Примерно через полчаса после заселения раздался стук в дверь. Вообще-то они заказывали обед в номер, поэтому Цитра не удивилась; разве что еду принесли неожиданно быстро. Мари принимает душ, так что к тому моменту, когда она выйдет, всё уже остынет.
Однако, открыв дверь, Цитра обнаружила на пороге отнюдь не служащего отеля с обедом. Там стоял молодой человек примерно ее возраста. Парня одолевали проблемы косметического характера, о которых в постмортальную эпоху уже забыли: желтоватые кривые зубы, прыщи по всему лицу, словно вулканчики, готовые к извержению… Одет он был в бесформенную коричневую рубашку и штаны из домотканого полотна. Его одежда возвещала миру, что он отвергает социальные условности, причем не в вызывающе-поверхностной манере негодных, а со смиренным неодобрением тонистов.
Цитра тут же поняла свою ошибку и в мгновение ока оценила ситуацию. Замаскироваться под тониста было парой пустяков — однажды она сама поступила так, чтобы не попасть в лапы врагов. Она не сомневалась: перед ней убийца. Переоделся тонистом и пришел по их души. У девушки не было никакого оружия — ни при себе, ни поблизости. Значит, придется обороняться голыми руками.
Незнакомец улыбнулся, продемонстрировав еще больше своих некрасивых зубов:
— Привет, друг! Знаешь ли ты, что Великий Камертон звонит по тебе?
— Ни с места! — рявкнула Цитра.
Но незнакомец не послушался. Напротив, он сделал шаг вперед.
— Придет день, и он зарезонирует по всем нам!
А потом пришелец сунул руку в висящую на поясе сумку.
Цитра среагировала инстинктивно, со скоростью и жестокостью, доведенных до совершенства на тренировках по бокатору. Она даже подумать ни о чем не успела. Одно молниеносное движение — и хруст ломающейся кости срезонировал почище любого Великого Камертона.
Парень валялся на полу и выл от боли в сломанной у локтя руке.
Цитра присела и заглянула в сумку — любопытно узнать, что за смерть этот поклонник вилки принес с собой. Сумка была набита брошюрками. Маленькими глянцевыми брошюрками, превозносящими добродетельный образ жизни тонистов.
Парень не был убийцей. Он был тем, за кого себя и выдавал, — ревностным тонистом, проповедующим свою абсурдную религию.
Цитре стало чудовищно стыдно за свою чрезмерную реакцию. Девушка ужаснулась жестокости, с какой ответила на желание незнакомца войти в их номер.
Она опустилась на колени рядом с парнем, корчащимся на полу и повизгивающим от боли.
— Лежи тихо, — посоветовала она. — Дай нанитам спокойно сделать свою работу.
Он помотал головой.
— Нет у меня нанитов, — просипел он. — Совсем. Я их убрал.
Вот это да! Цитра слыхала, что тонисты вытворяют странные вещи, но ей и в голову не приходило, что кто-то может дойти до такой степени мазохизма, чтобы удалить собственные болевые наниты.
Парень смотрел на нее широко распахнутыми глазами, словно голубь, только что сбитый машиной.
— За что ты меня так? — всхлипнул он. — Я всего лишь хотел принести вам свет…
Момент и без того был неловкий, а тут еще и Мари вышла из ванной.
— Что происходит?
— Тонист, — пролепетала Цитра. — Я подумала…
— Я знаю, что ты подумала. Я бы подумала то же самое. Но я бы просто оглушила его, а не ломала бы бедняге кости. — Мари сложила руки на груди. Она взирала на обоих сверху вниз не столько с симпатией, сколько с раздражением, что было совсем на нее не похоже. — Вот уж не думала, что отель разрешает тонистам шляться по коридорам с их дурацкими брошюрками.
— Они и не разрешают, — простонал парнишка, — но мы все равно ходим.
— Да уж вижу.
И тут страдалец наконец сложил вместе два и два.
— Вы… вы серп Кюри! — Он повернулся к Цитре. — А вы тоже серп?
— Серп Анастасия.
— Я никогда не видел серпов без мантий. У вас вся одежда одного цвета?
— Так проще, — сказала Цитра.
Мари вздохнула.
— Пойду принесу ему льда.
— Льда? — удивилась Цитра. — Зачем?
— Так в смертные времена боролись с отеками и болью, — объяснила Мари и направилась к автомату со льдом дальше по коридору.
Тонист перестал корчиться, но дышал по-прежнему тяжело — видимо, ему было очень больно.
— Как тебя зовут? — спросила Цитра.
— Брат Макклауд.
«А, точно, — вспомнила Цитра. — Все тонисты называют себя „брат такой-то“ или „сестра такая-то“».
— Послушай, брат Макклауд, прости меня. Я думала, ты пришел со злыми намерениями.
— Если мы, тонисты, и против серпов, — сказал он, — то это еще не значит, что мы желаем вам зла. Мы хотим просветить вас — как и всех прочих. Может, даже еще больше, чем прочих. — Он взглянул на свою распухшую руку и застонал.
— Да это не так страшно, как кажется, — утешила его Цитра. — Твои наниты-целители…
Но брат Макклауд опять помотал головой.
— Хочешь сказать, целителей у тебя тоже нет?! А это вообще законно?
— К сожалению да, — сказала Мари, вернувшись со льдом. — Люди имеют право страдать, если им этого хочется. Отсталость, конечно, но раз им так нравится…
Она пошла в крохотную кухоньку в их номере, чтобы изготовить нечто вроде компресса.
— Можно спросить? — проговорил брат Макклауд. — Если вы серпы и во всем стоите над законом… почему вы так набросились на меня? Чего вы боитесь?
— Сложный вопрос. — Цитре не хотелось вдаваться в подробности их нынешнего запутанного положения.
— Он мог бы стать простым, — возразил брат Макклауд, — если бы вы отказались от служения серпа и последовали по пути тонистов.
Цитра едва не прыснула. Парень корчится от боли, а его мозги все равно работают только в одном направлении!
— Я как-то побывала в монастыре тонистов, — призналась она. Похоже, брату Макклауду ее слова доставили удовольствие, что отвлекло его от страданий.
— Он пел для тебя?
— Я стукнула разок по камертону на алтаре. Там была чаша с грязной водой, жутко вонючей.
— Она наполнена болезнями, от которых люди когда-то умирали, — сказал он.
— Да, мне объяснили.
— Придет день — и они снова начнут убивать людей!
— Искренне в этом сомневаюсь! — заявила Мари, вернувшаяся с пластиковым пакетом для мусора, наполненным льдом.
— Не сомневаюсь, что вы сомневаетесь, — парировал тонист.
Мари неодобрительно хмыкнула, затем присела около раненого и прижала пакет со льдом к распухшему локтю. Парень, скривившись, дернулся, и Цитра помогла удержать компресс на месте.
Он несколько раз глубоко вздохнул, примиряясь и с болью, и с холодом, а затем сказал:
— Я принадлежу к ордену тонистов здесь, в Уичито. Навестите нас. Этим вы хоть как-то отплатите за то, что сделали со мной.
— А не боишься, что мы тебя выполем? — съязвила Мари.
— Думаю, не боится, — сказала Цитра. — Тонисты не боятся смерти.
Но брат Макклауд поправил ее:
— Боимся. Просто мы принимаем наш страх как должное и возвышаемся над ним.
Мари нетерпеливо поднялась с колен.
— Вы, тонисты, прикидываетесь мудрецами, но вся ваша система верований — сплошная нелепица. Не что иное как обрывки разных религий смертного времени, причем далеко не лучшие. Вы взяли их и кое-как скропали безвкусное, аляповатое лоскутное одеяло. Ваша вера не имеет смысла ни для кого, кроме вас самих.
— Мари! Я уже сломала парню руку. Совершенно ни к чему еще и оскорблять его.
Но та завелась — не остановить.
— Ты знаешь, Анастасия, что существует по меньшей мере сто различных тонистских сект, и у каждой свой устав? Они грызутся между собой по поводу тона их вилки — соль-диез это или ля-бемоль — и не могут прийти к согласию насчет имени собственного божества: то ли это «Великая Вибрация», то ли «Великий Резонанс». Тонисты сами себе отрезают языки, Анастасия! И выкалывают глаза!
— Так поступают экстремисты! — возразил брат Макклауд. — Большинство не такие. Мой орден, например. Мы локрийцы[16]. У нас самая большая крайность — это удаление собственных нанитов.
— Можно мы хотя бы вызовем амбу-дрона — путь отнесет тебя в оздоровительный центр? — спросила Цитра.
И опять он помотал головой.
— В монастыре у нас есть врач. Он обо мне позаботится. Наложит гипс.
— Наложит что?
— Вуду! — фыркнула Мари. — Древний знахарский ритуал. Обмазывают руку гипсом и оставляют на несколько месяцев. — Она вынула из шкафа деревянную вешалку и разломила пополам. — Вот, сейчас наложу шину. — И буркнула Цитре, предвидя ее следующий вопрос: — Опять вуду.
Она разорвала наволочку на полоски и туго прибинтовала половинку вешалки к руке тониста, так чтобы конечность не двигалась. Затем полоской ткани примотала пакет со льдом.
Брат Макклауд поднялся, чтобы уйти. Он открыл было рот, но Мари оборвала его:
— Если ты сейчас скажешь «Да пребудет с вами Вила», я врежу тебе второй половинкой вешалки!
Парень вздохнул, с гримасой прижал к себе сломанную руку.
— Тонисты вообще-то такого не говорят. Мы говорим «Резонируй чисто и правдиво». — Произнеся это, он пристально поглядел обеим собеседницам в глаза.
Мари с грохотом захлопнула дверь, как только проповедник переступил порог. Цитра смотрела на подругу так, будто видела ее впервые.
— Ты никогда и ни с кем еще так не обращалась! — воскликнула она. — С чего вдруг такая злость?
Мари отвела глаза — похоже, ей стало стыдно.
— Плевать! Это же тонисты.
— Серпу Годдарду тоже было плевать.
Мари метнула в Цитру острый взгляд. «Сейчас накричит», подумала девушка. Но та не стала.
— Наверно, это было единственное, в чем я с ним соглашалась, — сказала Кюри. — Разница заключается в том, что я оставляю за тонистами право на существование, несмотря на всю свою неприязнь к ним.
Это была правда. За все время, что они вместе, Цитра ни разу не видела, чтобы Мари выполола тониста, — в отличие от серпа Годдарда, попытавшегося уничтожить целый монастырь.
И тут обе подскочили, потому что в дверь снова постучались. Но на сей раз пришел работник отеля с обедом.