– Черные глаза и волосы! – повторил раздумчиво Линтон. – Я не могу себе его представить. Значит, я не похож на него, нет?
– Не очень, – ответила я. «Ни капельки!» – подумала я, глядя с сожалением на слишком белую кожу и тонкий стан моего спутника, на его большие томные глаза – глаза его матери, с той лишь разницей, что не было в них искристого огня, если только они не загорались вдруг обидой.
– Как странно, что он никогда не приезжал навестить меня и маму! – пробормотал Линтон. – Он видел меня когда-нибудь? Если да, то, верно, совсем маленьким. Я его не помню.
– Что ж вы хотите, мистер Линтон, – сказала я, – триста миль – это большое расстояние. А десять лет не кажутся взрослому таким длинным сроком, как вам. Возможно, мистер Хитклиф из лета в лето собирался съездить к вам, но все не представлялось удобного случая, а теперь уж поздно. Не докучайте ему вопросами об этом предмете: только расстроите его понапрасну.
Мальчик ушел в свои мысли и молчал до конца пути, пока мы не остановились перед воротами сада. Я следила за его лицом, чтобы уловить впечатление. Он важно и внимательно оглядел лепной фронтон и частые переплеты окон, редкие кусты крыжовника, искривленные елки, потом покачал головой; втайне он не одобрил наружный вид своего нового жилища. Но у него хватило рассудительности повременить с осуждением: еще могло вознаградить то, что его ждало в самом деле. Он не успел сойти с седла, как я уже пошла и открыла дверь. Был седьмой час; в доме только что позавтракали, ключница убирала со стола. Джозеф стоял возле кресла своего хозяина и рассказывал что-то про хромую лошадь, а Гэртон собирался на покос.
– Здравствуй, Нелли! – сказал мистер Хитклиф, увидев меня. – Я боялся, что мне придется самому идти за своею собственностью. Ты ее доставила, да?
Посмотрим, можно ли сделать из нее что-нибудь толковое.
Он встал и подошел к дверям; Гэртон и Джозеф остановились за его спиной, разинув рты. Бедный Линтон переводил пугливый взгляд с одного на другого.
– Ясное дело! – сказал Джозеф, с важным видом рассматривая мальчика. – Вас надули, хозяин: это девчонка!
Хитклиф, смерив сына таким взглядом, что того охватила оторопь, презрительно рассмеялся.
– Бог ты мой, какая красота! Какое прелестное милое создание! – воскликнул он. – Его, верно, вскормили на слизняках и кислом молоке, Нелли? Ох, пропади моя душа! Он еще хуже, чем я ожидал, а я, видит черт, не из оптимистов!
Я попросила дрожащего и ошеломленного мальчика спрыгнуть с седла и войти. Он не совсем понял, что означали слова отца и к нему ли они относились. Да он и не был еще вполне уверен, что угрюмый насмехающийся незнакомец – его отец. Но он в трепете прижался ко мне, а когда мистер Хитклиф снова сел и сказал ему: «Поди сюда!» – он уткнулся лицом в мое плечо и заплакал.
– Ну, ну, ничего! – сказал Хитклиф и, протянув руку, грубо приволок его к себе, зажал между коленями и поднял ему голову за подбородок. – Что за чушь! Мы не собираемся обижать тебя, Линтон, – ведь так тебя зовут? Ты сын своей матери, весь в нее! Где же в тебе хоть что-то от меня, пискливый цыпленок?
Он снял с мальчика шапку и откинул с его лба густые льняные кудри, ощупал его тонкие руки от плеча до кисти, маленькие пальчики; и Линтон, пока шел этот осмотр, перестал плакать и поднял большие синие глаза, чтобы самому разглядеть того, кто его разглядывал.
– Ты меня знаешь? – спросил Хитклиф, убедившись, что все члены этого тела одинаково хрупки и слабы.
– Нет, – сказал Линтон с бессмысленным страхом в глазах.
– Но ты, конечно, слышал обо мне?
– Нет, – повторил он.
– Нет? Какой стыд, что мать не внушила своему сыну уважения к отцу! Так я скажу тебе: ты мой сын, а твоя мать – бесстыжая дрянь, раз она оставляла тебя в неведении о том, какой у тебя отец. Нечего ежиться и краснеть! Хоть это кое-чего и стоит – видеть, что кровь у тебя не белая. Будь хорошим партнером, и тебе со мной будет неплохо. Нелли, если ты устала, можешь посидеть; если нет, ступай домой. Я понимаю, ты собираешься дать на Мызе полный отчет обо всем, что ты слышала и видела у нас. Но пока ты тут мешкаешь, дело улажено не будет.
– Хорошо, – ответила я. – Надеюсь, вы будете добры к мальчику, мистер Хитклиф, если он недолго пробудет с вами. Не забывайте, он у вас единственное родное существо на свете – другой родни, если и есть она у вас, вы никогда не узнаете.
– Я буду к нему очень добр, не бойтесь, – сказал он со смехом. – Только уж пусть никто другой не будет к нему добр: я ревнив и хочу всецело властвовать над его чувствами. А чтобы он сразу же ощутил мою доброту, Джозеф, принеси мальчику чего-нибудь на завтрак. Гэртон, чертов теленок, марш на работу! Да, Нел, – добавил он, когда те удалились, – мой сын – будущий хозяин вашей Мызы, и я не хочу, чтоб он помер раньше, чем я закреплю за собою право наследства. К тому же он мой: я хочу торжествовать, увидев моего отпрыска законным владельцем их поместий. Их дети будут наниматься к моему сыну обрабатывать за поденную плату землю своих отцов. Вот единственное побуждение, из-за которого я готов терпеть около себя этого щенка; я его презираю за то, каков он есть, и ненавижу его за те воспоминания, которые он оживляет! Побуждение единственное, но достаточное; мальчишке у меня ничего не грозит, и уход за ним будет такой же заботливый, каким твой господин окружил свою дочь. У него приготовлена комната наверху, обставленная для него в наилучшем вкусе. И я нанял преподавателя ходить сюда три раза в неделю за двадцать миль, учить мальчишку всему, чему он только захочет учиться. Гэртону я приказал слушаться его. В самом деле, я все наладил, имея в виду сделать из него джентльмена, человека, стоящего выше тех, с кем он должен будет общаться. Но я сожалею, что он так мало заслуживает моих стараний. Если я ждал чего-то от судьбы, то лишь одного: найти в своем сыне достойный предмет для гордости, – а этот жалкий плакса с лицом, точно сыворотка, горько меня разочаровал.
Он еще не договорил, когда вернулся Джозеф с миской овсяной каши на молоке и поставил ее перед Линтоном, который брезгливо заерзал, глядя на простое деревенское блюдо, и заявил, что не может этого есть. Я видела, что старый слуга в большой мере разделяет презрение своего хозяина к ребенку, хоть и вынужден хоронить свои чувства в душе, потому что Хитклиф требовал от подчиненных почтения к своему сыну.
– Не можете этого есть? – повторил он, глядя Линтону в лицо и понизив голос до шепота из страха, что его подслушают. – Но мистер Гэртон, когда был маленьким, не ел ничего другого, а что гоже было для него, то, мне думается, гоже и для вас!
– Я не стану этого есть! – возразил с раздражением Линтон. – Уберите.
Джозеф в негодовании схватил миску и принес ее нам.
– Что же это, скажете, тухлое, что ли? – спросил он, ткнув миску Хитклифу под нос.
– Почему тухлое? – сказал Хитклиф.
– Да вот, – ответил Джозеф, – наш неженка говорит, что не может этого есть. Все, скажу я, идет как по писаному! Его мать была такая же – мы все были, поди, слишком грязны, чтобы сеять пшеницу на хлеб для нее.
– Не упоминай при мне о его матери, – сказал сердито хозяин. – Дай ему что-нибудь такое, что он может есть, вот и все. Чем его обычно кормили, Нелли?
Я посоветовала напоить мальчика кипяченым молоком или чаем, и ключнице велено было приготовить что нужно. Вот и хорошо, раздумывала я, эгоизм отца, пожалуй, пойдет сыну на пользу. Хитклиф видит, что мальчик хрупкого сложения, значит, надобно обращаться с ним сносно. Мистер Эдгар успокоится, когда я ему сообщу, какой поворот приняла прихоть Хитклифа. И не найдя предлога оставаться дольше, я потихоньку ушла, покуда Линтон был занят тем, что боязливо отклонял дружелюбное заигрывание одной из овчарок. Но он слишком был настороже, и мне не удалось обмануть его: едва притворив за собою дверь, я услышала всхлипывание и отчаянный, настойчивый крик:
– Не уходите от меня! Я тут не останусь! Не останусь!
Затем поднялась и упала задвижка: Линтону не дали убежать. Я вскочила на Минни и пустила ее рысцой. На этом кончилась моя недолгая опека.
Глава XXI
Трудно пришлось нам в тот день с маленькой Кэти: она встала веселая в жажде увидеть братца и встретила весть о его отъезде такими жаркими слезами и жалобами, что Эдгар должен был сам успокоить ее, подтвердив, что мальчик скоро вернется. Он, однако, добавил: «…если мне удастся за брать его», а на это не было надежды. Обещание слабо ее утешило, но время оказалось сильней. И хотя она, бывало, нет-нет, а спросит у отца, когда же приедет Линтон, – прежде чем девочка снова увиделась с ним, его черты настолько потускнели в ее памяти, что она его не узнала.
Когда мне случалось встретиться в Гиммертоне с ключницей мистера Хитклифа, я спрашивала всякий раз, как поживает их молодой господин, потому что юный Линтон жил почти таким же затворником, как и Кэтрин, и его никогда никто не видел. Со слов ключницы я знала, что он по-прежнему слаб здоровьем и в тягость всем домашним. Она говорила, что мистер Хитклиф относится к нему, как видно, все так же неприязненно – и даже хуже, хоть и старается это скрывать: даже звук его голоса ему противен, и он просто не может просидеть в одной комнате с сыном несколько минут кряду. Разговаривают они друг с другом редко: Линтон учит уроки и проводит вечера в маленькой комнате, которая называется у них гостиной; а то лежит весь день в постели, потому что он постоянно простуживается – вечно у него насморк, и кашель, и недомогание, и всяческие боли.
– Сроду я не видела никого трусливей его, – добавила женщина. – И никого, кто бы так заботился о себе самом. Если я чуть подольше вечером оставлю открытым окно, он уж тут как тут: ох, ночной воздух его убьет! И среди лета – нужно, не нужно – разводи ему огонь; а если Джозеф закурил трубку, так это отрава. И подавай ему сласти и лакомства и молока – молока без конца, – а до нас ему и дела нет, чем пробавляемся мы зимой. Закутается в меховой плащ, сядет в свое кресло у камина, и грей ему весь день на углях чай с гренками или что-нибудь другое, что он любит; а если Гэртон сжалится и придет поразвлечь его – Гэртон, хоть и груб, да сердцем незлобен, – то уж будьте уверены, разойдутся они на том, что один заругается, а другой заплачет. Я думаю, не будь ему Линтон сыном, хозяин был бы очень рад, если б Гэртон избил бездельника до полусмерти; и уж он, наверно, не стерпел бы и выставил его за порог, знай он хоть наполовину, как этот Линтон нянчится со своей особой. Но хозяину такое искушение