Я поскорее увела мою юную госпожу, чему она была только рада, Гэртон с Джозефом последовали за нами, и мистер Хитклиф просидел один до обеда. Я посоветовала Кэтрин поесть наверху, но едва хозяин заметил, что ее место пустует, как велел ее позвать. Он ни с кем из нас не разговаривал, ел очень мало и ушел сразу после окончания трапезы, сообщив, что вернется лишь вечером.
Во время его отсутствия новоиспеченные друзья устроились в доме, и я слышала, как Гэртон сурово отчитывает свою кузину за непрошеные разоблачения, когда та попыталась рассказать, как свекор поступил с его отцом. Он заявил, что не потерпит ни единого худого слова в его адрес: даже если тот сам дьявол, это неважно, он все равно будет его поддерживать; и пусть она лучше оскорбляет его самого, как прежде, чем трогает мистера Хитклифа. Кэтрин разозлилась, но кузен смог ее обуздать, спросив, как бы она отнеслась к наветам на своего отца. Тогда она поняла, что Эрншо заботится о чести Хитклифа, как о своей, и привязан к нему узами настолько крепкими, что доводы рассудка не способны их разорвать – цепями, выкованными привычкой, и пытаться их ослабить жестоко. Впредь она проявляла чуткость и воздерживалась от жалоб и любых выражений неприязни по отношению к Хитклифу, а мне призналась, что сожалеет о своих попытках поссорить его с Гэртоном: я убеждена, что больше она слова дурного не молвила в адрес своего обидчика.
После небольшой размолвки молодые люди вновь стали друзьями и с головой окунулись в учебу: он – в роли ученика, она – учителя. Закончив со своими делами, я пришла с ними посидеть и не заметила, как время пролетело – так приятно было за ними наблюдать. Знаете, сэр, оба они для меня как дети: одной я горжусь давно, другой наверняка порадует меня в ближайшее время ничуть не меньше. Его прямая, добрая и смышленая натура быстро сбросила оковы невежества и морального упадка, в которых его взращивали, а искренние похвалы Кэтрин лишь подстегнули усердие прилежного мальчика. Просветление рассудка отразилось и на лице, добавило ему живости и благородства – трудно представить, что это тот же самый юноша, которого я встретила на «Грозовом перевале», придя за своей юной госпожой после ее экспедиции в Пеннистон-Крэг! Пока я ими восхищалась и молодые люди трудились, наступили сумерки, тут же вернулся и хозяин. Он нагрянул совершенно неожиданно, через парадную дверь, и успел как следует разглядеть нашу дружную троицу прежде, чем мы подняли головы, чтобы на него посмотреть. Я подумала, что зрелища более приятного и невинного вообразить нельзя – стыд и позор за такое ругать! Красный отблеск камина падал на их прелестные головки и освещал лица, преисполненные детского энтузиазма: хотя ему было двадцать три, а ей восемнадцать, обоим предстояло столько всего прочувствовать и пережить, что разочарования пресыщенной зрелости их пока не затронули.
Оба подняли глаза на мистера Хитклифа – наверное, вы никогда не замечали, что глаза у них одинаковые, точь-в-точь, как у Кэтрин Эрншо. Нынешняя Кэтрин больше ничем на нее не походила, разве только шириной лба и изгибом ноздрей, из-за которых казалась довольно высокомерной, хотела она того или нет. В случае с Гэртоном сходство еще более поражало: оно всегда бросалось в глаза, но в тот момент выглядело особенно явным, поскольку непривычная для него деятельность обострила чувства юноши и пробудила доселе дремавшие умственные способности. Полагаю, это сходство и обезоружило мистера Хитклифа: он подошел к камину в сильном душевном волнении, которое быстро улеглось, стоило ему взглянуть на юношу, или, точнее, приняло другой характер. Хозяин забрал книгу, посмотрел на открытую страницу, затем вернул без единого замечания, жестом велев Кэйти удалиться; ее товарищ тоже вышел, меня же попросил остаться.
– Скверный исход, не так ли? – заметил он, поразмыслив над сценой, которой стал свидетелем. – Нелепый конец моим неистовым усилиям! Я раздобыл ломы и топоры, чтобы разрушить до основания оба дома, приучал себя трудиться, как Геркулес, а когда все необходимое и зависящее от меня было сделано, обнаружил, что желание срывать черепицу с крыш пропало! Старые враги меня не одолели, наступил подходящий момент для мести их наследникам – я мог бы это сделать, остановить меня некому. Но зачем? Бить мне расхотелось, я даже руку занести не потружусь! Выглядит так, словно я трудился столько лет лишь для того, чтобы проявить великодушие. Ничего подобного: я начисто утратил способность наслаждаться их крахом и стал слишком ленив, разрушать мне теперь ни к чему.
Нелли, грядет странная перемена – на меня уже легла ее тень. Повседневная жизнь меня так мало интересует, что я забываю есть и пить. Те двое, что сейчас вышли из комнаты, – единственные объекты моего внимания, сохранившие внешний облик, и это причиняет почти невыносимые страдания. О ней я и говорить не стану, и думать не хочу, однако искренне желаю, чтобы она стала невидимой – ее присутствие сводит меня с ума. Он же действует на меня иначе, и все-таки, будь то в моей власти – если бы я смог отослать его прочь и не выглядеть в глазах других сбрендившим, я бы век его не видал! Пожалуй, ты подумаешь, что я не в себе, – добавил он, силясь улыбнуться, – если я опишу тебе тысячи мыслей и эпизодов из прошлого, которые он во мне пробуждает. Впрочем, ты никому не расскажешь, а мой разум настолько замкнулся в себе, что под конец просто жаждет открыться другому человеку.
Пять минут назад Гэртон казался воплощением моей юности, а не живым человеком; я испытывал к нему столь разнообразные чувства, что их невозможно облечь в слова. Во-первых, поразительное сходство с Кэтрин связывает его с ней самым страшным образом. Ты, верно, считаешь, что это сильнее всего потрясло мое воображение, но нет! Ведь здесь о Кэтрин напоминает абсолютно все: ее черты я вижу в плитках пола, в каждом облаке и в дереве – ее лик клубится в ночном воздухе и отражается в каждом предмете в дневное время – он буквально повсюду! Самые обычные лица мужчин и женщин, даже мое лицо, дразнят меня подобием. Весь мир – страшное скопище напоминаний о том, что она существовала и что я ее потерял! В Гэртоне я вижу воплощение, точнее, призрак моей бессмертной любви, безумных попыток отстоять свое право, моего унижения, гордости, моего счастья и страданий…
Поверять тебе мои мысли – полное безумие, но лишь так ты поймешь, почему его компания мне вовсе не на пользу, хотя оставаться в одиночестве я тоже не могу, почему для меня это нескончаемая пытка, и отчасти потому мне безразлично, как он ладит с кузиной. Я больше не могу уделять им внимание.
– О какой перемене вы говорите, мистер Хитклиф? – спросила я, встревоженная его странным поведением: хотя, на мой взгляд, ему не грозила ни утрата рассудка, ни смерть, поскольку он был вполне силен и крепок, к тому же его с детства одолевали мрачные мысли и неуместные фантазии. Возможно, Хитклиф и помешался на своем умершем идоле, но во всех остальных аспектах его рассудок был таким же здравым, как и мой.
– Сам не знаю, – ответил он, – я лишь чувствую ее приближение.
– Вы не заболели? – спросила я.
– Нет, Нелли, не заболел.
– И страха смерти у вас нет? – продолжала допытываться я.
– Ничуть, – ответил он, – ни страха, ни предчувствия, ни надежды на смерть. Откуда бы им взяться? При моем крепком телосложении, умеренном образе жизни и мирном труде я не покину землю, пока не доживу до седых волос. И все же я так больше не могу! Мне приходится напоминать себе о необходимости дышать – сердце почти забывает, что должно биться! Это все равно, как сжимать тугую пружину: приходится принуждать себя к любому, самому ничтожному действию, если оно не связано с владеющей мной мыслью; точно так же я заставляю себя через силу замечать все живое и мертвое, если оно не имеет отношения к моей единственной идее. У меня есть одно желание, и я стремлюсь к его достижению и душой, и телом. Они устремлены к нему так долго и упорно, что я убежден: это произойдет в ближайшем будущем, потому что проклятое желание разрушило всю мою жизнь. Я – весь в предвкушении! От признаний мне ничуть не легче, но тебе они помогут хотя бы отчасти понять, что со мной происходит, почему я веду себя столь странно. О, Господи! Битва затянулась, скорее бы конец!
Он заметался по комнате, бормоча страшные слова, и вскоре склонил меня на сторону Джозефа, который полагал, что совесть повергла душу Хитклифа в прижизненный ад. Мне было очень любопытно, чем все закончится. Хотя прежде он редко показывал, что у него на сердце, даже виду старался не подавать, я ничуть не сомневалась: подобное состояние стало для него привычным, пусть и ни одна живая душа об этом не догадывалась. Даже вы, мистер Локвуд, когда видели его в последний раз, ни о чем не подозревали, а в то время, о котором я говорю, он был точь-в-точь таким же, только чуточку больше любил уединение и, пожалуй, сильнее сторонился людей.
Глава XXXIV
После того вечера мистер Хитклиф несколько дней избегал встречаться с нами за столом и все же не позволил себе выдворить Гэртона с Кэйти на кухню. Он не любил идти на поводу у своих чувств и предпочел устраниться, поскольку считал вполне достаточным принимать пищу раз в сутки.
Однажды ночью, когда семья отошла ко сну, я услышала, как хозяин спустился и вышел через парадную дверь. Я не слышала, как он вернулся, и поутру он тоже отсутствовал. Стоял апрель, погода была приятная и очень теплая, травка бурно зеленела от легких дождей и солнышка, и две карликовые яблони возле южной стены цвели вовсю. После завтрака Кэтрин уговорила меня вынести кресло и посидеть с работой под елями в торце здания, затем упросила Гэртона, который вполне оправился после случая на охоте, вскопать и благоустроить ее садик, перенесенный в угол из-за жалоб Джозефа. Я наслаждалась весенними ароматами и ласковым голубым небом над головой, и тут моя юная госпожа, умчавшаяся к воротам накопать корешков примулы для клумбы, вернулась с полупустыми руками и сообщила, что идет мистер Хитклиф.