аливости и унынию на лице. И часто я краем глаза замечала, как Кэйти украдкой вытирает щеку. Я огляделась в поисках того, что могло бы ее отвлечь. С одной стороны дороги высился крутой склон, поросший орешником и чахлыми дубками, чьи корни наполовину торчали из земли: для деревьев почва была слишком сыпучая, и из-за сильных ветров некоторые росли почти горизонтально. Летом мисс Кэтрин с восторгом взбиралась на их стволы и сидела в ветвях, качаясь в двадцати футах над землей, и я, радуясь ее ловкости и детской беззаботности, все же считала нужным браниться всякий раз, когда ловила ее за этим занятием, но так, чтобы она знала: спускаться особой необходимости нет. С обеда до чая она нежилась в качаемой ветерком древесной колыбели – знай себе распевает старые песенки, из тех, что пела я, или наблюдает за своими собратьями-птицами, как те кормят птенцов и учат их летать, или лежит с закрытыми глазами то ли в полураздумье, то ли в полудреме такая счастливая, что и не описать словами.
– Поглядите, мисс! – воскликнула я, указывая на укромный закуток под корнями скрюченного дерева. – Зима еще не наступила! Там для вас цветочек – последний из колокольчиков, что в июле покрывали эти склоны сиреневой дымкой. Может, подниметесь и сорвете, чтобы показать папе?
Кэйти долго смотрела на одинокий цветок, дрожащий от ветра в укрытии, и наконец ответила:
– Нет, Эллен, я его не трону, пусть растет. Грустный у него вид, правда?
– Да, – согласилась я, – он такой же тощий и вялый, как вы. Щечки у вас бледные, давайте возьмемся за руки и пробежимся. Вы так ослабели, мисс, что я без труда смогу за вами угнаться.
– Нет, – повторила она и побрела дальше, время от времени задумчиво останавливаясь над кусочком мха, пучком пожухлой травы или грибом с оранжевой шляпкой среди кучи бурой листвы, то и дело поднося руку к лицу.
– Кэтрин, почему вы плачете, милая? – спросила я, приблизившись и положив руку ей на плечо. – Не стоит плакать из-за папиной простуды, радуйтесь, что у него нет чего похуже.
Она уже не сдерживала слез и задыхалась от рыданий.
– Ах, будет и похуже! Как мне жить, когда вы с папой меня покинете и я останусь одна-одинешенька? Не могу забыть твоих слов, Эллен, так и звучат в голове. Как изменится жизнь, каким тоскливым станет мир, когда вы с папой умрете!
– Никто не знает, вдруг вы умрете раньше нас, – ответила я. – Ожидать худшего не стоит. Будем надеяться, что впереди у нас всех еще много-много лет: хозяин молод, и я еще крепкая – мне всего сорок пять. Моя мать дожила до восьмидесяти лет и не унывала до последнего! Даже если мистер Линтон доживет только до шестидесяти, это и то больше, чем вам сейчас, мисс! Разве не глупо оплакивать беду за двадцать лет до того, как она случится?
– Тетя Изабелла была младше папы, – заметила она, глядя на меня с робкой надеждой на дальнейшее утешение.
– У тети Изабеллы не было ни вас, ни меня, чтобы за ней ухаживать, – ответила я. – Ей жилось вовсе не так счастливо, как хозяину: ей было незачем жить! Вам нужно лишь заботиться об отце хорошенько, подбадривать его своим примером и ни в коем случае не расстраивать – помните об этом, Кэйти! Скрывать не стану: вы можете его убить, если вздумаете своевольничать и питать вздорную, мнимую привязанность к сыну человека, готового с радостью загнать его в могилу, и если покажете, как огорчены из-за разлуки, которую он счел для вас полезной.
– Я боюсь лишь одного – болезни папы, – призналась моя спутница. – По сравнению с папой все остальное для меня неважно. И покуда я в здравом уме, я никогда-никогда не сделаю и не скажу ничего, что могло бы его огорчить. Я люблю его больше, чем себя, Эллен, и вот почему я это знаю: каждый вечер я молюсь, чтобы его пережить. Пусть лучше буду несчастна я без него, чем он без меня!
– Отлично сказано, – кивнула я. – Нужно теперь это доказать делом. Когда отец поправится, помните про свои решения, принятые в час страха!
Беседуя, мы приблизились к калитке, выходившей на дорогу, и моя барышня, вновь воспрянув на солнышке, полезла на стену, чтобы сорвать несколько ягод шиповника, алевших на ветвях кустов, что росли на обочине: снизу уже все обобрали, а вверху могли достать лишь птицы или же пришлось бы лезть на стену, как сделала Кэйти. Потянувшись за ягодкой, она уронила шляпу. Калитка была заперта, и Кэйти решила спрыгнуть за нею вниз. Я попросила ее поберечься, и она проворно спустилась. Увы, вернуться тем же путем оказалось непросто: кладка – слишком ровная, не уцепишься, а колючие кусты шиповника и ежевики опоры не давали. И я, как дурочка, не приняла этого в расчет, пока не услышала смех и возглас:
– Эллен! Тебе придется раздобыть ключ, иначе мне с этой стороны не перелезть! Бежать до домика привратника очень далеко.
– Стойте где стоите! – велела я. – У меня с собой связка ключей, может, какой и подойдет. Если нет, я схожу.
Кэтрин не скучала и плясала перед дверью, пока я по очереди пыталась вставить в замок большие ключи. Последний тоже не подошел, я повторила просьбу никуда не уходить и собралась бежать домой, как вдруг услышала стук копыт.
– Кто там? – прошептала я.
– Эллен, лучше открой дверь, – так же шепотом ответила моя встревоженная спутница.
– О, мисс Линтон! – раздался звучный голос всадника. – Рад встрече. Не спешите уходить, я намерен получить от вас объяснения.
– Мне нельзя с вами разговаривать, мистер Хитклиф, – ответила Кэтрин. – Папа говорит, что вы плохой человек и ненавидите нас обоих, и Эллен ему вторит.
– Это к делу не относится, – заявил Хитклиф. (То и правда был он.) – Своего-то сына я люблю и поэтому требую вашего внимания. Да-да, вы не зря краснеете. Два-три месяца назад вы регулярно писали Линтону, не так ли? Что, поиграли в любовь? Выпороть бы обоих! Особенно вас, старшую и менее чуткую, как выяснилось. Письма у меня, вздумаете дерзить – пошлю их вашему отцу. Похоже, развлечение наскучило, и вы его забросили, заодно ввергнув Линтона в пучину уныния. Он принял все взаправду – мальчик действительно полюбил! Голову даю на отсечение, он из-за вас умирает! Ваше непостоянство разбило ему сердце, причем не фигурально – буквально! Хотя последние полтора месяца Гэртон подшучивает над ним, как может, а я принял более серьезные меры и пытался вправить ему мозги с помощью угроз, с каждым днем ему только хуже. И если вы с ним не поладите, уже к лету бедняга сойдет в могилу!
– Как вы смеете столь нагло лгать бедному ребенку? – завопила я из-за стены. – Езжайте себе мимо! Как смеете придумывать столь жалкие небылицы? Мисс Кэйти, я сейчас собью замок камнем, а вы не верьте ни единому слову этого мерзавца! Подумайте, разве можно умереть от любви к незнакомке?!
– Не знал, что нас подслушивают, – пробормотал разоблаченный злодей. – Почтенная миссис Дин, вы мне по душе, чего не скажу о вашем двуличии! – добавил он уже в полный голос. – Как вы смеете так нагло лгать, заявляя, что я ненавижу «бедного ребенка», и выдумывать жуткие истории, чтобы отпугнуть ее от моего дома? Кэтрин Линтон (само имя мне в предостережение!), моя милая девочка, всю неделю я проведу в отъезде, сходите и сами убедитесь, правду ли я говорю: сходите, будьте же умницей! Только представьте на моем месте своего отца, а Линтона – на вашем, и подумайте, как бы вы отнеслись к беспечному возлюбленному, если бы тот отказался сделать хоть шаг, чтобы вас утешить, когда к нему обратился ваш отец, и не впадайте по глупости в ту же ошибку! Клянусь своим спасением, он идет к могиле, и кроме вас его никто не спасет!
Замок подался, и я выскочила наружу.
– Клянусь, Линтон умирает, – повторил Хитклиф, пристально глядя на меня. – А тоска и разочарование ускоряют его смерть. Нелли, если ты ее не пустишь, можешь сама сходить. Меня не будет неделю, и вряд ли твой хозяин станет возражать против ее посещения.
– Пойдемте, – сказала я, беря Кэйти под руку и почти насильно втаскивая ее в калитку, поскольку она застыла, встревоженно вглядываясь в лицо говорившего – слишком суровое, чтобы выдать его коварство.
Хитклиф подвел лошадь ближе, склонился и заметил:
– Мисс Кэтрин, должен вам признаться, у меня не хватает на Линтона терпения, а Гэртону и Джозефу и подавно. Бедняге живется сурово. Он истосковался по доброте не меньше, чем по любви, и ваше ласковое слово станет для него лучшим лекарством. Не берите в голову жестокие предостережения миссис Дин, проявите великодушие и постарайтесь с ним увидеться. Он мечтает о вас день и ночь, и его невозможно разубедить, что вы не испытываете к нему ненависти, раз не пишете и не заходите.
Я затворила калитку и подперла камнем, чтобы помочь разбитому замку ее удержать. Раскрыв зонтик, я затащила под него мою подопечную – сквозь мятущиеся ветви деревьев захлестал дождь, веля нам не медлить. На обратном пути из-за спешки мы не обсудили встречу с Хитклифом, но я нутром чуяла, что сердце Кэтрин окутано двойным мраком. Лицо у нее было таким печальным, что она стала сама на себя не похожа: моя барышня явно приняла услышанное за чистую монету.
Хозяин ушел отдыхать до нашего прихода. Кэйти прокралась к нему в комнату, чтобы узнать о его самочувствии, но он уже спал. Она вернулась и предложила посидеть в библиотеке. Мы выпили чаю, она растянулась на ковре и попросила меня помолчать, потому что устала. Я взяла книгу и сделала вид, что читаю. Как только она решила, что я увлеклась своим занятием, то тихонько заплакала: похоже, теперь это стало ее любимым развлечением. Я позволила ей немного порыдать в свое удовольствие, потом попыталась разубедить, подняв на смех все заверения мистера Хитклифа насчет его сына, причем говорила так, словно она со мной согласна. Увы, мне не хватило мастерства сгладить последствия его рассказа – все вышло именно так, как он задумал!
– Может, ты и права, Эллен, – откликнулась она, – только не видать мне покоя, если не узнаю наверняка. Я должна объяснить Линтону, что не пишу не по своей вине, и убедить его, что чувства мои не изменились.