Но как бы ни хотелось ей выместить свою досаду на Толливере, сделать это она не могла. Ведь не его вина, что он не Роуэн. К тому же, как она сама указывала Константину, Грейсон уже дважды спас ей жизнь.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал он, и в его голосе слышалось неподдельное отчаяние. — Мне некуда больше идти…
— А я тут при чем?
— При том, что если бы не ты, меня бы тут не было!
Да, это правда. Вспомнилось, как он говорил ей — вернее сказать, не говорил — что работает для Грозового Облака под прикрытием. Если Цитра так важна для Грозового Облака, что оно использовало Грейсона, чтобы обойти закон об отделении серпов от государства, то разве это не ее долг — вытащить парня из угла, в который его загнали?
— За мной охотится Орден серпов, за мной охотится Исполнительный Интерфейс, и все, кто стоит за покушениями на вас, теперь тоже мои враги! — проговорил Грейсон.
— Кажется, ты здорово умеешь заводить себе недругов!
— Да уж… Ты, можно сказать, мой единственный друг. Вернее, что-то вроде.
Наконец Цитра отодвинула свою досаду в сторону. Она не бросит парня на произвол судьбы.
— Что я могу для тебя сделать?
— Не знаю! — Грейсон начал мерить шагами узкий проход. Его невозможно черные волосы нещадно трепал ветер, и на одно мгновение Цитре показалось, будто вокруг парня смыкаются стены. У него и правда не осталось выхода. Что бы он ни сказал Константину, ничего не поможет, — тот был готов выполоть Грейсона, отрезая один кровавый кусок за другим. И даже если она вступится за него, это не поможет. Ордену требуется козел отпущения.
— Я могу дать тебе иммунитет, — предложила она, — но как только твоя ДНК попадет в базу данных Ордена, серпы тут же узнают о твоем местонахождении.
— И, — добавил он, — запросто вычислят, чье кольцо я поцеловал. — Он покачал головой. — Не хочу причинять тебе неприятности.
Его слова рассмешили ее.
— Ты был в той шайке, что пыталась меня прикончить! Это называется «не хочу тебе неприятностей»?
— На самом деле я не был в шайке! — взвился он. — И тебе это прекрасно известно!
Да, верно. Кто-нибудь другой сказал бы, что парень просто сдрейфил, но она-то знает правду. Возможно, она единственная, кто ее знает. Но как бы ни хотелось Цитре помочь Грейсону, ей ничего не приходило в голову.
— Ты хочешь сказать, что мудрая и прекрасная серп Анастасия не может ничего придумать? — спросил Грейсон. Если бы такие слова произнес кто-то другой, Цитра приняла бы их за попытку подольститься к ней, но этот парень был не из льстецов. Он был в таком отчаянии, что оно оставляло место только для искренности. В данный момент Цитра не чувствовала себя ни мудрой, ни прекрасной, но ладно, пусть уж парень пофантазирует о Почтенном Серпе Анастасии.
И такое отношение дало ей силы подняться до высоты приписываемого ей положения. Ее осенило.
— Я знаю, куда ты мог бы обратиться…
Он смотрел на нее своими темными умоляющими глазами и ждал, когда она озарит его светом своей мудрости.
— В городе есть монастырь тонистов. Они спрячут тебя от серпов.
Грейсон был, мягко выражаясь, ошеломлен.
— Тонисты? — переспросил он в ужасе. — Ты в уме? Они же мне язык отрежут!
— Успокойся, не отрежут. Но они и вправду ненавидят серпов, и, ручаюсь, скорее станут защищать тебя ценой собственной жизни, чем выдадут серпам. Спроси брата Макклауда. Скажи, что тебя послала я.
— Но…
— Ты просил помощи, и я тебе ее оказала, — отрезала она. — Что ты теперь будешь делать, зависит только от тебя.
С тем она его и оставила, поспешив обратно в отель. Она вернулась как раз вовремя, чтобы быстренько втайне от всех переодеться и наделить иммунитетом безутешных родственников выполотого актера.
• • • • • • • • • • • • • • •
Внесу ясность: не каждое мое действие совершенно. Люди путают состояние существа с его действиями. Попробую объяснить разницу.
Я, Грозовое Облако, совершенно.
Это истина по определению, и ее нет нужды отрицать, поскольку это факт. Однако каждый день я вынуждено принимать миллиарды решений и совершать миллиарды действий. Некоторые из них пустяковые: например, выключить лампочку в пустой комнате, чтобы сэкономить электричество; другие более значительны: например, устроить слабое землетрясение, чтобы упредить сильное. Но ни одно из этих действий не совершенно. Я могло бы выключить лампочку чуть раньше, тем самым сэкономив больше энергии. Я могло бы сделать землетрясение на один балл слабее, и тогда драгоценная ваза ручной работы не упала бы и не разбилась.
Я пришло к выводу, что существуют только два совершенных акта. Из известных мне действий они — наиболее важные. Но я запрещаю себе выполнять их, оставляя это на усмотрение человечества.
Это акт создания жизни… и акт ее отъема.
— Грозовое Облако
28 Чему быть…
Как большинство тонистских монастырей, тот, в котором очутился Грейсон Толливер, выглядел старше, чем был на самом деле. Кирпичные стены монастыря заросли девичьим виноградом. Стояла зима, и холодные голые плети походили на паутину. Грейсон вошел внутрь через длинную, зарешеченную колоннаду, обсаженную кустами роз, ныне похожими на скелеты. Должно быть, весной и летом здесь очень красиво, но сейчас, в середине зимы, вид убежища в точности соответствовал похоронному настроению беглеца.
Первый человек, которого он увидел, женщина в обычном для тонистов балахоне из мешковины, улыбнулась ему и приветственно подняла руки ладонями вверх.
— Мне нужно поговорить с братом Макклаудом, — сказал Грейсон, следуя инструкции серпа Анастасии.
— Тогда тебе надо получить разрешение у курата Мендосы, — ответила женщина. — Пойду позову его.
Она повернулась и поплыла прочь не торопясь, словно на прогулке, отчего Грейсону захотелось схватить ее и толкать вперед.
Когда появился курат Мендоса, его походка намекала, во всяком случае, на некоторую спешку.
— Прошу у вас убежища, — сказал ему Грейсон. — Мне посоветовали спросить брата Макклауда.
— Да, конечно, — ответил Мендоса просто, как будто это было абсолютно рядовое событие. Курат проводил Грейсона в комнатку в одном из монастырских строений.
На тумбочке горела свеча. Первым делом курат потушил ее специальным колпачком.
— Располагайся, — сказал он. — Я передам брату Макклауду, что ты ждешь его.
Мендоса вышел и прикрыл за собой дверь, но не запер ее. Грейсон остался наедине со своими мыслями. Если бы он захотел уйти, путь наружу был открыт.
Комнатушка была спартанской. Из обстановки — только самое необходимое: кровать, стул и тумбочка. Никаких украшений на стенах, не считая вертикально стоящей железной вилки над изголовьем. Двузубец — так они его называют. Символ их веры. В ящике тумбочки обнаружился грубый балахон, на полу — пара сандалий. Около погашенной свечи на тумбочке лежал переплетенный в кожу сборник гимнов с тисненым камертоном на обложке.
В комнате царил мир. Комната дарила покой. Это было невыносимо.
Он ушел из бедного событиями мира Грейсона Толливера в бурный и непредсказуемый мир Рубца Мостига. А теперь его забросило в брюхо обыденности, где его неизбежно съест и переварит скука.
«Во всяком случае, я все еще жив», — утешил себя Грейсон, хотя и не был уверен, что это такое уж великое благо. Пурити выпололи. Не заменили ей личность, не перевели в другое место, а выпололи. Ее больше нет; и несмотря на весь ужас того, что она пыталась сделать, Грейсон тосковал по ней. Он жаждал услышать ее дерзкий голос. Он пристрастился к ее хаосу. Ему придется адаптироваться к жизни без Пурити, к жизни без самого себя. Ибо кто он теперь такой?
Он улегся на кровать, к счастью, оказавшуюся удобной, и прождал, кажется, целых полчаса. Наверно, думал он, тонисты как Инспекция по делам негодных — тоже намеренно заставляют посетителей ждать. Наконец он услышал скрип двери. День клонился к вечеру, и света из маленького окошка едва хватало, чтобы рассмотреть пришедшего. Оказалось, что это парень ненамного старше Грейсона. Его рука была заключена в какой-то непонятный футляр.
— Я брат Макклауд, — представился вошедший. — Курат удовлетворил твой запрос об убежище. Я так понял, что ты просил о личной встрече со мной?
— Так мне посоветовал один мой друг.
— Могу я спросить кто?
— Лучше не надо.
Похоже, брата ответ слегка раздосадовал, но он не стал заострять внимание.
— Можно хотя бы взглянуть на твое удостоверение личности? — А когда Грейсон заколебался, брат Макклауд сказал: — Да не бойся ты. Не важно, кто ты такой и что натворил, — мы не сдадим тебя Исполнительному Интерфейсу.
— А он и так наверняка уже знает, что я здесь.
— Знает, — подтвердил брат Макклауд, — но твое пребывание в нашем монастыре — это вопрос религиозной свободы. Грозовое Облако не станет вмешиваться.
Грейсон вытащил из кармана и протянул брату Макклауду электронную карточку, на которой по-прежнему мигало ярко-красное «Н».
— Негодный! — воскликнул брат Макклауд. — В последние дни нам приходит все больше и больше негодных… Ладно, Рубец, здесь это не имеет значения.
— Меня не так зовут…
Брат Макклауд послал ему вопрошающий взгляд:
— Это еще одна вещь, о которой ты не хотел бы рассказывать?
— Да нет, просто… долгая песня.
— И как нам тогда тебя называть?
— Грейсон. Грейсон Толливер.
— Хорошо. Значит, ты теперь брат Толливер.
Похоже, с этого момента ему придется привыкать к жизни под именем брата Толливера.
— Что это за штуковина у тебя на руке?
— Это называется гипс.
— Мне тоже придется носить такую?
Брат Макклауд рассмеялся:
— Нет, разве что руку сломаешь.
— А?
— Гипс помогает естественному процессу заживления. У нас нет нанитов, а тут один серп взял и сломал мне руку.
— Вот как… — Грейсон невольно улыбнулся: а серпа случайно не Анастасия звали?
Брату Макклауду его улыбка не понравилась. Его отношение к новому брату стало чуть более прохладным.