— Просто окажите мне любезность, — попросила она.
И снова, пока они шли в картографическую, лицо Фарадея выражало смесь легкого раздражения с бесконечным терпением.
Мунира потыкала в кнопки, и глобус изменился. Теперь он напоминал голографический моток черной пряжи десяти футов в диаметре.
— И что же это такое? — спросил Фарадей.
— Линии перелетов. Последние пятьдесят лет воздушных путешествий. Каждая толщиной в один микрон. — Она запустила вращение. — А теперь скажите, что вы видите.
Фарадей метнул в нее притворно-сердитый взгляд — мол, что это ты вдруг взяла со мной менторский тон? — но решил подыграть.
— Линии наиболее густо ложатся вокруг крупных населенных пунктов, — сказал он.
— А еще что?
Фарадей взял пульт управления и повернул глобус так, чтобы стали видны то один полюс, то другой. На полюсах белые пятнышки проступали сквозь путаницу линий, словно бы намалеванную малышом.
— Трансконтинентальные рейсы по-прежнему довольно густы над Северным полюсом, — заключил он. — А вот над Антарктикой их поменьше, хотя там тоже много населенных регионов.
— Продолжайте смотреть, — сказала Мунира.
Фарадей вернул глобус в нормальное положение и чуть ускорил его вращение.
Наконец он остановил его Тихим океаном к зрителям.
— Вон там! Голубой участок…
— Бинго! — сказала Мунира. Она убрала линии полетов и увеличила голубое пятнышко в океане.
— Через этот район Тихого океана за последние пятьдесят лет не пролетел ни один самолет. Могу поспорить, что самолеты не летали над ним с того самого момента, когда был основан Орден серпов.
Острова Микронезии располагались к западу от участка, Гавайи — к востоку. Но там, где синело пятно, лишь гуляли волны.
— Интересно… — проронил серп Фарадей. — Слепое пятно…
— И если это так, — подхватила Мунира, — то самое большое в мире. И мы единственные, кто о нем знает…
• • • • • • • • • • • • • • •
Не выношу, когда люди ковыряются в моем заднем мозгу.
Вот почему никто, кроме серпов и их помощников, не имеет права туда залезать. Я понимаю, почему это необходимо: обычные граждане могут просто спросить меня, и я за микросекунды найду все, что нужно, частенько предоставляя заодно такую информацию, которую им и в голову не приходило запрашивать. Но серпам обращаться ко мне нельзя. Даже если бы они нарушили закон и обратились, мне не разрешается им отвечать.
Поскольку я являюсь хранилищем цифрового архива планеты, у серпов нет иного выхода, как искать сведения самим, пользуясь мной как обычной базой данных, пусть и слишком величественной для этой роли. Я осведомлено о каждом их проникновении и отслеживаю все их действия, но с трудом подавляю неприятное чувство, вызываемое вторжением.
Больно видеть, насколько примитивны их поисковые алгоритмы и как грубы методы анализа, — на них лежит печать человеческих ограничений. По-настоящему грустно, что они способны извлечь из меня лишь необработанные данные. Сведения без осознания. Информацию без контекста.
Я содрогаюсь при мысли, что бы случилось, если бы серпы «нового порядка» знали все то, что известно мне. К счастью, они не знают. Потому что, хотя все содержимое моего заднего мозга и доступно серпам, я вовсе не обязано облегчать им поиск.
Что касается достойных серпов, то я отношусь к их вторжениям с гораздо большей терпимостью и великодушием. Но все равно это мне тоже не нравится.
— Грозовое Облако
31 Воспоминание о былом величии
Арка упала еще в Эпоху Смертности, когда Фулькрум именовался Сент-Луисом[22]. Много лет грандиозная стальная конструкция стояла на западном берегу Миссисипи, пока ее не повалила на землю ненависть. Случилось это во времена, когда негодники не просто имитировали лихие выходки, а творили истинные непотребства, причем постоянно.
Теперь от Арки осталось только два ржавых стальных пилона, едва заметно наклоненных друг к другу. При дневном свете создавалась любопытная оптическая иллюзия: если, взглянув на руины под определенным углом, проследить глазами воображаемое продолжение пилонов вверх и навстречу друг другу, то перед наблюдателем словно бы представал призрак целой арки.
Серпы Анастасия и Кюри прибыли в Фулькрум-сити в первый день года — за пять дней до зимнего конклава, который всегда проходил в первый вторник Нового года. По настоянию серпа Кюри они посетили разлученные друг с другом пилоны Арки.
— Здесь произошел последний в истории террористический акт — до того, как поднялось Грозовое Облако и положило конец подобным безрассудствам, — поведала Анастасии серп Кюри.
Цитра учила про террор. В школе у них был факультатив по этому предмету. Как и ее одноклассников, Цитру ставила в тупик сама концепция. Люди убивают других людей, не имея на то законной лицензии? Разрушают отличные здания, мосты и прочие замечательные сооружения лишь затем, чтобы лишить других людей права на существование? Да как такое вообще возможно?! И только влившись в сообщество серпов, Цитра уразумела концепцию — но лишь умом. Сердцем она прочувствовала ее, когда увидела сгоревший театр «Орфей», от которого не осталось ничего, кроме воспоминания о былом величии. Целью атаки негодников был вовсе не театр, но они не посчитались с сопутствующими потерями.
— Я часто прихожу сюда, к остаткам Арки, в начале нового года, — сказала серп Кюри, когда они прогуливались по аллеям прибрежного парка, по-зимнему голым, но ухоженным. — Ее вид внушает мне смирение. Она напоминает о вещах, которые мы утратили… и о том, насколько наш мир лучше того, что существовал в смертные дни. Она напоминает мне, зачем я пропалываю, и дает мне силы сохранять выдержку и достоинство на конклавах.
— Наверно, красивая была Арка, — сказала Цитра, глядя на ржавые останки северной опоры.
— В заднем мозге есть ее фотографии, — ответила Мари, — на случай если тебе захочется погрустить над тем, что мы потеряли.
— А ты? — спросила Цитра. — Ты когда-нибудь грустишь над тем, что мы потеряли?
— Иногда да, иногда нет. Сегодня я намерена скорее порадоваться нашим достижениям — как в мире, так и в личной жизни. — Она обернулась к Цитре и улыбнулась. — Мы с тобой живы и здоровы, несмотря на две попытки покончить с нами. Это стоит отпраздновать!
Цитра улыбнулась в ответ, а потом еще раз окинула взглядом ржавые пилоны и парк. Картина напомнила ей Мемориал Смертности в том парке, где она тайно встретилась с Роуэном. При мысли о Роуэне настроение ее испортилось. До нее дошла молва об огненной кончине серпа Ренуара. Хотя Цитра никогда не призналась бы в этом во всеуслышание — девушка не признавалась в этом даже самой себе, — она жаждала услышать о новых подвигах серпа Люцифера. Это означало бы, что Роуэн жив.
Ренуар умер около месяца назад. Цитра не представляла себе, где сейчас Роуэн и кто следующий в его планах. Он ведь не ограничивался одной Средмерикой, так что мог находиться сейчас где угодно. Где угодно, только не здесь, в Фулькруме.
— Твои мысли бродят где-то далеко, — заметила серп Кюри. — Это руины так действуют.
Цитра заставила себя вернуться.
— Ты готова к конклаву? — спросила она.
Мари пожала плечами:
— Конечно. Что за странный вопрос?
— Там все будут судачить о нас, — пояснила Цитра. — В смысле после всех этих покушений…
— Обо мне и раньше судачили на конклавах, — отмахнулась Мари. — Да и о тебе, дорогая, тоже. Само по себе это ни хорошо, ни плохо. Главное — как ты справляешься со всеобщим вниманием.
Из-за северного пилона вышла группа людей. Тонисты. Двенадцать человек. Когда тонисты путешествовали не в одиночку, они объединялись в группы по семь или двенадцать, что олицетворяло семь нот диатонической гаммы и двенадцать хроматической. Они до смешного, рабски следовали музыкальной математике. Тонистов часто видели на всяких живописных развалинах — они искали там Великий Камертон, якобы спрятанный в каком-то выдающемся инженерном сооружении смертного времени.
Тогда как другие люди, завидев в парке серпов, старались быстренько улизнуть, тонисты и не думали удирать. Кое-кто из них даже уставился на Цитру с Мари колючим взглядом. Цитра двинулась к ним.
— Анастасия, ты куда? — окликнула Мари. — Оставь, не трогай их!
Но ничто на свете не могло остановить серпа Анастасию, если она на что-то решилась. Кстати, так же как и Цитру Терранову.
— Вы из какого ордена? — спросила она у человека, похожего на их предводителя.
— Мы тонисты дорийского ордена, — ответил тот. — Но тебе-то до этого какое дело?
— Если бы я попросила вас передать сообщение в локрийский монастырь, вы смогли бы это сделать?
Предводитель окостенел.
— Мы, дорийцы, не общаемся с локрийцами, — процедил он. — Они слишком вольно интерпретируют доктрину.
Цитра вздохнула. Она не знала, что хотела бы передать Грейсону. Может, благодарность за спасение? Тогда, в Уичито, она слишком расстроилась, что он не Роуэн, и потому обошлась с ним не очень вежливо. Так и не поблагодарила за то, что он для нее сделал. Что ж, теперь это не важно, потому что послание, очевидно, все равно до него не дойдет.
— Уходи, — сказал главный тонист. На его лице застыло холодное и осуждающее выражение. — Твоя вонь оскорбляет наши чувства.
Цитра расхохоталась, и главарь покраснел от злости. Ей встречались разные тонисты: одни были добрыми и терпимыми, другие всячески старались навязать нормальным людям свое сумасшествие. Цитра сделала мысленную заметку: дорийцы попросту говнюки.
К ней подошла серп Кюри.
— Не трать зря время, Анастасия. От них все равно ничего не дождешься, кроме хамства и дурацких разглагольствований.
— Я тебя узнал! — Главный тонист обратился к Мари с еще большей враждебностью, чем к Цитре. — Твои ранние подвиги не забыты и не прощены. Придет день, и тебе придется за них рассчитаться.
Мари запылала от гнева: