– Он даже со мной заговорил! – добавила она с озадаченным видом.
– Что сказал? – поинтересовался Гэртон.
– Велел поскорее убираться прочь, – ответила она. – И вид у него необычный: я глаз не смогла оторвать.
– Что с ним не так?
– Выглядит почти радостным и веселым. Нет, «почти» не то слово – он очень радостный, взволнованный и довольный!
– Значит, ночная прогулка его развлекла, – заметила я с беззаботным видом, хотя на самом деле удивилась не меньше нее и решила убедиться лично: такое зрелище не каждый день увидишь.
Придумав подходящий предлог, я вошла в дом. Хитклиф стоял у открытой двери, был бледен и дрожал, хотя глаза его и правда сверкали радостным блеском, который придавал всему лицу совершенно другое выражение.
– Завтракать будете? – спросила я. – Представляю, как вы проголодались, прогуляв всю ночь!
Мне хотелось узнать, где он был, но спросить напрямую я не решалась.
– Я не голоден, – процедил он, отвернувшись, словно догадался, что я хочу выведать причину его хорошего настроения.
Признаюсь, тут я немного растерялась, поскольку не знала, стоит ли сейчас лезть к нему с нравоучениями.
– Не думаю, что стоит разгуливать по окрестностям, – все же заметила я, – вместо того, чтобы лежать в постели! В любом случае, в сырое время года это неразумно. Вы можете подхватить простуду или даже лихорадку: с вами явно что-то происходит!
– Ничего такого, с чем бы я не справился, – ответил он, – причем с превеликим удовольствием, если ты, наконец, оставишь меня в покое: иди, куда шла, и не лезь ко мне!
Я подчинилась и, проходя мимо, заметила, что он дышит быстро, как кошка.
«Ага, – сказала я себе. – Скоро кое-кто сляжет. Понятия не имею, чем он там занимался!»
За обедом хозяин сел с нами за стол и получил из моих рук полную тарелку, явно намереваясь наверстать упущенное за время своего поста.
– У меня нет ни простуды, ни лихорадки, Нелли, – заметил он, намекая на мои утренние нравоучения, – и я готов воздать должное любой пище, которую ты предложишь.
Мистер Хитклиф взял нож и вилку, собираясь приступить к трапезе, и вдруг передумал. Он положил их на стол, устремил взгляд в окно, поднялся и вышел. Обедая, мы видели, как он ходит по саду взад-вперед, и Эрншо сказал, что пойдет выяснить, почему он не стал есть – юноша заподозрил, что это мы его расстроили.
– Ну что, придет? – спросила Кэтрин, когда кузен вернулся.
– Нет, и он не зол, скорее очень доволен. Я вывел его из себя, дважды с ним заговорив, и он отправил меня к тебе. Еще и удивлялся, как я могу искать другой компании.
Я поставила тарелку на решетку, чтобы не остыла, и через пару часов он вернулся, когда в комнате никого не было, однако спокойнее не стал: все та же неестественная (она и правда была неестественной) радость в черных глазах, на лице ни кровинки, зубы то и дело скалятся в усмешке, тело дрожит, но не как при простуде или от слабости, скорее вибрирует, как натянутая струна.
Спрошу-ка, в чем дело, подумала я, ведь кроме меня некому. И я поинтересовалась:
– Мистер Хитклиф, наверное, вы услышали хорошую новость? Настроение у вас непривычно приподнятое.
– Откуда ей взяться, хорошей новости? Это от голода, хотя поесть мне, похоже, не суждено.
– Вот ваша тарелка, – указала я, – почему бы не пообедать?
– Сейчас не хочу, – торопливо произнес он, – подожду до ужина. Нелли, раз и навсегда, предупреди Гэртона и остальных, чтобы держались от меня подальше. Пусть меня никто не беспокоит: я хочу, чтобы комната была в полном моем распоряжении.
– Почему вы их гоните? Они опять что-нибудь натворили? – спросила я. – Скажите, почему вы ведете себя так странно, мистер Хитклиф? Где вы были прошлой ночью? Спрашиваю вовсе не из праздного любопытства, ведь…
– Именно из любопытства, – со смехом перебил он. – И все же отвечу. Прошлой ночью я стоял на пороге ада, сегодня же приблизился к своему раю. Я на него смотрю – до него всего три фута! Теперь тебе лучше уйти. Не будешь совать нос куда не следует – не увидишь и не услышишь ничего, что могло бы тебя напугать.
Выметя золу из камина и стерев со стола, я вышла озадаченная как никогда.
В тот день он больше из дома не выходил, и никто не нарушал его уединения, пока не пробило восемь и я не сочла нужным отнести ему свечу и ужин, хотя он и не просил. Хитклиф стоял у открытого окна, прислонившись к створке, однако смотрел не наружу: лицо его было обращено вглубь комнаты. Угли прогорели, помещение наполнил влажный, мягкий воздух пасмурного вечера, и стояла такая тишина, что слышалось не только журчанье ручья в Гиммертоне, но и шелест воды по гальке и бульканье вокруг больших валунов, которые он не в силах покрыть. При виде погасшего камина я недовольно заворчала и принялась закрывать окна одно за другим, пока не добралась до последнего.
– Прикажете затворить? – спросила я, желая его поторопить.
Стоило мне заговорить, и взгляд его вспыхнул. Ах, мистер Локвуд, знали бы вы, как он меня напугал! Запавшие черные глаза, мертвенная бледность и жуткая усмешка – мне показалось, что передо мной не мистер Хитклиф, а злобный гоблин! К своему ужасу, я коснулась свечой стены и обрекла себя на темноту!
– Закрывай, – ответил знакомый голос. – Эх ты, недотепа! Зачем держать свечу горизонтально? Скорей неси другую.
Я выскочила вон, одержимая глупым страхом, и велела Джозефу:
– Хозяин просит, чтобы ты принес огня и разжег камин! – Сама я соваться к нему вновь побоялась.
Джозеф насыпал горящих углей в совок и вошел, но тут же вернулся, неся поднос с ужином в другой руке, и объяснил, что мистер Хитклиф ложится спать и до утра ничего не хочет. Мы слышали, как он поднимается по лестнице, только вот отправился он вовсе не в спальню, а свернул в комнату, где шкаф-кровать: окно там широкое, как я уже упоминала, и через него можно выбраться наружу. Я подумала, что он затеял еще одну полуночную вылазку и хочет, чтобы мы не узнали.
«Может, он вурдалак или вампир?» – задумалась я, перебирая в памяти прочитанное про жутких существ, исчадий ада. Потом вспомнила, как ухаживала за маленьким Хитклифом в детстве, как он рос у меня на глазах, как я наблюдала за ним почти всю жизнь, и поняла, насколько глупо поддаваться таким предрассудкам. «Откуда же взялось то смуглое дитя, которое мой добрый хозяин принес на свою беду?» – шепнуло Суеверие, когда я погрузилась в дрему. И я начала в полусне сочинять ему подходящую родословную и, повторяя свои дневные догадки, вновь и вновь прослеживала его жизненный путь в самых мрачных красках, заканчивая смертью и похоронами. Мне особенно запомнилось, как я негодую, потому что должна диктовать надпись для могильного камня, и прошу совета у могильщика: фамилии у покойного не было, возраста его мы не знали, поэтому сошлись на одном слове: «Хитклиф». Так и получилось. Если зайдете на погост, то на его могильном камне прочтете лишь имя и дату смерти.
С рассветом ко мне вернулся здравый смысл. Как только развиднелось, я пошла в сад взглянуть на следы под его окном. Их не было. «Он остался дома, – подумала я, – и сегодня ему полегчает». Я приготовила завтрак на всех домочадцев, как и заведено, и велела Гэртону с Кэтрин не ждать хозяина, потому что тот лег поздно. Они решили перекусить снаружи, под деревьями, и я накрыла для них столик.
Вернувшись, я обнаружила мистера Хитклифа внизу. Они с Джозефом обсуждали какие-то дела на ферме, и он выдавал четкие, подробные указания, но говорил слишком торопливо, постоянно отворачивался и сохранял все то же взволнованное выражение лица, причем волнение его усилилось. Когда Джозеф вышел из комнаты, он занял свое привычное место, и я поставила перед ним чашку кофе. Он придвинул ее, затем положил руки на стол и посмотрел на противоположную стену, насколько я поняла, на один определенный участок, оглядывая его сверкающими, беспокойными глазами с таким интересом, что перестал дышать на целых полминуты.
– Ну же! – воскликнула я, подталкивая хлеб к его руке. – Ешьте и пейте, пока не остыл, кофе вас почти час дожидается!
Он меня не замечал и все же расплылся в улыбке. Лучше бы скрежетал зубами, чем так улыбаться!
– Мистер Хитклиф, хозяин! – вскричала я. – Бога ради, не смотрите так, словно узрели неземное видение!
– Бога ради, незачем так орать, – ответил он. – Осмотри комнату и скажи: мы тут одни?
– Конечно, – заверила я, – конечно, одни.
И все же я невольно ему подчинилась, словно не была уверена до конца. Взмахом руки он расчистил стол и подался вперед.
Теперь я поняла, что смотрит он не на стену – искомый предмет находился футах в двух от него. И что бы это ни было, оно явно доставляло хозяину чрезвычайно острые переживания – по крайней мере, на такую мысль наводило страдальческое и все же восторженное выражение лица. Воображаемый предмет не стоял на одном месте: глаза Хитклифа следовали за ним неотрывно, даже во время разговора со мной. Тщетно я напоминала ему, что он слишком долго обходится без еды: если в ответ на мои увещевания он и пытался к чему-нибудь прикоснуться, если его рука и тянулась к куску хлеба, пальцы сжимались в кулак прежде, чем достигнуть цели, и безвольно опускались на стол.
Я сидела, являя собой воплощенное терпение, и пыталась отвлечь хозяина от поглотивших его размышлений, но он рассердился, вскочил и поинтересовался, почему я не даю ему принимать пищу в удобное для него время, и сказал, что в следующий раз я могу не ждать, просто оставить поднос и уйти. Произнеся эти слова, он вышел из дома, медленно побрел по садовой дорожке и скрылся за воротами.
Потянулись тревожные часы, снова наступил вечер. Я засиделась допоздна и долго не могла уснуть. Он вернулся после полуночи и вместо того, чтобы лечь спать, закрылся в комнате внизу. Я напрягала слух, ворочалась, наконец оделась и сошла вниз. Лежать, терзая свой мозг сотней пустых опасений, было невыносимо.
Я различала шаги мистера Хитклифа, беспокойно мерившего пол, и глубокие вздохи, похожие на стоны. До меня доносились отдельные слова, однако разобрать я смогла лишь имя Кэтрин в сочетании с безумными выражениями нежности или страдания, причем говорил он так, будто обращается к присутствующему там человеку: негромко и серьезно, вырывая слова из глубины души. Мне не хватило смелости войти прямо к нему, но хотелось отвлечь его от наваждения, поэтому я подошла к кухонному очагу, поворошила и принялась сгребать угли. Это заставило хозяина появиться скорее, чем я ожидала. Он тут же распахнул дверь и позвал: