– Усадьбу я собираюсь сдавать, – ответил он, – а мои дети пусть живут со мной вместе. Вдобавок девчонка послужит мне в хозяйстве – не кормить же ее задарма. Я не позволю ей нежиться в роскоши и праздности после того, как Линтона не станет. Поторопитесь собрать вещи и не заставляйте принуждать вас силой.
– Я пойду сама, – сказала Кэтрин. – Кроме Линтона, мне больше некого любить на этом свете. И хотя вы постарались сделать так, чтобы мы возненавидели друг друга, вам это не под силу! Я не позволю его обижать, когда я рядом, и не позволю меня запугивать!
– Да вы прямо герой, как я посмотрю, – заметил Хитклиф. – Я не собираюсь причинять ему вред, иначе ваша пытка закончится слишком рано, а вы мне не настолько симпатичны. Линтона сделает ненавистным для вас вовсе не мое участие – с этим вполне справится его милейший характер. Из-за вашего бегства и последствий оного парень прямо сочится желчью, так что не ждите благодарности за свою благородную самоотверженность. Я слышал, как он рисует Цилле приятную картинку того, что мог бы проделать, будь он силен, как я: задатки у него явно присутствуют, а физическая немощь заставит напрячь смекалку, чтобы найти замену силе.
– Я знаю, что у него скверный характер, – заметила Кэтрин, – есть в кого! Я рада, что у меня характер получше и позволяет прощать, потому как я знаю: Линтон меня любит, и за это я люблю его. А вас, мистер Хитклиф, вообще никто не любит, и какими несчастными вы бы нас ни делали, мы все равно сможем утешаться мыслью, что ваша жестокость проистекает из еще большего, чем наше, злосчастия. Ведь вы несчастны, признайтесь! Одиноки, как дьявол, и так же завистливы! Никто вас не любит – никто не заплачет, когда вы умрете! Не хотела бы я оказаться на вашем месте!
Кэтрин говорила с нотками отчаянного торжества в голосе: она словно решила проникнуться духом своего будущего семейства и черпала удовольствие в горестях своих врагов.
– Тебе и на своем будет неуютно, – заявил ее свекор, – если простоишь без дела еще минуту. Вон отсюда, ведьма, беги собирать вещи!
Она с презрением вышла. Воспользовавшись ее отсутствием, я принялась умолять мистера Хитклифа взять меня на «Грозовой перевал» вместо Циллы, ее же отправить сюда, но он отказался наотрез. Он велел мне помолчать и впервые толком огляделся по сторонам, посмотрел на картины. Изучив портрет миссис Линтон, он сказал:
– Этот я заберу на перевал. Не то чтобы он мне нужен, но… – Он резко отвернулся к огню и продолжил с тем, что за неимением лучшего слова я назову улыбкой. – Знаешь, что я сделал вчера? Велел могильщику, копавшему яму для Линтона, снять землю с крышки гроба Кэтрин, и открыл ее. Я думал, что останусь там навеки… Я видел ее лицо – оно все еще узнаваемо! Могильщик меня едва растормошил и сказал, что под действием воздуха лицо быстро изменится. Я отломал стенку гроба и присыпал все, как было, только не со стороны Линтона, будь он проклят! Жаль, его не запаяли в свинец! Я подкупил могильщика, чтобы он отодвинул стенку, когда меня положат рядом, и мою тоже; к тому времени, как Линтон до нас доберется, он не сможет различить, где кто!
– Вот вы дурной, мистер Хитклиф! – воскликнула я. – Как не стыдно тревожить мертвых!
– Никого я не потревожил, Нелли, – заявил он, – наоборот, расслабился и облегчил свои страдания. Теперь мне будет намного спокойнее, а вам – проще удержать меня под землей, когда я туда попаду. Тревожить ее? Ну уж нет, она сама тревожила меня день и ночь, все восемнадцать лет – непрерывно, безжалостно – до вчерашнего вечера! С тех пор я спокоен. Я мечтал уснуть последним сном рядом со спящей там, и пусть бы сердце мое остановилось, и щека примерзла к ее щеке.
– Если бы она разложилась во прах или что похуже, о чем бы вы мечтали тогда? – спросила я.
– Разлагаться с нею вместе и стать еще более счастливым! Неужели думаешь, я страшусь подобных перемен? Поднимая крышку, я ожидал преображения, но вышло даже лучше: оно случится, когда я лягу рядом. К тому же, если бы я не увидел ее бесстрастное лицо, меня вряд ли покинуло бы одно странное чувство. Началось все довольно чудно. Ты знаешь, после ее смерти я сходил с ума, день и ночь молился, чтобы она вернулась ко мне в виде призрака! Я очень верю в призраков – прямо-таки убежден, что они бродят среди нас. В день ее погребения случился снегопад. Вечером я пошел на погост. Мело, как зимой, и вокруг ни души. Я не боялся, что ее дурак-муженек там припозднится, а никого другого туда бы не занесло. Нас разделяла всего пара ярдов земли, и я сказал себе: «Я вновь заключу ее в объятия! Ничего, что она холодна – виной тому лишь северный ветер, ничего, что бездвижна – она просто спит». Я раздобыл в сарае с инструментами лопату и принялся вгрызаться в землю изо всех сил – вот я чиркнул по гробу, начал отбрасывать землю руками, дерево затрещало, как вдруг, почти добравшись до цели, я услыхал над собой чей-то вздох – кто-то подошел к краю могилы и склонился над нею! «Если только мне удастся сорвать крышку, – прошептал я, – пусть нас обоих засыплют землей!» – и я набросился на доски еще отчаяннее. Сверху снова вздохнули, прямо над моим ухом. Мне почудилось, что теплое дыхание развеяло ветер со снегом. Я знал, что рядом не может быть никого из плоти и крови, но точно так же, как в темноте ощущаешь приближение к какому-то предмету, который нельзя увидеть, так и я с полной уверенностью ощутил, что Кэйти там – не подо мной, не в гробу, а на земле. Внезапно меня охватило огромное облегчение. Я бросил свой мучительный труд и сразу утешился. Ее присутствие ощущалось, пока я зарывал могилу, и влекло меня домой. Можешь смеяться, сколько угодно, но я был уверен, что вижу ее. Я был уверен, что она со мной, и разговаривал с ней, как с живой. Добравшись до «Грозового перевала», я не смог войти – проклятый Эрншо с моей женой на пару заперли дверь. Помню, как остановился, чтобы выбить из него дух, и ринулся наверх, в нашу комнату. Я торопливо огляделся – я чувствовал ее подле меня – и почти видел, но нет! От мучительной тоски я исходил кровавым потом, я умолял ее показаться хотя бы на миг! Тщетно. Как и при жизни, чертовка обошлась со мной наихудшим образом! И с тех пор я терпел – то в большей, то в меньшей степени – поистине невыносимую, адскую муку! Она держала мои нервы в ужасном напряжении, и не будь те словно канаты, давно бы ослабели, как у Линтона. Когда я сидел в доме с Гэртоном, мне казалось: стоит выйти, и я увижу ее; когда гулял по пустоши, то должен был встретить ее по возвращении домой, когда уходил из дома, то спешил обратно: она наверняка ждет меня на перевале, думал я! А если ложился в ее комнате, то глаз не мог сомкнуть! Едва я опускал веки, как она возникала по ту сторону окна, раздвигала панели, входила в спальню или клала милую головку рядом со мной на подушку, как в детстве, и я поднимал веки, чтобы посмотреть – я открывал и закрывал глаза по сотне раз за ночь и неизменно разочаровывался! Как меня это мучило! Я часто и громко стонал, из-за чего старый пройдоха Джозеф наверняка вообразил, будто меня терзают муки совести. Теперь, увидев ее, я слегка успокоился. Довольно странный способ убийства – даже не дюйм за дюймом, а еще более крошечными порциями, распаляя меня призраком надежды в течение восемнадцати лет!
Мистер Хитклиф замолчал и утер облепленный мокрыми волосами лоб, глаза его напряженно смотрели на красные угли в камине, брови не сведены, а подняты к вискам, что делало лицо менее мрачным, зато придавало ему странное выражение тревоги и мучительной сосредоточенности на одном предмете, поглощавшем все его внимание. Он говорил будто не со мной, и я помалкивала. Мне не нравилось слушать его откровения! Вскоре он вновь принялся разглядывать портрет, снял его и прислонил к дивану, чтобы лучше видеть, и тут вошла Кэтрин, объявив, что будет готова, когда оседлают ее лошадку.
– Портрет отправьте завтра, – велел мне Хитклиф, повернулся к невестке и добавил: – Обойдетесь без лошади. Вечер погожий, а на «Грозовом перевале» она вам ни к чему, путешествий верхом отныне не будет. Идемте.
– До свиданья, Эллен! – шепнула моя милая маленькая хозяйка и поцеловала меня холодными, как лед, губами. – Не забывай меня навещать!
– Даже не вздумайте, миссис Дин! – предупредил меня ее новый отец. – Если я пожелаю с вами поговорить, то приду сюда. Незачем совать нос в мои домашние дела!
Хитклиф жестом велел ей идти вперед, и от ее последнего взгляда у меня защемило сердце. Я смотрела из окна, как они идут через сад. Хитклиф взял Кэтрин под руку – сперва она явно возражала, потом подчинилась, – и быстрыми шагами вывел ее на аллею, где их скрыли деревья.
Глава XXX
После я наведалась на «Грозовой перевал», но ее так и не видала: когда я попросила ее позвать, Джозеф встал в дверях и не дал мне пройти. Он заявил, что миссис Линтон захворала, а хозяина нет дома. Цилла кое-что рассказывала мне о том, что у них происходит, иначе я едва ли знала бы, кто жив, кто умер. Сдается мне, она считает Кэтрин заносчивой и невзлюбила ее сразу. Моя юная госпожа попросила ее о помощи, как только переехала туда, но мистер Хитклиф велел прислуге заниматься своими делами и предоставить его невестке заботиться о себе самой, и Цилла с готовностью подчинилась, будучи женщиной недалекой и эгоистичной. В ответ на пренебрежение Кэтрин выказала детскую досаду, отплатила ей презрением и причислила мою осведомительницу к своим врагам, словно та действительно причинила ей сильную обиду. Месяца полтора назад я имела с Циллой долгую беседу, как раз перед вашим приездом, мы прогуливались с ней по пустоши, и вот что она мне рассказала.
– Придя на «Грозовой перевал», миссис Линтон первым делом помчалась наверх, не поздоровавшись ни со мной, ни с Джозефом, – сообщила она, – заперлась в комнате Линтона и просидела там до утра. Потом, когда хозяин с Эрншо завтракали, вошла в дом и спросила с трепетом, можно ли послать за доктором, поскольку ее кузен очень болен.
«Мы в курсе, – ответил Хитклиф, – но его жизнь не стоит ни гроша, и тратиться на доктора ни к чему».