Около полуночи мы все еще не ложились, и буря разразилась над «Грозовым перевалом» во всю мощь. Задул пронзительный ветер, загрохотал гром, и то ли от ветра, то ли от молнии сломалось дерево, росшее за углом дома. Огромная ветка рухнула на крышу, снеся часть восточной дымовой трубы, и в очаг на кухне посыпались камни и сажа. Мы решили, что это молния ударила в самую середину дома, поэтому Джозеф шлепнулся на колени, моля Господа вспомнить патриархов Ноя и Лота и, как в давние времена, пощадить праведников и покарать нечестивцев. Мне тоже почудилось, что нам было ниспослано наказание Господне. Мистер Эрншо виделся мне Ионой, и я подергала за ручку запертую дверь его берлоги, дабы удостовериться, что хозяин еще жив. Хиндли ответил довольно внятно, но в таких выражениях, что Джозеф завопил громче прежнего, что между людьми святыми, как он сам, и грешными, как его хозяин, Господь должен увидеть различие. Стихия, впрочем, бушевала лишь двадцать минут, не причинив нам вреда, одна лишь Кэти промокла до нитки, потому что так и не спряталась в укрытие и стояла без шляпы и шали, подставив ливню свое платье и непокрытую голову. Она вернулась в дом и легла на скамью вся мокрая, повернувшись к спинке и закрыв лицо руками.
– Послушайте, мисс, – воскликнула я, тронув ее за плечо, – вы же не собираетесь отдать богу душу? Знаете, который уж час? Половина первого ночи. Скорее идите спать! Нет смысла больше ждать этого глупого мальчишку. Он наверняка ушел в Гиммертон, да там и остался. Решил, что мы не станем его дожидаться так поздно – думает, что один мистер Эрншо не будет спать; а если дверь откроет хозяин, парню не поздоровится.
– Нет, нет! Не в Гиммертоне он вовсе! – встрял Джозеф. – Не иначе в трясине утоп! Эта божья кара ниспослана нам неспроста. Мой вам совет остерегаться, ибо скоро наступит ваш черед, мисс! Благодарение небесам! Все идет ко благу для тех, кто избран Господом и поднят из праха! Сами знаете, как сказано в Писании… – И он начал приводить отрывки из Библии с указанием глав и стихов.
Тщетно я просила упрямицу подняться и снять мокрую одежду. В конце концов я оставила Джозефа молиться, а ее дрожать и отправилась в постель вместе с маленьким Гэртоном, уснувшим так крепко, словно вокруг него все давно уже спали. Поначалу я слышала, как Джозеф продолжал читать свои молитвы, потом различила его неспешные шаги по приставной лестнице и наконец уснула.
Наутро я спустилась вниз несколько позже обычного и в лучах, пробивавшихся сквозь щели в ставнях, увидела мисс Кэтрин, которая все так и сидела у очага. Дверь в «дом» тоже была открыта, и кухня освещалась светом, льющимся из незапертых окон. Хиндли тоже поднялся и стоял у кухонного очага, осунувшийся и заспанный.
– Что тебя тревожит, Кэти? – спрашивал он, когда я вошла. – У тебя такой убитый вид – ну прямо как у щенка, которого вытащили из воды. Отчего ты такая мокрая и бледная, детка?
– Я промокла! – с неохотой отозвалась она. – И замерзла. Вот и все.
– Ох, до чего непослушная девица! – воскликнула я, видя, что хозяин сравнительно трезв. – Она насквозь вымокла под вчерашнем ливнем, просидела тут всю ночь, но мне так и не удалось заставить ее шевельнуться.
Мистер Эрншо посмотрел на нас с изумлением.
– Всю ночь! – повторил он. – Из-за чего? Ведь не грозы же она боялась? С тех пор уж несколько часов прошло.
Не желая упоминать пропавшего Хитклифа, мы обе старались как можно дольше скрывать его отсутствие, и я повторила, что не знаю, как ей взбрело в голову сидеть здесь ночью, а Кэтрин промолчала. Утро выдалось свежим и прохладным. Я распахнула окно, и в комнату тут же хлынули душистые ароматы сада, но Кэтрин с досадой попросила:
– Эллен, закрой окно. Я умираю от холода.
Ее зубы стучали, когда она придвинулась ближе к почти догоревшим углям.
– Она заболела, – сказал Хиндли, взяв ее за запястье. – Должно быть, поэтому она и отказалась идти спать. Черт побери! Мне здесь совершенно не нужны больные, хватит с меня! Зачем ты побежала под дождь?
– Как всегда, за парнями! – прокаркал Джозеф, воспользовавшись случаем, вызванным нашей нерешительностью, вставить свое ядовитое словцо. – На вашем месте, хозяин, я бы у них под носом дверь захлопнул – и перед господами, и перед деревенщиной. Дня не проходит, чтоб сюда не прошмыгнул этот хитрющий Линтон, стоит вам ступить за порог. А мисс Нелли – хороша, ничего не скажешь! – сидит на кухне и караулит, когда вы придете. Вы входите в одну дверь, а он уж удирает в другую. А наша важная барышня сама за парнем увивается! Виданное ли это дело – прятаться в полях после полуночи с этим подлым, богомерзким цыганенком Хитклифом! Думают, я слепой! Вот уж нет, я все вижу! И я видел, как молодой Линтон приходил и уходил, и видел, как ты (обращая свою тираду ко мне), никчемная, грязная ведьма, прошмыгнула в дом, едва заслышала с дороги стук копыт хозяйского коня.
– Замолчи, сплетник! – закричала Кэтрин. – Я не потерплю от тебя такой наглости! Эдгар Линтон зашел вчера совершенно случайно, Хиндли, и это я попросила его уйти, ибо знала, что в том состоянии, в котором ты был, тебе не захочется с ним встречаться.
– Ты, конечно же, лжешь, Кэти, – ответил ее брат. – Но до чего же ты простодушна! Не будем пока о Линтоне. Скажи – ты была с Хитклифом прошедшей ночью? Говори мне правду. Не бойся, ты ему не навредишь. Хотя я ненавижу его не меньше обычного, он намедни сделал мне кое-что хорошее, и посему совесть моя покамест не позволит свернуть ему шею. Дабы избежать такого поворота, я сегодня же утром пошлю его работать куда-нибудь подальше, но, когда он уйдет, советую всем быть начеку, ибо мои причуды не дадут вам жить спокойно.
– Прошедшей ночью я в глаза не видела Хитклифа, – ответила Кэтрин и начала горько плакать. – А если ты выгонишь его из дому, я уйду вместе с ним. Но скорее всего тебе это не удастся; скорее всего он и так ушел.
Тут она так безудержно разрыдалась, что последние слова трудно было разобрать.
Хиндли извергнул на нее потоки презрительной брани и велел тотчас убираться с глаз долой в свою комнату, иначе у нее найдется настоящий повод пустить слезу. Я уговорила ее послушаться и никогда не забуду, какая сцена разыгралась, когда мы поднялись к ней – мне стало попросту страшно. Было похоже, что Кэтрин впала в безумие, и я упросила Джозефа сбегать за доктором. Она явно начинала бредить. Как только мистер Кеннет ее увидел, он сразу объявил, что болезнь опасна. Кэтрин лихорадило. Доктор отворил ей кровь и сказал, чтобы я поила ее сывороткой и давала жидкую кашу на воде, а заодно следила, чтобы она не бросилась с лестницы или из окна. Потом он ушел, так как дел у него хватало, ведь в нашем приходе дома обыкновенно располагаются в двух-трех милях друг от друга.
Хоть я и не могу похвастаться, что из меня вышла хорошая сиделка, а Джозеф и хозяин были и того хуже, и хоть Кэтрин изводила нас и упрямилась, как это свойственно больным, все же болезнь отступила. Старая миссис Линтон, конечно, несколько раз заезжала к нам и наводила порядок, попрекала нас и всеми командовала; когда же Кэтрин начала выздоравливать, она настояла, чтобы девушку перевезли в поместье «Дрозды», чему мы были несказанно рады. Но у бедной дамы появились все основания раскаяться в проявленной доброте – и она, и ее муж вскоре подхватили лихорадку и оба умерли с разницею в несколько дней.
Наша юная леди вернулась домой еще более дерзкой, вспыльчивой и высокомерной, чем прежде. От Хитклифа после той грозы не было никаких известий, и однажды, когда Кэтрин окончательно вывела меня из себя, я имела неосторожность обвинить ее в исчезновении парня – что было истинной правдой, и она это хорошо знала. С того дня на протяжении нескольких месяцев она прекратила со мною всякое общение, лишь давала распоряжения по хозяйству. Джозефа тоже не замечала. Он, впрочем, не молчал и читал ей нотации, как и раньше, словно она все еще была маленькой девочкой. Кэтрин же полагала себя взрослой женщиной и нашей хозяйкой, считая, что недавняя болезнь дает ей право ожидать от нас особого к ней отношения. Да еще и доктор сказал, что не следует ей перечить – пусть все будет, как она пожелает. Потому если кто-то отваживался ей возразить, она считала это желанием ее уморить – не меньше. От мистера Эрншо и его друзей она держалась подальше, и брат, следуя советам Кеннета, а также опасаясь припадков, которыми обычно заканчивались у Кэтрин приступы гнева, разрешал ей делать все, что угодно, и, как правило, старался не испытывать ее горячий нрав. Хиндли чрезмерно потакал ее капризам – не из любви, а из тщеславия. Он искренне желал, чтобы она восстановила честь семьи браком с Линтоном, и, покуда она его не тревожила, ей позволялось помыкать нами, как рабами, – ему было все равно. Эдгар Линтон, как множество мужчин до и после него, пребывал в состоянии безумной влюбленности и почел себя счастливейшим из смертных в тот день, когда повел Кэтрин под венец в гиммертонской часовне через три года после смерти старого Линтона.
Против своей воли мне пришлось покинуть «Грозовой перевал» и переехать вместе с Кэтрин сюда, в «Дрозды». Малышу Гэртону было без малого пять лет, и я только-только начала учить его распознавать буквы. Тяжело нам было расставаться, но слезы Кэтрин оказались сильнее наших. Когда я отказалась переезжать и обнаружилось, что ее уговоры на меня не действуют, она пожаловалась мужу и брату. Первый предложил мне очень щедрое жалованье, а второй приказал собирать вещи. Сказал, что теперь, когда хозяйка съезжает, другие женщины в доме ему без надобности, а что до Гэртона, то викарий понемногу обучит его, чему следует. Так что у меня не осталось выбора, пришлось поступать, как велели. Я заявила хозяину, что он избавляется ото всех порядочных людей в доме, чтобы скорее прийти к погибели, поцеловала Гэртона на прощание, и с тех пор мальчик стал для меня чужим. Как странно мне теперь думать, что он совсем забыл свою Эллен Дин, а ведь когда-то он был для нее самым дорогим на свете, как и она для него!