оудобнее.
– Не так же, – простонал он, – слишком низко!
Кэтрин принесла вторую и пристроила ее сверху.
– Слишком высоко, – не унимался мелкий паршивец.
– Как же мне их положить? – в отчаянии воскликнула она, опускаясь на колени с ним рядом.
Линтон прижался к моей барышне и пристроил голову ей на плечо.
– Нет уж, так не пойдет! – возмутилась я. – Придется вам обойтись подушкой, мистер Хитклиф. Мисс и так потратила на вас слишком много времени: мы не можем задерживаться даже на пять минут дольше!
– Нет-нет, можем! – заверила Кэйти. – Теперь он будет паинькой. Кажется, до него начинает доходить, что сегодня меня ждет гораздо более тяжелая ночь, чем его. Если поверю, что от моего посещения ему стало хуже, то больше никогда не приду! Скажи правду, Линтон: если я тебе навредила, то и приходить не должна!
– Ты должна прийти, чтобы меня исцелить, – ответил он. – Ты должна, потому что причинила мне боль – и еще какую! Когда ты пришла, мне не было так плохо, как сейчас!
– Ты сам себе навредил криками и гневом… Я тут ни при чем, – заметила его кузина. – Ладно, давай мириться. Я тебе нужна – ты ведь хочешь иногда со мной видеться?
– Говорю же, да, – нетерпеливо произнес Линтон. – Садись на скамейку и дай привалиться к твоему колену. Так делала мама, и мы просиживали вдвоем целыми днями. Сиди спокойно и ничего не говори, можешь спеть песню, если умеешь, или рассказать интересную балладу подлиннее – одну из тех, которым обещала меня научить, или сказку. Лучше бы балладу, конечно, начинай уже!
Кэтрин рассказала самую длинную из тех, что смогла вспомнить. Такое занятие очень понравилось обоим. Линтон готов был слушать еще и еще, невзирая на мои решительные возражения, и так продолжалось, пока часы не пробили двенадцать, и во дворе раздался голос Гэртона, вернувшегося на обед.
– А завтра, Кэтрин, ты придешь завтра? – спросил младший Хитклиф, удерживая ее за подол.
– Нет, – ответила я за нее, – ни завтра, ни послезавтра.
Вероятно, Кэтрин заверила его в обратном, шепнув пару слов на ухо, поскольку чело Линтона разгладилось.
– Завтра вы не придете, мисс! – напомнила я, когда мы покинули дом. – Даже не вздумайте!
Она улыбнулась.
– Уж я-то об этом позабочусь, – продолжила я, – замок починят, и больше вы нигде не выскользнете!
– Я могу перелезть через стену, – со смехом сказала она. – Усадьба не тюрьма, Эллен, и ты не надзиратель! К тому же мне почти семнадцать – я женщина! Линтон наверняка поправится скорее, если я буду за ним ухаживать: я старше него, знаешь ли, и опытнее. Я уже не ребенок! И он тоже скоро повзрослеет при моем участии, нужно лишь немного ласки. Он такой милый, когда в хорошем настроении! Будь он моим, уж я бы его приручила! Нам нужно друг к другу привыкнуть, и мы не будем ссориться никогда-никогда, понимаешь? Неужели он тебе не нравится, Эллен?
– Нравится?! – вскричала я. – Кому вообще может понравиться столь несносный и хилый юнец? К счастью, как заметил мистер Хитклиф, до двадцати ему не дотянуть. Лично я сомневаюсь, что он увидит весну. В любом случае, так себе потеря для его семьи. Как же нам повезло, что его забрал отец, а не мой хозяин: чем ласковее с ним обращаешься, тем более нудным и эгоистичным он становится. И я рада, что у вас нет шансов стать его женой, мисс Кэтрин!
Моя спутница погрустнела, выслушав эту речь. Ее чувства ранила бесцеремонность, с которой я говорю о его смерти.
– Линтон младше меня, – ответила она после долгих размышлений, – значит, проживет дольше – он просто обязан прожить столько, сколько и я! Теперь он так же крепок, как после переезда на север! У него всего лишь простуда, как и у папы. Ты говоришь, что папа поправится, так почему бы и Линтону не выздороветь?
– Ладно, ладно! – вскричала я. – Нас это не касается, поскольку – послушайте, мисс, я свое слово сдержу! – если попытаетесь вновь пойти на «Грозовой перевал», будь то со мной или без меня, я сообщу мистеру Линтону, и общение с вашим кузеном не возобновится, если только он не решит иначе!
– Уже возобновилось, – надулась Кэйти.
– Значит, не продолжится, – отрезала я.
– Посмотрим, – ответила она и умчалась галопом, оставив меня плестись позади.
Мы обе успели к обеду, хозяин решил, что мы гуляли по парку, и не потребовал объяснений нашего отсутствия. Придя, я сразу переменила вымокшие туфли и чулки, но на перевале я слишком долго просидела с мокрыми ногами, что не замедлило сказаться. На следующее утро я слегла с простудой и три недели провела в постели, забросив все свои обязанности – такого со мной не случалось ни до, ни после, по счастью.
Моя маленькая хозяйка была сущим ангелом, ухаживала за мной и скрашивала мое одиночество – заточение приводило меня в крайнее уныние. Для такой энергичный особы, как я, оно поистине невыносимо, и все же мне грех жаловаться. Как только Кэтрин выходила из комнаты мистера Линтона, она прямиком направлялась к моей постели. Весь день она посвящала нам двоим, не оставляя себе ни минутки: пренебрегала едой, учебой и играми – заботливей сиделки я не встречала. В груди ее билось отзывчивое сердце, ведь при всей любви к отцу Кэйти умудрялась и меня одаривать щедро. Как я говорила, дни она делила между нами двумя, но хозяин ложился рано, мне же после шести ничего не требовалось, и вечера оставались ей. Бедняжка! Я даже не задумывалась, чем она занимается после чая. И хотя часто, когда она заглядывала ко мне пожелать доброй ночи, я замечала румяные щечки и покрасневшие пальчики, мне и в голову не приходило, что наша барышня носилась верхом по холодным пустошам, а не грелась у пылающего камина в библиотеке.
Глава XXIV
Через три недели я смогла покинуть свою комнату и начала расхаживать по дому. В первый же вечер я попросила Кэйти почитать мне вслух, потому что стала плохо видеть. Мы сидели в библиотеке, хозяин ушел спать; как мне показалось, она согласилась довольно неохотно, и я решила, что ей не нравятся мои книги, поэтому предложила выбрать на свой вкус. Кэйти взяла свою любимую и бодро читала в течение часа, а потом засыпала меня вопросами.
– Эллен, ты не устала? Не пора ли тебе прилечь? Ты вновь заболеешь, если будешь сидеть так долго, Эллен.
– Нет-нет, милая, я не устала, – постоянно отвечала я.
Сообразив, что этим меня не проймешь, она прибегла к другому способу показать, что не в восторге от чтения. Кэтрин принялась зевать, потягиваться и…
– Эллен, я устала.
– Если так, бросай книгу, поговорим.
Стало еще хуже: она сердилась и вздыхала, посматривала на часики и ушла к себе в восемь, не в силах сражаться со сном, судя по капризному, тяжелому взгляду и тому, как часто терла глаза. На следующий день моя барышня вела себя еще беспокойнее, на третий вечер после моего выздоровления пожаловалась на головную боль и покинула меня. Такое поведение показалось мне странным, и, долго просидев одна, я решила пойти к ней и спросить, не стало ли ей лучше, предложить спуститься вниз и прилечь на диване, а не сидеть одной в темноте. Кэтрин не было ни в спальне, ни в доме! Слуги утверждали, что ее не видели. Я прислушалась возле двери мистера Эдгара – тишина, вернулась в ее спальню, потушила свечу и села у окна.
Ярко светила луна, землю чуть присыпало снегом, и я предположила, что ей захотелось немного освежиться и погулять по саду. Вдоль внутренней ограды кто-то крался, и то была вовсе не моя барышня: на свету я узнала одного из наших конюхов. Он постоял, глядя на проезжую дорогу, потом бодро припустил вперед, словно кого-то завидев, и вернулся уже с лошадкой мисс в поводьях; Кэтрин шагала с ним рядом, спешившись. Парень украдкой провел свою подопечную через лужайку, на конюшню. Кэйти вошла через створчатое окно в гостиной и бесшумно проскользнула туда, где ее поджидала я. Осторожно прикрыв дверь, она сбросила покрытую снегом обувь, развязала ленты на шляпе и уже хотела, не подозревая о моем присутствии, снять накидку, как я резко встала и обнаружила себя. От неожиданности она вскрикнула и застыла на месте.
– Дорогая моя мисс Кэтрин, – ласково начала я, слишком впечатленная ее недавней добротой, чтобы сразу ругаться, – куда это вы ездили верхом в столь поздний час? И почему пытались меня обмануть, сочиняя небылицы? Где же вы были? Говорите!
– В дальнем конце парка, – с запинкой ответила она. – Ничего я не сочиняла!
– И больше нигде?
– Нигде, – прошептала она.
– Ах, Кэтрин! – сокрушенно вскричала я. – Сами знаете, что поступили дурно, иначе не стали бы говорить мне неправду! Если бы вы знали, как меня это огорчает! Уж лучше проболеть целых три месяца, чем слушать от вас заведомую ложь!
Она бросилась ко мне, заплакала и обвила руками за шею.
– Эллен, я боялась, что ты рассердишься! Пообещай меня не ругать и узнаешь всю правду! Ненавижу таиться!
Мы опустились на сиденье возле окна; я заверила, что ругаться не буду, какую бы тайну бедняжка ни хранила, хотя я, конечно, догадывалась, о чем пойдет речь, и она начала:
– Эллен, я ездила на «Грозовой перевал» и не пропустила ни дня с тех пор, как ты заболела, не считая трех раз до и двух после того, как ты поправилась. Я давала Майклу книги и картинки, чтобы он каждый вечер готовил Минни – помни, его тоже нельзя ругать! На перевал я приезжала к половине седьмого и обычно оставалась до половины девятого, потом галопом неслась домой. Я наведывалась туда вовсе не ради своего развлечения – очень часто почти весь вечер я чувствовала себя ужасно несчастной, однако счастливые моменты тоже случались – примерно раз в неделю. Поначалу я боялась, что мне придется долго тебя уговаривать, убеждая в необходимости сдержать данное Линтону слово, ведь я обещала ему прийти завтра же, однако на следующее утро ты слегла с простудой, избавив меня от лишних хлопот. Пока Майкл чинил замок в парковой калитке, мне удалось раздобыть ключ: я рассказала ему, что мой кузен болен и не может приехать в усадьбу, а папа стал бы возражать против моих визитов, и договорилась с ним насчет лошади. Конюх любит читать и хочет от нас уйти, чтобы завести семью, поэтому предложил помощь в обмен на книги из библиотеки, но я решила обойтись своими собственными, и это устроило его гораздо больше.