– Спа-альню! – передразнил Джозеф. – Спальня тут одна, да и та моя!
Он указал на второй закуток, отличавшийся от первого лишь отсутствием мешков и большой низенькой кроватью без полога, застеленной сине-фиолетовым лоскутным одеялом.
– Твоя комната мне ни к чему! Полагаю, мистер Хитклиф не обитает в верхней части дома?
– Ах, так вам комнату мистера Хитклифа подавай? – вскричал он, словно сделав удивительное открытие. – Что же вы сразу не сказали? Тогда не пришлось бы мне ходить туда-сюда, ведь ее-то вам и не увидеть – он держит ее на запоре и никого туда не пущает!
– Славный у вас дом, Джозеф, – не удержалась я, – и жильцы приятные. Похоже, все безумие мира сгустилось в моем мозгу в тот день, когда я решила связать с ними свою судьбу! Впрочем, сейчас это неважно – в доме есть и другие комнаты. Бога ради, поспеши и дай мне устроиться хоть где-нибудь!
На мою мольбу он не ответил, лишь потрусил вниз по деревянным ступеням и встал возле комнаты, которая, судя по заминке на пороге и превосходному качеству мебели, была самой лучшей в доме. На полу лежал ковер – хороший, но настолько запыленный, что рисунка не разобрать, обои над камином клочьями отставали от стен, красивая дубовая кровать с роскошным багровым балдахином из дорогой и современной материи несла на себе следы небрежного обращения: сорванные с колец шторы свисали фестонами, с одной стороны поддерживавший их железный прут согнулся дугой, из-за чего драпировка спускалась до пола. Кресла тоже пострадали, причем многие изрядно, на стенных панелях виднелись глубокие вмятины. Я пыталась собраться с духом и войти, как вдруг мой дурак-провожатый объявил: «Хозяйская спальня». К тому времени ужин остыл, аппетит у меня пропал, терпение лопнуло. Я велела немедленно предоставить мне пристанище и средства для отдыха.
– Да где я их возьму, черт побери?! – воскликнул религиозный старец. – Господи, спаси-сохрани! Куда же еще отвести эту избалованную, докучливую тупицу? Мы обошли все чертовы комнаты, кроме гэртоновой спальни. Нет здесь больше ни единой норы, где улечься!
Я так рассердилась, что швырнула поднос со всем содержимым на пол, уселась прямо на ступеньку, закрыла лицо руками и зарыдала.
– Эй! Эй! – вскричал Джозеф. – Вот молодец, мисс Кэйти! Вот молодец! Как только хозяин споткнется о разбитые черепки, мы сразу кое-что услышим – мы сразу узнаем, что и как. Никчемная дурочка! По-хорошему, не видать бы вам никакой еды до самого Рождества, раз со злости швыряете под ноги драгоценные дары Божьи! Я не сильно ошибусь, коли скажу: недолго вам казать свой норов. Думаете, Хитклиф потерпит такие закидоны? Жаль, он вас сейчас не видит. Ох, жаль!
И Джозеф отправился в свое логово, продолжая ругаться. Свечу он унес, и я осталась в темноте. Поразмыслив, я увидела всю глупость своего поступка, поняла необходимость проглотить гордость, задушить в себе гнев и приложить все усилия, чтобы устранить последствия. Нежданная помощь пришла от Хвата, в котором я наконец признала сынишку нашего Проныры – я помнила его еще щенком, родился он в усадьбе, потом отец подарил его мистеру Хиндли. Пес тоже меня узнал: прижался своим носом к моему в знак приветствия, потом принялся пожирать кашу, пока я ползала по ступенькам, собирала разлетевшиеся осколки и стирала носовым платком брызги молока с балясин. Наши труды закончились, и тут в коридоре раздались шаги Эрншо, мой помощник поджал хвост и шарахнулся к стене, я нырнула в ближайший дверной проем. Собаке скрыться не удалось, о чем я догадалась по беготне на лестнице и протяжному жалобному воплю. Мне повезло больше: он проследовал мимо, вошел в свою спальню и захлопнул дверь. Следом поднялся Джозеф с Гэртоном, чтобы уложить его спать. Я нашла приют в комнате Гэртона, и старик при виде меня заявил:
– Вот теперь внизу места хватит и вам, и вашей гордыне. Там пусто, располагайтесь, как угодно, и ждите того, кто всегда третий в столь дурной компании – то есть дьявола!
Я воспользовалась его предложением с радостью, упала в кресло возле камина и тут же принялась клевать носом. Увы, глубокий и сладкий сон закончился слишком быстро. Меня разбудил мистер Хитклиф, который вошел и сразу поинтересовался в типичной для него любезной манере, что я там делаю. Я озвучила причину, почему до сих пор не легла: ключ от нашей комнаты был у него в кармане. Слово «нашей» оскорбило его смертельно. Он заявил, что спальня не моя и не станет таковой никогда, и… Слов его повторять не буду, выходки описывать тоже ни к чему: мистер Хитклиф весьма изобретателен и неустанно стремится вызвать у меня отвращение к себе. Порой мое неимоверное удивление заглушает страх, и все же, уверяю тебя, ни тигр, ни ядовитая змея не способны вызвать во мне столько ужаса, сколько удается ему. Он рассказал о болезни Кэтрин, обвинил во всем моего брата и поклялся вымещать зло на мне, пока не доберется до Эдгара.
Я его ненавижу… Как же я несчастна… Какой я была идиоткой! Не вздумай рассказывать об этом ни единой живой душе в усадьбе. Жду тебя каждый день, не разочаруй же меня!
Изабелла».
Глава XIV
Едва ознакомившись с посланием, я отправилась к хозяину сообщить, что его сестра прибыла на перевал и прислала мне письмо, в котором выразила сочувствие к положению миссис Линтон и горячее желание увидеть брата, а также надежду поскорее узнать о его прощении.
– Прощение! – проговорил Линтон. – Мне нечего ей прощать, Эллен. Можешь сегодня сходить на «Грозовой перевал», если угодно, и передать: я вовсе не зол, мне жаль ее терять, особенно зная, что ей не суждено стать счастливой. Однако о моем визите не может быть и речи: мы разлучены навеки, и она меня весьма обяжет, если убедит злодея, за которым теперь замужем, покинуть наши края.
– Неужели вы не черкнете хотя бы записочку, сэр? – умоляюще спросила я.
– В этом нет нужды. Мое общение с семейством Хитклифа будет столь же скудным, как и его с моим. Точнее, его вообще не будет!
Холодность мистера Эдгара очень меня расстроила, и всю дорогу от усадьбы я ломала голову, как бы вложить в его слова больше сердечности и как смягчить отказ даже в паре строк утешения для Изабеллы. Полагаю, она выглядывала меня с самого утра: я заметила ее в окне, когда шла по садовой дорожке, и кивнула в знак приветствия, но бедняжка отшатнулась, словно боялась, что ее заметят. Я вошла без стука. И что за унылая, безрадостная картина ждала меня в прежде веселом доме! Признаюсь, на месте юной леди я хотя бы вымела очаг и стерла пыль. Увы, ее уже захватил царивший здесь дух запустения. Миловидное личико побледнело и приняло безучастный вид, кудри развились – одни пряди безжизненно свисают, другие небрежно перекручены вокруг головы. Вероятно, Изабелла не притрагивалась к своему платью со вчерашнего дня. Хиндли в комнате не было. Мистер Хитклиф сидел за столом, листая записную книжку, при моем появлении встал, вполне дружелюбно осведомился, как у меня дела, и предложил сесть. Лишь он один выглядел прилично – пожалуй, никогда он не выглядел лучше, чем теперь. Обстоятельства настолько изменились, что человек посторонний принял бы его за родовитого и воспитанного джентльмена, а его жену – за нищую замарашку из низов. Она с нетерпением бросилась ко мне и протянула руку, ожидая письма. Я покачала головой. Намека она не поняла и последовала за мной к буфету, куда я прошла, чтобы положить капор, и настойчивым шепотом велела отдать то, что я принесла. Хитклиф догадался о цели ее маневра и сказал:
– Если ты принесла что-нибудь для Изабеллы (а так наверняка и есть, Нелли), можешь ей отдать. Не нужно делать из этого тайну – у нас нет секретов друг от друга.
– Ничего у меня нет, – ответила я, решив сразу сказать правду. – Мой хозяин велел передать сестре, что в настоящее время ей не следует ждать от него ни письма, ни визита. Он желает вам счастья и прощает за причиненное огорчение, однако полагает, что отныне наши дома должны прекратить всякое общение, поскольку ничего хорошего из этого не выйдет.
Миссис Хитклиф чуть вздрогнула и вернулась на свое место у окна. Ее муж встал у очага, возле меня, и начал расспрашивать про Кэтрин. Я рассказала о ее недуге столько, сколько сочла нужным, но он вытянул из меня большую часть фактов, касающихся его причины. Я заслуженно винила Кэтрин за то, что обрекла себя на болезнь, и под конец выразила надежду, что он последует примеру мистера Линтона и впредь перестанет вмешиваться в его семейные дела, будь то к добру или к худу.
– Миссис Линтон сейчас только поправляется, – заметила я, – прежней ей уже не стать, зато жизнь ее спасена; и если она вам действительно дорога, то вы не станете попадаться ей на пути – нет, вы уедете навсегда; и, чтобы вы не питали напрасные сожаления, я вас заверю, что Кэтрин Линтон отличается от вашей старой подруги Кэтрин Эрншо столь же разительно, как эта молодая леди отличается от меня. Внешность ее сильно изменилась, характер претерпел еще большие изменения, поэтому человеку, вынужденному в силу необходимости оставаться ее спутником жизни, в дальнейшем придется поддерживать свою привязанность лишь воспоминаниями о том, какой она когда-то была, соображениями гуманности и чувством долга.
– Вполне возможно, – заметил Хитклиф, сохраняя спокойствие с видимым усилием, – вполне возможно, что твоему хозяину ничего не остается, кроме как прибегнуть к соображениям гуманности и чувству долга. Но неужели ты воображаешь, что я оставлю Кэтрин на произвол его долга и гуманности?! Разве можно сравнивать мои чувства к Кэтрин с его?! Прежде чем уйти, пообещай, что устроишь мне с ней встречу – согласишься ты или откажешься помогать, я все равно увижусь с Кэтрин! Каков твой ответ, Нелли?
– Послушайте, мистер Хитклиф, – взмолилась я, – не приходите ни в коем случае! Еще одна перепалка между вами и хозяином ее добьет!
– С твоей помощью этого можно избежать, – продолжил уговаривать он, – а если возникнет опасность подобного события… Если он станет причиной еще больших неприятностей в ее жизни – что ж, я готов пойти на крайние меры! Хотелось бы мне добиться от тебя искренности и узнать, сильно ли пострадает Кэтрин от его утраты – лишь этот страх меня и останавливает. И вот тебе различие между нашими чувствами: будь он на моем месте, а я на его, пускай я и ненавижу его так, что жить тошно, я бы никогда не поднял на него руку. Не хочешь – не верь! Я никогда не лишил бы Кэтрин общения с ним, покуда оно ей желанно. Как только ее привязанность ослабела бы, я вырвал бы ему сердце и пил его кровь! Но до тех пор – если ты не веришь, значит, совсем меня не знаешь – до тех пор я скорее бы умер, чем коснулся хоть волоса на его голове!