– И мы сойдемся не на жизнь, а на смерть, Нелли? – рассмеялась она. – Нет! Говорю же тебе, я верю в любовь Линтона – он безропотно принял бы смерть из моих рук, даже не задумываясь об ответном ударе!
Я посоветовала ценить его еще больше за такую привязанность.
– Ценю, – ответила она, – но ему не следует ныть по пустякам. Какое ребячество! Вместо того чтобы ударяться в слезы, поскольку я сказала, что теперь Хитклиф достоин уважения и даже первый джентльмен в округе почтет за честь быть ему другом, Линтону следовало сказать это вместо меня и порадоваться! Он должен к нему привыкнуть, и ему понравиться: учитывая, что у Хитклифа есть причины его не любить, держался он превосходно!
– Как вы относитесь к тому, что он отправился на «Грозовой перевал»? – поинтересовалась я. – По-видимому, Хитклиф изменился во всех отношениях: заделался настоящим христианином и протягивает руку всем своим врагам!
– Он мне все объяснил, – ответила она. – Я удивилась не меньше тебя, Нелли. Он наведался туда, чтобы узнать обо мне у тебя, полагая, что ты все еще там живешь; Джозеф сообщил Хиндли, тот вышел и начал расспрашивать, чем он занимался, как жил, и наконец пригласил в дом. Там играли в карты, Хитклиф присоединился, брат проиграл ему немного денег и, обнаружив, что тот далеко не бедствует, попросил зайти вечером снова, и он согласился. Хиндли слишком беспечен в выборе знакомств: ему и в голову не приходит, что не следует доверять тем, кому ты когда-то испортил жизнь самым гнусным образом. Однако Хитклиф утверждает, что основная причина, по которой он сошелся с давним обидчиком, – желание поселиться поближе к усадьбе и привязанность к дому, где мы выросли; а также надежда, что у меня будет больше возможностей видеться с ним там, нежели если он остановится в Гиммертоне. Он собирается предложить достойную плату за проживание на перевале, и алчность моего брата наверняка заставит его согласиться: Хиндли всегда был жадным, хотя то, что загребает одной рукой, он пускает на ветер другой.
– Разве это подходящее место для молодого человека?! – не удержалась я. – Вы не страшитесь последствий, миссис Линтон?
– Только не для моего друга, – ответила она, – голова у него крепкая, так просто ее не вскружить; что же касается Хиндли, то ниже ему падать некуда, а от физической расправы я смогу его уберечь. События сегодняшнего вечера примирили меня и с Богом, и с людьми! В гневе я подняла мятеж против Провидения – ах, Нелли, я очень, очень страдала! Если бы Линтон знал, сколь горько мне жилось, то постыдился бы омрачать мое избавление от страданий своими пустыми капризами. Лишь доброта к нему заставляла меня нести горе в одиночку: если бы я не скрывала своих мук, он желал бы избавления от них не меньше меня. Теперь все позади, я не стану мстить за его глупость – я могу вынести все, что угодно! Пусть самое подлое существо на свете ударит меня по лицу, я не только подставлю другую щеку, я извинюсь за то, что вынудило меня ударить, и в доказательство немедленно помирюсь с Эдгаром! Спокойной ночи, Нелли! Я – просто ангел!
В такой самодовольной уверенности она удалилась и наутро успешно исполнила обещание, в результате чего мистер Линтон не только избавился от своей брюзгливости (хотя из-за чрезмерной оживленности Кэтрин настроение у него оставалось подавленным), но и не возражал против ответного визита на «Грозовой перевал» ее и Изабеллы; и она пролила на мужа столько нежности и ласки, что в последующие дни в доме царило поистине райское блаженство – и хозяин, и слуги благоденствовали.
Поначалу Хитклиф – точнее, отныне мистер Хитклиф – пользовался разрешением посещать «Долину дроздов» с осторожностью, словно оценивая, насколько владелец готов мириться с его вторжением. Кэтрин также сочла разумным умерить восторги от встреч, и постепенно мистер Хитклиф утвердил свое право на то, чтобы его ожидали. Присущая ему в отрочестве сдержанность никуда не делась, и это помогало подавлять неуместные проявления чувств. Тревога моего хозяина улеглась, а дальнейшие события ненадолго направили ее в другое русло.
Новым источником огорчения стал неожиданный удар со стороны Изабеллы Линтон, проявившей внезапное и непреодолимое влечение к гостю, которого едва терпели. В то время она была очаровательной юной леди восемнадцати лет, причем весьма наивной, пусть и отличалась живостью ума, пылкостью чувств и неуравновешенностью. Брата, нежно ее любившего, столь несусветное предпочтение повергло в ужас. Если оставить в стороне унизительный брак с человеком без имени и вероятность того, что в отсутствие наследников мужского пола его недвижимость достанется этому выскочке, мистеру Линтону хватило здравого смысла, чтобы понять: хотя внешне Хитклиф сильно изменился, нрав у него остался прежним. И этого нрава он страшился, испытывал к нему отвращение и содрогался при мысли о том, чтобы передать Изабеллу ему на попечение. Он ужаснулся бы еще больше, если бы узнал, что привязанность сестры возникла сама по себе и ответных чувств не вызвала, однако хозяин ни во что не стал вникать и поспешил возложить всю вину на Хитклифа, заподозрив того в злом умысле.
Через некоторое время после возвращения Хитклифа мы заметили, что мисс Линтон из-за чего-то переживает и томится. Она становилась все более раздражительной и несносной, огрызалась на Кэтрин и дразнила ее, неизбежно рискуя истощить и без того слабое терпение последней. До определенного предела мы ей прощали, списывая все на плохое самочувствие: бедняжка чахла буквально на глазах. Но однажды, когда она особенно разошлась – отказалась завтракать, заявила, что слуги не подчиняются ее приказам, хозяйка ни во что ее не ставит, Эдгар о ней не заботится; что она простудилась, когда мы оставили двери открытыми, да еще нарочно дали камину потухнуть – и добавила сотню-другую даже более безосновательных обвинений, миссис Линтон категорично потребовала, чтобы она отправлялась в постель и, как следует ее отругав, пригрозила послать за доктором. Услышав о докторе Кеннете, Изабелла вскричала, что здоровье у нее превосходное, а несчастна она лишь из-за сурового обращения Кэтрин.
– Как ты можешь говорить, что я с тобой сурова, капризная ты баловница?! – вскричала хозяйка, пораженная несуразным обвинением. – Да ты умом тронулась! Когда я к тебе была сурова?
– Вчера, – всхлипнула Изабелла, – и сейчас!
– Вчера, – повторила ее невестка. – И по какому поводу?
– Во время прогулки по вересковой пустоши ты велела мне побродить, где вздумается, а сама любезничала с мистером Хитклифом!
– По-твоему, это и есть суровость? – со смехом воскликнула Кэтрин. – Я вовсе не намекала, что твое общество нас тяготит, нам было все равно, слушаешь ты или нет; просто мне подумалось, что для твоих ушей в рассказах Хитклифа не сыщется ничего интересного.
– А вот и нет, – зарыдала юная леди, – ты хотела, чтобы я ушла, потому что знала: мне с вами нравится!
– Она в своем уме? – обратилась миссис Линтон ко мне. – Изабелла, я повторю наш разговор дословно, а ты укажешь все прелести, которые могла бы из него извлечь.
– Дело не в разговоре, мне просто хотелось побыть…
– Ну же? – спросила Кэтрин, заметив, что она не решается закончить фразу.
– Побыть с ним! Я не позволю всякий раз меня отсылать! – закончила Изабелла, распаляясь. – Ты ведешь себя, как собака на сене, Кэйти, и хочешь, чтобы все любили одну тебя!
– Ах ты дерзкая мартышка! – воскликнула миссис Линтон удивленно. – Что за идиотизм! Не может быть, чтобы ты позарилась на Хитклифа – чтобы ты считала его приятным человеком! Надеюсь, я поняла тебя превратно, Изабелла?
– Ничуть, – ответила потерявшая голову девчонка. – Я люблю его больше, чем ты Эдгара, и он мог бы полюбить меня тоже, если бы ты ему позволила!
– Я не поменяюсь с тобой местами ни за какие блага! – категорично объявила Кэтрин, вроде бы говоря совершенно искренне. – Нелли, помоги мне уверить ее в собственном безумии! Скажи ей, каков Хитклиф на самом деле: неисправимый дикарь, не поддающийся воспитанию, бесплодная вересковая пустошь, усеянная обломками базальта. Я скорее выпущу зимой в окно канарейку, чем посоветую тебе отдать ему сердце! Лишь прискорбное незнание его характера, дитя, и ничто другое, заставляет тебя мечтать о нем! Прошу, не воображай, что за суровым фасадом скрываются бездны любви и нежности! Он тебе не золотой самородок, не устрица с жемчужиной внутри – он лютый, безжалостный, хищный тип! Я никогда не говорила ему: «Оставь того или иного врага в покое, потому что вредить ему было бы неблагородно или жестоко», нет, я говорила так: «Оставь их в покое, потому что я не хочу, чтобы с ними поступали несправедливо». Он раздавит тебя, как воробьиное яйцо, Изабелла, если обнаружит, что ты ему в тягость. Я знаю, он никогда не полюбит никого из Линтонов и все же вполне способен жениться на тебе в надежде на будущее наследство – алчность постепенно берет над ним верх. Вот такая картинка, а ведь мы с ним друзья – причем настолько, что, если бы ему всерьез вздумалось тебя заполучить, мне следовало бы, пожалуй, попридержать язык и позволить тебе угодить в силки.
Мисс Линтон посмотрела на свою невестку с негодованием.
– Как тебе не стыдно! – сердито выпалила она. – Ты не друг – ты хуже двадцати врагов!
– Не веришь? – воскликнула Кэтрин. – Думаешь, я говорю так из подлого эгоизма?
– Уверена, – ответила Изабелла, – мне и слушать тебя тошно!
– Отлично! – вскричала она. – Если угодно, проверь сама! Я не собираюсь сносить твое нахальство и умываю руки.
– Почему я должна страдать из-за ее эгоизма?! – всхлипнула Изабелла, когда миссис Линтон покинула комнату. – Все, все против меня: она лишила меня единственного утешения. Только все ложь! Мистер Хитклиф не злодей, сердце у него благородное, правдивое, иначе помнил бы он ее столько времени?
– Выбросьте его из головы, мисс, – поддакнула я. – Хитклиф – хищная птица, и вам не пара. Миссис Линтон высказалась жестко, и все же мне нечего ей возразить. Она знает его сердце лучше, чем я или еще кто со стороны, и ей без надобности выставлять его хуже, чем есть. Честным людям скрывать нечего. Как он жил? Как разбогател? Почему остановился на «Грозовом перевале» у человека, которого ненавидит? Говорят, с его приездом мистер Эрншо опускается все ниже и ниже. Они просиживают ночи напролет за картами, и Хиндли занимает деньги под свою землю, только и делает, что