пьет и играет. Всего неделю назад я слышала – повстречала Джозефа в Гиммертоне, и он мне сказал: «Нелли, – говорит, – у нас того и гляди поселится коронер. Давеча один из тех, что к нам шляются, едва пальца не лишился – полез к другому, что размахивал ножом и хотел прирезать себя, словно теленка. Хозяин, видно, рвется предстать пред великим судилищем. И плевать ему на заседателей – и на Павла, и на Петра, и на Иоанна, и на Матфея – на любого. Так и жаждет явить им свою непокорную физию! А наш юный друг Хитклиф – таких еще надо поискать! Горазд поскалиться, когда дьявол шутки свои шуткует. Неужто ничего не рассказывает о житье у нас, наведываясь в усадьбу? Вот как у нас устроено: господа встают на закате, кидают кости, лакают бренди, шторы закрыты, и свечи горят до полудня, и там уж наш дурень бредет к себе, сквернословя и беснуясь. Порядочным людям приходится затыкать уши со стыда! А прыткий мальчонка посчитает денежки, поест-поспит и скорей к соседу судачить с его женой. Наверняка хвастается Кэтрин, как золото ее отца течет к нему в карман, а сын ее отца несется вскачь к своей погибели, сам же еще вперед норовит забежать, чтобы ворота отворить».
– Ты с ними заодно, Эллен! – вскричала юная мисс. – И не подумаю выслушивать твою клевету! Сколько же в тебе злобы, раз хочешь меня убедить, что счастья в мире нет!
Сложно сказать, преодолела бы она это влечение или продолжила лелеять: бедняжке не дали времени поразмыслить. На следующий день в соседнем городке собирались мировые судьи, хозяину пришлось ехать, и мистер Хитклиф, зная о его отлучке, наведался раньше обычного. Кэтрин с Изабеллой сидели в библиотеке, все еще в ссоре, и молчали: последняя переживала из-за своей неосторожности и того, что в пылу страсти призналась в сокровенном чувстве, а первая, по зрелом размышлении, жестоко обиделась на золовку и, хотя и посмеивалась над ее дерзостью, решила устроить так, чтобы той было не до смеха. Увидев, как мимо окна прошел Хитклиф, она развеселилась. Я подметала камин и увидела на ее губах озорную улыбку. Изабелла, погруженная в свои мысли или в книгу, ничего не заметила, потом дверь отворилась и удирать стало слишком поздно, хотя она с радостью убралась бы куда подальше.
– Входи, ты очень кстати! – весело воскликнула хозяйка, придвигая кресло к огню. – Перед тобой грустят двое, и нужен третий, чтобы растопить между ними лед, а ты подходишь как нельзя лучше! Хитклиф, рада сообщить, что наконец нашлась та, кто питает к тебе куда более нежные чувства, чем я. Полагаю, ты должен чувствовать себя польщенным. Нет, я не про Нелли, на нее не смотри! У моей бедной маленькой золовки сердце разрывается при одном взгляде на твою физическую и душевную красоту. В твоих силах стать Эдгару братом! Нет-нет, Изабелла, не убегай, – продолжила она, с наигранной веселостью останавливая смущенную девушку, которая с негодованием вскочила. – Мы поссорились из-за тебя, как кошки, Хитклиф, и я жестоко посрамлена, проиграв ей в изъявлениях преданности и восхищения. Более того, я тут узнала, что если б мне хватило такта отойти в сторону, то моя соперница, каковой она себя считает, пустила бы в твое сердце стрелу и получила сей трофей навеки, а мой образ был бы предан нескончаемому забвению!
– Кэтрин, – с достоинством произнесла Изабелла, стараясь не обращать внимания на цепкую хватку невестки, – будь любезна говорить правду и не клеветать даже в шутку. Мистер Хитклиф, велите своей подруге меня отпустить: она забывает, что мы с вами не близкие знакомые, и то, что ее забавляет, причиняет мне невыносимые страдания.
Поскольку гость ничего не ответил и уселся с совершенно безразличным видом, она обернулась к своей мучительнице и шепотом попросила ее отпустить.
– Ни в коем случае! – вскричала миссис Линтон в ответ. – Я не потерплю, чтобы меня называли собакой на сене! Ты останешься. Послушай, Хитклиф, почему ты не радуешься моей приятной новости? Изабелла клянется, что любовь Эдгара ко мне не сравнится с той, что она испытывает к тебе. Верно я запомнила, Эллен? Вдобавок бедняжка постится с позавчерашнего дня – с нашей прогулки, сама не своя от горя и боли из-за того, что я лишила ее твоего общества.
– По-моему, ты на нее наговариваешь, – заметил Хитклиф, разворачивая стул и садясь к ним лицом. – Во всяком случае, сейчас она явно мечтает убраться от меня подальше.
И он пристально уставился на предмет обсуждения, словно на диковинного, вызывающего отвращение представителя животного мира – к примеру, индийскую многоножку, которую мы рассматриваем из любопытства, презрев омерзение. Этого бедняжка не вынесла: мисс Линтон то бледнела, то краснела и, хотя на ресницах ее заблестели слезы, изо всех сил напрягала свои маленькие пальчики, пытаясь разжать крепкую хватку Кэтрин. Вскоре сообразив, что стоит оторвать от руки один палец, как другой прижимается еще крепче, и все вместе убрать не получится, она пустила в ход ногти, мигом расцветив кожу мучительницы красными полумесяцами.
– Настоящая тигрица! – вскричала миссис Линтон, отпуская золовку и тряся израненной рукой. – Уходи, бога ради, и спрячь свое злобное личико! Глупо показывать когти ему! Разве ты не понимаешь, какие выводы он сделает? Смотри, Хитклиф! Вот орудия, которые она готова пустить в ход, так что береги глаза!
– Я вырвал бы их с корнем, вздумай они угрожать мне, – свирепо ответил Хитклиф, когда дверь за ней закрылась. – К чему ты вела, Кэйти, дразня эту особу подобным образом? Ты ведь говорила не всерьез?
– Еще как всерьез, – заверила она. – Изабелла сохла по тебе пару недель, а сегодня утром обрушила на меня поток оскорблений, поскольку я выставила твои недостатки в неприглядном свете, чтобы умерить ее пыл. Впрочем, не бери в голову: просто я хотела наказать ее за дерзость, вот и все. Она слишком мне дорога, милый Хитклиф, я не позволю тебе проглотить ее со всеми потрохами.
– Не настолько она мне нравится, – проворчал он, – разве что на извращенный манер. Вздумай я поселиться под одной крышей с этой приторной куклой с восковым лицом, до тебя стали бы доходить весьма странные слухи; я бы разукрашивал его всеми цветами радуги, каждые пару дней оттеняя ее голубые глаза черными кругами – они отвратительно похожи на Линтоновы.
– Прелестно! – заметила Кэтрин. – У нее глаза голубки – глаза ангела!
– Изабелла – наследница брата? – спросил он, помолчав.
– Мне не хотелось бы так думать, – ответила его подруга. – Бог даст, полдюжины племянников избавят ее от титула! А теперь давай сменим тему: ты слишком склонен желать имущества ближнего. Запомни, здесь все мое.
– Будь оно моим, то принадлежало бы и тебе, – заявил Хитклиф. – Хоть Изабелла Линтон и дурочка, едва ли она совсем выжила из ума, посему и правда пора сменить тему.
Разговор перекинулся на другое, мысли Кэтрин, по-видимому, тоже. Однако я чувствовала, что Хитклиф вспоминал о нем на протяжении вечера, улыбался сам себе (точнее, усмехался) и впадал в зловещие размышления всякий раз, стоило миссис Линтон выйти из комнаты.
Я решила за ним понаблюдать. Сердцем я прикипела к хозяину, предпочитая его Кэтрин, полагаю, не без причины: он был добрым, надежным и порядочным, она же – нельзя сказать, что она была его противоположностью, и все же позволяла себе столько вольности, что я мало верила в ее принципы и еще меньше сострадала ее чувствам. Мне хотелось, чтобы произошло нечто, способное без лишнего шума освободить от мистера Хитклифа и «Грозовой перевал», и усадьбу; чтобы мы жили как прежде. Его визиты стали для меня непрерывным кошмаром, да и для моего хозяина тоже, наверное. Мысль о том, что он живет рядом, на «Грозовом перевале», чрезвычайно угнетала. Мне казалось, что Господь бросил обитавшую там блудную овцу на произвол судьбы, а злобный зверь рыщет между нею и стадом, выжидая подходящего часа, чтобы накинуться на нее и растерзать.
Глава XI
Порой, размышляя об этом в одиночестве, я в ужасе вскакивала, надевала капор и шла взглянуть, как обстоят дела на ферме; я убеждала совесть в необходимости исполнить свой долг и предупредить мистера Хиндли, что люди судачат о его образе жизни; я вспоминала дурные привычки, в которых он закоренел, и, отчаявшись на них повлиять, так и не входила в безотрадный дом, сомневаясь, что вынесу, если слова мои не воспримут всерьез.
Однажды я вышла за старые ворота, направляясь в Гиммертон. Это произошло примерно в то время, до которого я добралась в моем рассказе: ясный морозный день, земля голая, дорога твердая и сухая. Я приблизилась к камню – там, где дорога ответвляется на пустошь по левую руку – к грубому столбу из песчаника с буквами Г.П. на северной стороне, Г. на востоке и У.Д. на юго-западе. Он служит указателем для усадьбы, перевала и деревни. На солнце он выглядел желтым, напоминая о лете, и внезапно детские впечатления хлынули в мое сердце. Двадцать лет назад у нас с Хиндли тут было любимое место. Я долго смотрела на потрепанный ветрами и непогодой камень, присела и обнаружила ямку в земле, все еще хранившую раковины улиток и камешки, которые мы любили там прятать с другими, менее долговечными сокровищами, и словно наяву передо мной возник товарищ моих детских игр – сидит на пожухлой траве, опустив квадратную голову, выгребает землю куском сланца. «Бедный Хиндли!» – невольно воскликнула я и вздрогнула: на миг мне почудилось, что ребенок поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза! Видение тут же исчезло, но я ощутила непреодолимое желание наведаться на перевал. Суеверность заставила меня подчиниться порыву: вдруг он умер или скоро умрет, вдруг это предвестник смерти! Чем ближе подходила я к дому, тем больше тревожилась, поэтому задрожала всем телом, увидев его. Призрак меня опередил: он стоял в воротах! А что еще могла я подумать при виде лохматого кареглазого мальчугана с румяными щечками, глядящего на меня сквозь решетку? По размышлении я сообразила, что это Гэртон, мой Гэртон, не слишком изменившийся с тех пор, как я покинула его десять месяцев назад.
– Благослови тебя Господь, мой милый! – вскричала я, мигом позабыв свои глупые страхи. – Гэртон, я – Нелли! Нелли, твоя нянюшка.