа, чтобы обратить обстоятельства в свою пользу, пока противник полностью выбит из колеи. Однако Верховный Клинок сказал всего лишь:
— А теперь тебе лучше уйти.
Наконец Роуэн овладел собой.
— Уйти? Чтобы вы могли поднять тревогу, и тогда ваши гвардейцы схватят меня, как только я выйду из этой комнаты?
Ксенократ отмахнулся.
— А какой в этом прок? Куда им до тебя! Вскроешь им глотки и вырвешь сердца, после чего всех придется отсылать в центр оживления. Так что давай лучше прошмыгни под их ни на что не годными носами так же легко, как прошмыгнул сюда, и избавь нас от всех этих хлопот.
Уж слишком быстро сдался Верховный Клинок, на него не похоже. Поэтому Роуэн сделал попытку прощупать его — а вдруг удастся выведать, в чем дело.
— Должно быть, у вас все внутри кипит, ведь я так близко, а не схватишь, — заметил он.
— Моя досада быстро пройдет, — ответил Ксенократ. — Скоро ты перестанешь быть моей головной болью.
— Перестану быть вашей головной болью? Каким образом?
Но Верховный Клинок от дальнейших разъяснений отказался. Вместо этого он допил коктейль и вручил Роуэну пустой стакан:
— По дороге оставь это на стойке бара, хорошо? И скажи им там, чтобы принесли еще.
• • • • • • • • • • • • • • •
Люди часто спрашивают, какая из моих задач ненавистна мне больше всех прочих; какую из множества своих работ я нахожу самой неприятной. Я всегда отвечаю правду.
Худшее из того, что мне приходится делать — это замещение.
Изредка я вынуждено внедрять ложную память в поврежденное человеческое сознание. Согласно статистике, только один человек из 933 684 нуждается в такой операции. Конечно, этого хотелось бы избежать, но человеческий мозг, к сожалению, дает сбои. Воспоминания и переживания могут войти в конфликт друг с другом, создавая когнитивный диссонанс и тем самым нанося мозгу болезненный урон. Большинство людей не могут даже во