Что толку было сердиться на нее и бранить за глупую доверчивость? Той ночью мы расстались нехорошо, но уже следующий день застал меня на дороге к «Грозовому перевалу», рядом с лошадкой моей своенравной барышни. Я не смогла вынести ее горестного вида – смотреть в бледное, удрученное лицо, встречаться с тяжелым взглядом – и уступила в слабой надежде, что Линтон примет нас радушно и тем самым докажет, как далеки россказни Хитклифа от реальности.
Глава XXIII
Дождливая ночь сменилась туманным утром – с неба сыпался не то снег, не то дождь – и наш путь пересекало множество ручьев, зажурчавших с нагорья. Ноги у меня промокли насквозь, настроение было сердитое и подавленное – как раз под стать обстоятельствам. Мы решили удостовериться, что мистер Хитклиф действительно в отъезде (принимать его слова на веру я не собиралась), и вошли в дом через кухню.
Вроде бы Джозеф сидел в своем райском уголке один, расположившись у ревущего огня, на столе перед ним стояла кварта эля и большие куски овсяного пирога, во рту торчала короткая черная трубка. Кэтрин подбежала к очагу, чтобы согреться. Я спросила, дома ли хозяин. Вопрос так долго оставался без ответа, что я подумала: видно, старик стал туг на ухо и повторила уже громче.
– Нет! – прорычал или скорее прогнусавил он. – Не-ет! Ступайте туда, откуда явились!
– Джозеф! – послышался из внутренней комнаты капризный голос. – Сколько тебя звать? Тут почти все прогорело. Джозеф, иди сейчас же!
Старик яростно запыхтел трубкой и решительно уставился в огонь, не собираясь подчиняться. Экономки и Гэртона было не видать, вероятно, ушли по своим делам. Мы узнали голос Линтона и пошли к нему.
– Да чтоб ты сдох у себя на чердаке с голоду! – воскликнул мальчик, ошибочно приняв нас за своего нерадивого слугу.
Заметив, что ошибся, он умолк, и к нему тут же подлетела кузина.
– Неужели это вы, мисс Линтон? – спросил он, поднимая голову с подлокотника большого кресла. – Нет, не целуйте – у меня дыхания не хватает. Ну и ну! Папа говорил, что вы заглянете, – продолжил он, немного оправившись от объятий Кэтрин, которая стояла рядом с покаянным видом. – Дверь не прикроете? Вы оставили ее настежь, а эти – эти подлые людишки не несут мне угля! Как же тут холодно!
Я поворошила в камине и принесла полный совок угля. Больной стал ныть, что пепел летит, но на него напал приступ изматывающего кашля, да и выглядел он совсем неважно, поэтому я не стала ему выговаривать.
– Линтон, рад ли ты меня видеть? – прошептала Кэтрин, когда искаженное приступом лицо расслабилось. – Могу ли я чем-нибудь помочь?
– Почему вы не пришли раньше? Нужно было прийти, а не писать. Я так устал корпеть над ужасно длинными письмами! Лучше бы мы разговаривали. Теперь же у меня нет сил ни на что. Куда подевалась Цилла? Не сходишь на кухню посмотреть? – обратился он ко мне.
Не услышав даже спасибо за свою первую услугу, я не испытывала ни малейшего желания бегать туда-сюда по его указке, поэтому ответила:
– Там никого, кроме Джозефа.
– Пить хочу! – жалобно воскликнул он, отворачиваясь. – С тех пор, как папа уехал, Цилла постоянно шляется в Гиммертон – куда такое годится! И я вынужден спускаться сюда, ведь сверху их не докричаться.
– Отец к вам внимателен, мистер Хитклиф? – поинтересовалась я, заметив, что дружеские порывы Кэтрин не встречают должного отклика.
– Внимателен?! Разве что велит им быть внимательнее ко мне! – вскричал он. – Твари! Представляете, мисс Линтон, эта скотина Гэртон надо мной смеется! Ненавижу! Как же я ненавижу их всех! Что за гнусные типы!
Кэйти принялась искать воду, заметила на комоде кувшин, налила в стакан и принесла ему. Линтон попросил добавить ложку вина из бутылки на столе, отпил немного и сразу успокоился, даже поблагодарил ее за доброту.
– Рад ли ты меня видеть? – спросила она вновь, и лицо больного осветила слабая улыбка.
– Да. Приятно услышать новый голос. Я так досадовал, что вы не приходите. Папа уверял, что я сам виноват – называл меня жалким доходягой и говорил, что вы меня презираете и что на моем месте давно стал бы владельцем усадьбы вашего отца. Разве вы меня презираете, мисс?..
– Прошу, называй меня Кэтрин или Кэйти, – перебила моя барышня. – Презираю? Нет! После папы и Эллен я люблю тебя больше всех на свете! А вот мистера Хитклифа не люблю и не смогу приходить, когда он вернется. Сколько дней его не будет?
– Не так уж много, – ответил Линтон, – зато с началом сезона он часто ходит на пустоши поохотиться, и ты можешь проводить со мной часок-другой в его отсутствие. Приходи! Думаю, мы с тобой поладим: ты ведь не станешь меня раздражать и всегда готова помочь?
– Конечно, – ответила Кэйти, гладя его длинные мягкие волосы, – если бы удалось заручиться согласием папы, я проводила бы с тобой половину своего времени. Милый Линтон! Как бы мне хотелось, чтобы ты был моим братом!
– Тогда ты любила бы меня так же, как своего отца? – спросил он, приободрившись. – Мой папа говорит, что ты полюбила бы меня больше, чем всех прочих, если бы стала моей женой. Так что лучше бы нам пожениться.
– Нет, я не полюблю никого больше, чем папу, – рассудительно заявила Кэтрин. – К тому же порой люди ненавидят своих жен, а братьев и сестер – никогда! Если бы ты был моим братом, жил бы с нами и папа любил бы тебя так же, как и меня.
Линтон принялся отрицать, что жен ненавидят, однако умудренная Кэйти привела в пример неприязнь его отца к ее тетке. Я попыталась призвать ее к порядку, чтобы она не сболтнула лишнего, но беспечная девчонка мигом выложила все, что знала. Молодой Хитклиф изрядно рассердился и заявил, что все неправда.
– Мне рассказал папа, он не лжет! – дерзко заявила она.
– Мой папа твоего презирает! – вскричал Линтон. – И называет трусливым глупцом!
– А твой – вообще негодяй, – не осталась в долгу Кэтрин, – как тебе не стыдно повторять его слова! Представляю, как он обращался с тетей Изабеллой, раз ей пришлось его бросить!
– Она его не бросила, – сказал мальчик, – хватит мне перечить!
– Бросила! – вскричала моя барышня.
– Тогда и я скажу! – не выдержал Линтон. – Твоя мать ненавидела твоего отца – каково?
Кэйти задохнулась от гнева, растеряв все слова.
– А любила она моего отца, – добавил Линтон.
– Ах ты лгунишка! Теперь я тебя ненавижу! – выпалила она, раскрасневшись.
– Любила, любила! – пропел Линтон, откидываясь на спинку кресла и запрокидывая голову, чтобы лучше видеть стоявшую позади него кузину.
– Помолчите, мистер Хитклиф! – оборвала я. – Полагаю, ваш отец горазд рассказывать сказки.
– Вовсе нет! Придержи язык! – воскликнул он. – Она его любила, любила, Кэтрин! Любила, любила!
Не помня себя, Кэйти толкнула кресло, и Линтон повалился на подлокотник. Его тут же скрутил кашель, положивший конец торжеству. Приступ длился так долго, что напугал даже меня, и его кузина расплакалась в голос, потрясенная тем, что натворила. Я держала больного, пока приступ не прошел, потом он меня оттолкнул и молча опустил голову. Кэтрин тоже подавила рыдания, села напротив и печально уставилась на огонь.
– Как вы себя чувствуете, мистер Хитклиф? – спросила я, выждав минут десять.
– Вот бы она чувствовала то же, что и я, – ответил он, – бессердечная вредина! Гэртон никогда меня не трогает – ни разу не ударил! Сегодня мне стало немного лучше, и вот… – Голос его сорвался, он захныкал.
– Я тебя не ударила! – буркнула Кэйти, закусив губу.
Линтон вздыхал и стонал, словно умирающий страдалец, и так продолжалось добрую четверть часа, причем он явно старался расстроить свою кузину еще больше: всякий раз, когда раздавались ее сдавленные рыдания, он принимался страдать с удвоенной силой.
– Прости, что причинила тебе боль, Линтон, – наконец выговорила измученная до предела Кэйти. – Мне бы такой легкий толчок не навредил, и я понятия не имела, что с тобой будет иначе, понимаешь? Не могу же я уйти домой с мыслью, что причинила тебе вред! Ну же, поговори со мной!
– Ты сделала мне так больно, – прошептал он, – что я буду всю ночь лежать без сна и кашлять. Ты понятия не имеешь, каково это, и спокойно уснешь, а я мучайся, и рядом никого! Интересно, как бы тебе понравились такие жуткие ночи? – И он принялся громко стенать просто из жалости к себе.
– Поскольку жуткие ночи вошли у вас в привычку, – заметила я, – не стоит винить мисс в том, что лишила вас сна: вы и без нее страдали бы. Больше она вас не потревожит, и вам наверняка полегчает, когда мы уйдем.
– Хочешь, чтобы я ушла, Линтон? – жалобно спросила Кэтрин, склонившись над ним.
– Сделанного не воротишь, – капризно протянул он, отстраняясь, – разве только усугубишь, доведя меня до горячки своими издевками.
– Мне уйти?
– Оставь меня в покое, – вздохнул Линтон, – не выношу твоей болтовни!
Кэтрин медлила и долго противилась моим уговорам покинуть дом, но поскольку кузен сидел молча и глаз не поднимал, она пошла к дверям, и я за ней. Нас тут же настиг дикий вопль. Линтон соскользнул с кресла на каменную плиту возле очага и корчился, словно избалованный ребенок, который решил доставить окружающим как можно больше страданий и неудобств. Я досконально изучила скверный характер юноши по его дурному поведению и сразу поняла, как глупо ему потакать, чего не скажешь о моей спутнице: она в ужасе подбежала к кузену, упала на колени, заплакала, принялась утешать и вымаливать прощение, пока он не затих из-за нехватки воздуха, ничуть не сожалея о доставленных ей мучениях.
– Уложу его на кушетку, – предложила я, – и пусть себе катается по ней, сколько влезет: не можем же мы остаться тут навечно. Надеюсь, мисс Кэйти, вы убедились, что встреча с вами ему на пользу не пошла, значит, подобное состояние здоровья не вызвано привязанностью к вам. Так-то! Идемте, как только он поймет, что наблюдать за его фокусами некому, ему тут же полегчает.
Она подсунула ему под голову подушку и предложила воды, которую Линтон отверг и поерзал на подушке, словно то был камень или чурбан. Кэйти попыталась устроить его п