– Да я тебя пальцем не тронула, подлая лгунья! – в свою очередь закричала Кэтрин. Уши у нее покраснели от гнева, а пальцы опять тянулись ко мне, чтобы сделать свое злое дело. Она никогда не умела скрывать свои чувства, и теперь лицо ее пылало.
– Тогда что это? – спросила я, показывая пунцовый след пальцев, который явно свидетельствовал не в пользу Кэтрин.
Она топнула ногой и, поколебавшись одно мгновение, отдалась во власть обуревавших ее чувств и залепила мне такую пощечину, что глаза у меня тут же наполнились слезами.
– Кэтрин, дорогая! Кэтрин! – попытался вмешаться Линтон, потрясенный одновременно лживостью и злонравием своего предмета обожания.
– Убирайся отсюда, Нелли! – повторила Кэтрин, дрожа от ярости с ног до головы.
Маленький Гэртон, который в те дни ходил за мной как пришитый и теперь сидел подле меня на полу, увидел мои слезы и заревел сам, жалуясь на «злую тетю Кэти». Этим он навлек ее гнев на свою ни в чем не повинную голову: мисс Кэти схватила малыша за плечи и принялась трясти его так, что у него лицо посинело. В этот момент Эдгар, на свою беду, схватил ее за руки, чтобы освободить ребенка. В долю секунды Кэтрин вырвала одну руку, и ошеломленный юноша получил такой удар в ухо, который никак нельзя было объяснить шутливой потасовкой между друзьями. Молодой Эрншо буквально замер. Я подхватила Гэртона на руки и вышла на кухню, но дверь за собой не закрыла, так как хотела узнать, что будет дальше. Оскорбленный гость направился за своей шляпой – он был бледен, и губы его дрожали.
«То-то же! – сказала я про себя. – Надобно вам, молодой человек, внять предупреждению и больше сюда не ездить. Благодарите Бога, что она хоть чуть-чуть приоткрыла вам свою истинную натуру».
– Куда вы? – вскричала Кэтрин, застывая в дверях.
Эдгар попробовал обойти ее, но не тут-то было.
– Вы не должны уходить! – заявила она.
– Должен и уйду! – раздался его приглушенный голос.
– Нет! – настаивала на своем Кэтрин, вцепившись в дверную ручку. – Не сейчас, Эдгар Линтон. Сядьте! Не смейте оставлять меня в таком состоянии: я теперь всю ночь глаз не сомкну, настолько я несчастна, так не делайте меня несчастной вдвойне.
– Как же я могу остаться, если вы меня ударили? – отвечал Линтон.
Кэтрин безмолвствовала.
– Вы меня напугали. Мне стыдно за вас, – продолжал он, – и я сюда больше не приду.
Ее глаза засверкали, а веки затрепетали.
– И вы нарочно солгали! – сказал он.
– Неправда! – воскликнула Кэтрин, вновь обретая дар речи. – Ничего я нарочно не делала! Хотите уйти – уходите! А я буду плакать, заболею и умру.
Она упала на колени возле стула и непритворно зарыдала. Решимости Эдгара уйти хватило только на то, чтобы выйти во двор, но там он замешкался. Я решила помочь ему сделать правильный выбор:
– Наша мисс – девушка своенравная, сэр! – быстро сказала я ему. – Она – настоящий испорченный ребенок. Скачите скорей домой, а то она и вправду заболеет, чтобы нам досадить.
Молодой человек как зачарованный смотрел в окно. Он не мог уйти, как кошка не может оставить полумертвую мышь или наполовину съеденную птичку. «Что ж, видно так тому и быть! – подумала я. – Он обречен и идет навстречу своей судьбе». Так и случилось: Эдгар Линтон резко повернул, поспешил в дом и захлопнул за собой дверь. Когда позже я вошла в залу, чтобы предупредить о том, что Эрншо вернулся мертвецки пьяным и грозится, по своему обыкновению, показать нам всем небо с овчинку, то увидела, что после ссоры они не просто помирились, а стали как будто еще ближе, – та буря страстей, которую они пережили, помогла им избавиться от юношеской застенчивости и, отбросив маску дружбы, признаться друг другу в любви.
Новость о возвращении мистера Хиндли тут же заставила молодого Эрншо вскочить на коня, а Кэтрин – искать уединения в своей комнате. Я же поспешила спрятать маленького Гэртона и вынуть патроны из охотничьего ружья хозяина, с которым тот любил позабавиться в пьяном угаре, наставляя его на каждого, кто имел несчастье ему противоречить или просто привлечь его внимание. Мне приходилось тайком вынимать заряд, чтобы не допустить большой беды, вздумайся ему в помрачении разума действительно выстрелить.
Глава 9
Хиндли Эрншо вошел в дом, изрыгая дикую брань. Он застал меня в тот момент, когда я прятала его сына в недра кухонного буфета. Гэртон, к счастью для себя, испытывал одинаковый страх как перед несдержанными проявлениями отцовской любви, так и перед безумными взрывами бешенства своего непутевого родителя. В первом случае мальчика могли бы зацеловать и затискать до смерти, а во втором – швырнуть в огонь или размозжить о стену. Бедный малыш научился сидеть тихо как мышка, куда бы я его ни прятала.
– Ну, вот вы и попались! – дико заорал Хиндли, хватая меня сзади за шиворот и оттаскивая, как собаку. – Разрази меня гром, если вы все не сговорились извести моего малютку! Недаром вы его от меня постоянно прячете. Тебя, Нелли, я заставлю проглотить разделочный нож, и пусть сам дьявол поможет мне в этом! Зря ты смеешься: я только что засунул доктора Кеннета головой вниз в Болото Черного Коня, а где один, там и двое! У меня просто руки чешутся прикончить кого-нибудь из вас, и в этот раз я не отступлюсь!
– Не буду я есть разделочный нож, мистер Хиндли, – ответила я. – Он на вкус гадкий, я им копченую селедку резала. С вашего позволения, я бы предпочла, чтобы вы меня застрелили.
– Будь ты проклята с моего позволения! – заявил Хиндли. – Нет такого закона в Англии, чтобы человек не имел права навести в своем доме порядок, а мой дом похож на сточную канаву. Давай-ка, разевай рот!
Он держал в руке нож и пытался просунуть его кончик между моими отчаянно стиснутыми зубами. Но не на ту напал – меня его выходки особо не пугали. Я сплюнула и принялась уверять его, что нож очень невкусный, и я его ни за что не буду есть.
– Ладно, – сказал он, вдруг ослабив свою хватку и отпуская меня. – Но знаешь, Нелл, этот маленький негодник не может быть Гэртоном. А если он все же мой сын, то с него шкуру надобно спустить за то, что он не выбежал меня поприветствовать, а вместо этого орет, точно увидел призрак. Ко мне, пащенок! Я тебя научу, как обманывать доброго папочку! Глянь-ка, Нелл, а не подровнять ли мальцу уши аккуратненько, как щенку? Собаки – те от этого только злее становятся, а я люблю злобных и аккуратных… Давай ножницы, Нелл! Мы, люди, слишком уж носимся с нашими ушами, тешим дьявола и свое самомнение, а сами – ослы ослами и без них. Тише, тише, малыш! Ну вот, теперь молодцом, глаза-то утри – умница! А теперь поцелуй меня. Что такое, не хочешь целовать? А ну-ка сейчас же поцелуй меня, Гэртон! Целуй же, черт бы тебя побрал! Господи, да неужели я вскормил это чудовище? Да я тебе, ублюдок, сейчас шею сверну!
Бедный Гэртон визжал и бился изо всех сил в отцовских руках. Крики его только усилились, когда Эрншо поднялся с ним вверх по лестнице и поднял над перилами. Я закричала хозяину, что он так ребенка до смерти напугает, и бросилась на помощь. Когда я была уже рядом, Хиндли услышал внизу шум и перегнулся через перила, прислушиваясь и почти забыв о своей ноше. «Кто там?» – вопросил он, услышав чьи-то шаги, приближающиеся к подножью лестницы. Я тоже нагнулась, чтобы подать знак Хитклифу, чью походку я узнала, не приближаться. И в то же мгновение, когда я отвела взгляд от Гэртона, малыш извернулся, высвободился из державших его неласковых рук и полетел вниз.
Мы даже не успели ужаснуться, как увидели, что ребенок спасен. Хитклиф оказался внизу как раз вовремя. Повинуясь естественному порыву, он поймал летящего Гэртона, поставил его на ноги и поднял голову, чтобы увидеть виновника происшествия. Скупец, продавший лотерейный билет за пять шиллингов и обнаруживший на следующий день, что он лишился выигрыша в пять тысяч фунтов, не выказал бы больше досады, чем Хитклиф, когда увидел наверху мистера Эрншо. Лицо его лучше, чем любые слова, показало, как ему обидно за то, что он, сам того не подозревая, не смог стать орудием изощренной мести. Будь уже темно, он, клянусь жизнью, вполне был способен попытаться исправить ошибку и размозжить голову Гэртона о ступеньки, но свидетелей чудесного спасения было слишком много. Я тут же бросилась к моему маленькому сокровищу и уже через мгновение крепко прижимала своего питомца к груди. Хиндли медленно спустился вниз, протрезвевший и притихший.
– Это ты во всем виновата, Нелли, – пробормотал он. – Ты должна была так спрятать мальца, чтобы я его вообще не видел. Он не пострадал?
– Еще как пострадал! – сердито воскликнула я, – Может, вы его и не убили, но дурачком точно сделали! Не удивлюсь, если его бедная мать восстанет из гроба, чтобы пресечь ваши глумления над ним. Вы хуже варвара, коль скоро так дурно обращаетесь со своей плотью и кровью!
Эрншо попытался погладить ребенка, который, оказавшись у меня на руках, мгновенно успокоился и перестал плакать. Но стоило отцу дотронуться до него, как малыш разразился еще более отчаянными криками и забился так, как будто бы у него начались судороги.
– Оставьте ребенка в покое! – продолжала я. – Он вас ненавидит. Все они вас ненавидит, и это – чистая правда! Нечего сказать, счастливая у вас семейка! И вы сами дошли до жизни такой!
– И дойду еще дальше! – с нехорошим смехом отвечал этот падший человек, вновь ожесточаясь сердцем. – Убирайся подальше, Нелл, и его забирай с собой. А ты, Хитклиф, внемли и трепещи! Сегодня я тебя не убью – так и быть, если тотчас скроешься с глаз моих, а вот дом поджечь могу, если будет на то охота!
С этими словами он взял из буфета пинту бренди и налил себе рюмку.
– Ну уж нет, хватит вам пить! – вознегодовала я. – Мистер Хиндли, не гневите Бога, вам сегодня уже было предупреждение. Пощадите хоть несчастного мальчика, если себя не жалеете.
– Ему с кем угодно будет лучше, чем со мной, – отвечал он.
– Душу вашу пощадите! – строго сказала я, пытаясь отнять у него рюмку.