Ознакомившись с положением дел, доктор выразил надежду в удачном исходе, если нам удастся обеспечить ей полный покой. Мне же он дал понять, что больной угрожает не столько смерть, сколько окончательная утрата рассудка.
В ту ночь я глаз не сомкнула, как и мистер Линтон: ложиться мы не стали, и слуги поднялись раньше обычного, бесшумно ходили по дому и тихонько переговаривались по делу. Хлопотали все, кроме мисс Изабеллы, и вскоре домашние удивлялись ее крепкому сну; брат тоже спросил, встала ли она, с нетерпением ждал ее появления и обижался, что та совсем не тревожится о своей невестке. Я боялась, что хозяин пошлет меня за ней, но мне повезло: дурную весть принесла другая. Одна из горничных, легкомысленная особа, которую поутру отправили с поручением в Гиммертон, прибежала наверх запыхавшаяся, с разинутым ртом, влетела в спальню и завопила:
– Ой, мамочки! Что же теперь будет? Хозяин, хозяин, наша юная леди…
– А ну не шуми! – вскричала я, рассердившись на ее громогласные вопли.
– Говори тише, Мэри… В чем дело? – спросил мистер Линтон. – Что с ней случилось?
– Ее нет, ее нет! Удрала с Хитклифом! – выпалила девушка.
– Неправда! – воскликнул Линтон, взволнованно поднимаясь. – Не может быть! Как тебе вообще это в голову взбрело? Эллен Дин, ступай и найди ее. Невероятно – такого не может быть.
Он отвел горничную к двери и вновь потребовал объяснить, с чего она это вообразила.
– По дороге я встретила мальчишку, что приносит молоко, – проговорила она запинающимся языком, – и тот спросил, не стряслось ли чего в усадьбе. Я думала, он про болезнь хозяйки, и говорю, что да, стряслось. И тогда он спрашивает: «Значит, за ними уже послали?» Я вытаращила глаза. Он понял, что я ни сном, ни духом, и рассказал, как вскоре после полуночи в двух милях от Гиммертона джентльмен и леди остановились у кузни закрепить подкову! И дочка кузнеца встала, чтобы посмотреть, и мигом узнала обоих! Мужчина был Хитклиф, его ни с кем не спутаешь, к тому же он дал ее отцу соверен! Леди закрывала лицо плащом, но захотела попить, капюшон упал, и девочка ее рассмотрела. Как они отъезжали из деревни, Хитклиф вел в поводу обеих лошадей, а потом, на дороге, рванули во всю прыть. Отцу девчонка говорить не стала, зато сегодня растрезвонила по всему Гиммертону.
Для проформы я сбегала и заглянула в комнату Изабеллы; вернувшись, подтвердила слова горничной. Мистер Линтон, вновь сидевший у кровати жены, поднял взгляд, прочел ответ на моем растерянном лице и опустил глаза, не отдав приказа и не проронив ни слова.
– Будем принимать меры, чтобы догнать ее и вернуть? – спросила я. – Как поступим?
– Изабелла ушла по своей воле, – ответил хозяин, – она имеет право поступать, как ей угодно. Отныне я и слышать о ней не желаю. Нет у меня сестры, и это не я от нее отрекся, а она от меня.
Вот и все, что он сказал по этому поводу, и потом ни разу о ней не спросил и не упомянул ее имени, разве только велел собрать все вещи мисс Изабеллы и отправить туда, где теперь ее новый дом, если удастся узнать адрес.
Глава XIII
В течение двух месяцев беглецы не давали о себе знать, и эти два месяца миссис Линтон находилась между жизнью и смертью, сраженная недугом, который доктора называют нервной горячкой. Эдгар заботился о ней с такой преданностью, что иная мать, выхаживающая единственное дитя, позавидует. Он не отходил от нее день и ночь, терпеливо снося любые проявления раздраженных нервов и повредившегося рассудка; и, хотя Кеннет предупреждал, что спасти от могилы удастся лишь бледную тень Кэтрин (то есть хозяин буквально жертвовал своим здоровьем и силами ради той, что в дальнейшем станет для него лишь источником постоянной тревоги), когда доктор объявил, что отныне жизнь ее вне опасности, благодарность и радость моего хозяина не знали предела. Он просиживал у постели жены часами, наблюдая, как потихоньку возвращается к ней здоровье телесное, и питая свои весьма робкие надежды иллюзией, что разум также восстановится, и вскоре она станет прежней.
Впервые она вышла из комнаты в начале марта. Утром мистер Линтон принес букетик золотистых крокусов, положил ей на постель и при пробуждении ее блуждающий взгляд, давно лишенный всякого проблеска удовольствия, радостно вспыхнул.
– Первые цветочки на перевале! – воскликнула она, радостно собирая их с подушки. – Они напоминают мне о ласковом дыхании оттепели и теплом солнышке, и тающем снеге. Эдгар, неужели дует южный ветер и снег почти растаял?
– Здесь снег сошел давно, милая, – ответил ей муж, – и на всю пустошь осталась лишь пара белых пятен. Небо синее, жаворонки поют, ручьи полны до краев. Кэтрин, прошлой весной я мечтал, чтобы ты поселилась под этим кровом, а теперь мне хочется, чтобы ты очутилась в миле или двух отсюда, в горах, где воздух так сладок, что наверняка бы тебя излечил!
– Мне суждено попасть туда лишь раз, – сказала больная, – и остаться там навеки. Следующей весной ты будешь мечтать, чтобы я вернулась под твой кров, вспоминать сегодняшний день и думать, что был счастлив.
Линтон осыпал ее самыми нежными ласками и пытался подбодрить самыми теплыми словами, но взгляд Кэтрин, обращенный на цветы, стал рассеянным, на ресницах повисли слезы и хлынули по щекам. Мы знали, что на самом деле ей гораздо лучше, и поэтому списали уныние на длительное пребывание в одном и том же помещении. Хозяин велел мне разжечь камин в давным-давно покинутой гостиной и поставить кресло на солнышке у окна, затем перенес жену вниз, и она долго сидела, наслаждаясь теплом и, как мы и ожидали, радуясь перемене обстановки: пусть предметы вокруг и были знакомыми, они ничуть не напоминали о ненавистной спальне, ставшей для нее больничной палатой. Под вечер Кэтрин очень утомилась, однако возвращаться в свою прежнюю комнату отказалась наотрез, и мне пришлось уложить ее на кушетку в гостиной, пока не приготовят другую спальню. Чтобы избавить больную от изнурительных подъемов и спусков по лестнице, мы подготовили эту комнату, где вы сейчас находитесь – на одном этаже с гостиной, – и вскоре она достаточно окрепла, чтобы передвигаться, опираясь на руку Эдгара. Ах, сэр, я и сама думала, что она поправится, раз уж я так за нею ухаживаю! У нас была и другая причина этого желать, поскольку на кону стояла не одна жизнь: мы лелеяли надежду, что вскоре сердце мистера Линтона наполнится радостью, и земли его будут защищены от посягательств чужаков, ибо у него родится наследник!
Мне следует упомянуть, что недель через шесть после отъезда Изабелла прислала брату короткую записку, в которой сообщала о своем браке с Хитклифом. Написано было сухо и холодно, однако внизу карандашом она накорябала сбивчивые извинения, если ее поступок его обидел, просьбу не забывать о ней и мольбу о примирении: Изабелла заверяла, что и тогда ничего не могла поделать, а сейчас и подавно не в силах ничего изменить. Полагаю, Линтон оставил послание без ответа, и через пару недель я получила длинное письмо, причем весьма странного содержания, если учитывать, что его написала замужняя женщина сразу после медового месяца. Я вам его прочту – письмо я сохранила. Драгоценна любая реликвия, принадлежавшая мертвым, если они были нам дороги при жизни.
«Дорогая Эллен, – так оно начинается, – прошлой ночью я приехала на «Грозовой перевал» и впервые услышала, что Кэтрин заболела и все еще нездорова. Полагаю, мне не следует ей писать, и брат либо слишком зол, либо утомлен, чтобы отвечать на отправленную ранее записку. Все же я должна вам написать, и единственный вариант, который остается, – ты.
Передай Эдгару, что я готова отдать все на свете, лишь бы вновь увидеть его лицо – сердце мое вернулось в «Долину дроздов» через сутки после того, как я вас покинула, и находится там и по сей день, полное теплых чувств к нему и Кэтрин! Правда, последовать за ним я не могу (эти слова подчеркнуты), пусть меня не ждут и думают, что угодно, однако им не следует сваливать вину за это на мою слабую волю или недостаток привязанности.
Вторая часть письма предназначена только тебе. Я хочу задать два вопроса, и первый такой: как тебе удавалось оставаться нормальным человеком, когда ты жила здесь? Я не могу определить ни одного человеческого чувства, которое разделяли бы со мной окружающие!
Другой занимающий меня вопрос такой: мистер Хитклиф вообще человек? Если да, то в своем ли он уме? Если нет, то не дьявол ли он? Я не стану озвучивать причину, по которой интересуюсь, только умоляю объяснить, если можешь, за кого я вышла замуж? Прошу, Эллен, сделай это при нашей личной встрече – надеюсь, ты придешь вскорости! Не пиши, а приходи и приноси весточку от Эдгара!
Теперь ты должна услышать, как меня приняли в новом доме, которым отныне мне станет «Грозовой перевал», насколько я поняла. Я размышляю о таких вещах, как отсутствие уюта, просто забавы ради – они не занимают моих мыслей, кроме тех моментов, когда мне их особенно не хватает. Я хохотала бы и плясала от радости, если бы все мои беды заключались исключительно в отсутствии комфорта, а остальное оказалось чудовищным сном!
Когда мы свернули на пустошь, солнце садилось за усадьбой, и я заключила, что время – около шести. Мой спутник задержался на полчаса, тщательно осматривая парк, сады и, вероятно, всю ферму, так что мы спешились во дворе уже в темноте, и твоему старому приятелю Джозефу пришлось встречать нас со свечой. К его чести замечу, что он проделал это со всей возможной учтивостью: поднес огарок к моему лицу, злобно прищурился, выпятил губу и отвернулся. Затем он забрал наших лошадей и повел в конюшню, после чего пошел запирать внешние ворота, словно мы живем в старинном замке.
Хитклиф остался с ним поговорить, я же пошла на кухню – запущенную, неприбранную дыру, которую ты вряд ли узнала бы, так сильно она изменилась с твоего ухода. У очага стоял ребенок хулиганистого вида, телосложения крепкого, но в грязной одежде, глазами и ртом похожий на Кэтрин.
«Племянник Эдгара, – поняла я, – и мой в каком-то смысле, надо пожать ему руку – нет, надо его поцеловать. Нужно сразу установить взаимопонимание».