Сказав это, ключница случайно бросила взгляд на часы над камином и с изумлением обнаружила, что стрелки показывают полвторого ночи. Она и слышать не хотела, чтобы остаться еще хоть на минутку, хотя, признаюсь, я и сам был склонен отложить продолжение ее рассказа. Теперь же, когда она ушла спать, я, поразмышляв еще часа два или три, готов был набраться мужества и тоже удалиться к себе, несмотря на мутную тяжесть в голове и ломоту в руках и ногах.
Глава 10
Миленькое начало отшельнической жизни! Четыре недели мучительного метания в болезни! Ох уж эти пронизывающие ветры и низкое северное небо, непроходимые дороги и медлительные деревенские лекари! И это однообразие человеческих лиц! А хуже всего устрашающие прогнозы Кеннета, убежденного, что до весны мне и носа нельзя казать из дома!
Только что меня почтил своим визитом мистер Хитклиф. Неделю назад он прислал мне связку куропаток – последних в этом сезоне. Мерзавец! Никак не скажешь, что он невиновен в моей болезни, и мне очень хотелось прямо заявить ему об этом. Но увы! Как я мог обидеть человека, который добрый час терпеливо просидел у моей постели и говорил о всяческих предметах, при этом не упоминая пилюли, сквозняки, пластыри и пиявок? Весьма приятное разнообразие! Для чтения я еще слишком слаб, но мог бы получить удовольствие от интересного рассказа. Почему бы не позвать миссис Дин, дабы она закончила свою повесть? Я помню все главные события, о коих шла речь. Да, я помню, что наш герой убежал и три года о нем не было известий, а героиня вышла замуж. Позвоню. Ключница будет рада найти меня вполне бодрым и готовым для приятной беседы.
Вот она и пришла.
– Через двадцать минут вам положено принять лекарство, сэр, – начала миссис Дин.
– Да бог с ним совсем! – ответил я. – Я бы хотел…
– Доктор говорит, что порошки вам больше принимать не нужно.
– С удовольствием про них забуду! Не перебивайте меня. Лучше сядьте рядышком. И не трожьте этот печальный строй пузырьков. Достаньте из кармана вязанье – вот так, а теперь продолжите свой рассказ о мистере Хитклифе с того момента, на котором вы остановились, и до сегодняшнего дня. Он получил образование в Европе и вернулся джентльменом? Или стал стипендиатом колледжа? Или удрал в Америку и прославился, выкачивая кровь из своей приемной родины? А может, гораздо быстрее сколотил состояние на английских больших дорогах?
– Вероятно, всего понемножку, мистер Локвуд, но я ни за что не могу ручаться. Я уже говорила вам, что не знаю, откуда у него взялись деньги, и не представляю, какими образом он воспитал свой ум, воспрянув из дикого невежества, в коем прозябал до того. Но, с вашего позволения, я продолжу, как умею, если мой рассказ вас развлечет и не утомит. Вам сегодня уже лучше?
– Гораздо.
– Рада это слышать. Так вот, мы с мисс Кэтрин переехали в поместье «Дрозды», и, к моему удивлению и радости, она стала вести себя намного лучше, чем я могла предположить в самых смелых мечтах. Казалось, она обожает мистера Линтона, и даже к его сестре относится с исключительной симпатией. И оба они, конечно, делали все, чтобы ей было хорошо. Это не терновник согнулся перед жимолостью, а жимолость обвила терновник. Не то чтобы кто-то пошел на уступки – одна стояла прямо, двое других склонялись; но кто же станет выказывать характер и капризничать, если не встречает ни противодействия, ни равнодушия? По моим наблюдениям, в мистере Эдгаре глубоко укоренился страх перед ее взрывным характером. От Кэтрин он это скрывал, но, если ему доводилось услышать от меня резкие слова в ее адрес или заметить, что другие слуги мрачнеют от какого-нибудь ее высокомерного приказания, он начинал беспокоиться и недовольно хмурить брови, чего никогда не случалось, когда дело шло о нем самом. Много раз он строго выговаривал мне за мою дерзость, присовокупляя, что ему больнее видеть свою супругу в раздражении, чем получить удар ножом. Дабы не печалить хорошего хозяина, я научилась быть более покладистой, и за полгода порох стал безвредным, как песок, ибо никто не подносил к нему огня. Временами на Кэтрин находила тоска, и она подолгу ни с кем не разговаривала. Муж относился к этому с молчаливым сочувствием и уважением, приписывая ее состояние изменениям в организме, произошедшим после тяжелой болезни, ведь до того она никогда не падала духом. Когда же солнышко вновь выходило из-за облаков, он тоже встречал любимую сияющей улыбкой. Думаю, я вправе сказать, что они были по-настоящему счастливы, и их счастье со временем становилось все крепче.
Но всему этому пришел конец. В конечном счете мы всегда думаем лишь о себе. Люди мягкие и благородные лишь более справедливы в своем эгоизме, чем люди властные, и потому все закончилось, когда обстоятельства заставили каждого из них почувствовать, что интересы одного – не самая важная забота другого. Теплым сентябрьским вечером я шла из сада с тяжелой корзиной яблок. Стало смеркаться, из-за высокого забора выглянула луна, и в углах многочисленных выступов здания начали собираться неясные тени. Опустив корзинку на ступеньки перед кухонной дверью, я остановилась передохнуть и еще немного подышать приятным вечерним воздухом. Я глядела на луну, стоя спиной к двери, когда услышала позади себя голос:
– Это ты, Нелли?
Голос был низкий и звучал по-иностранному, хотя что-то в том, как неизвестный произнес мое имя, показалось мне знакомым. Я со страхом обернулась, чтобы понять, кто со мной говорит, ибо дверь была заперта и я никого не видела, когда подходила к порогу. На крыльце что-то шевельнулось, и, приблизившись, я различила высокого человека в темной одежде, со смуглым лицом и черными волосами. Наклонившись, он взялся за щеколду, словно собирался сам открыть дверь. «Кто это может быть? – подумала я. – Мистер Эрншо? Ну нет! Голос совсем не похож».
– Я уже целый час жду, – продолжал незнакомец, а я продолжала вглядываться в его лицо. – И все время кругом было тихо, как в могиле. Я не решался войти. Ты меня не узнаешь? Посмотри, я ведь не чужой!
Лунный луч осветил его черты. Щеки землистого цвета были наполовину скрыты черными бакенбардами, брови сдвинуты, глубоко посаженные глаза смотрели как-то необычно. Вот глаза-то я и узнала.
– Как! – воскликнула я, чуть было не приняв его за привидение, и, пораженная, всплеснула руками. – Как? Вы вернулись? Это правда вы? Неужели?
– Да, это я, Хитклиф, – ответил он, переведя взгляд вверх, на темные окна, в которых отражались двадцать мерцающих лун. – Они дома? Где она? Ты мне не рада, Нелли? Да не волнуйся так. Она здесь? Говори же! Мне бы только сказать одно словечко… твоей хозяйке. Пойди и скажи, что некий посетитель из Гиммертона желает ее видеть.
– Но как она к этому отнесется? – воскликнула я. – Что она будет делать? Такая неожиданная новость даже меня обескуражила – а она так и вовсе с ума сойдет! Да, вы и взаправду Хитклиф, но совсем другой! Нет, это непостижимо! Вы что же, были в армии?
– Пойди и передай мою просьбу, – нетерпеливо прервал он меня. – Я как в аду горю, пока ты медлишь!
Он поднял щеколду, и я вошла. Но, оказавшись перед дверью гостиной, где сидели мистер и миссис Линтон, я никак не смогла заставить себя переступить порог. Наконец нашла повод – спросить, не нужно ли им зажечь свечи, – и отворила дверь.
Они сидели рядом у распахнутого окна, за которым виднелись садовые деревья и неухоженный зеленый парк, а дальше раскинулась долина Гиммертона, над коей широкой полосой поднимался туман (ибо почти сразу за часовней, как вы, должно быть, заметили, идущая от болот канава соединяется с ручьем, что струится по изгибу узкой лощины). «Грозовой перевал» поднимался над этой серебристой завесой, но нашего старого дома не было видно, он стоит чуть ниже, по ту сторону. Казалось, что и комната, и ее обитатели, и картина, представшая их взорам, полны удивительного спокойствия. У меня не было никакой охоты выполнять данное мне поручение, и я собралась уйти, так ничего и не сказав, лишь спросив про свечи, но осознание моего безрассудства заставило меня вернуться и пробормотать:
– Один человек из Гиммертона желает видеть вас, мэм.
– Что ему нужно? – поинтересовалась миссис Линтон.
– Я не спрашивала, – ответила я.
– Тогда задерни шторы, Нелли, – распорядилась она, – и подай чай. Я скоро буду.
Она вышла из комнаты, а мистер Эдгар небрежно спросил, кто пришел.
– Человек, которого хозяйка никак не ожидает, – объяснила я. – Хитклиф. Помните его, сэр? Он когда-то жил у мистера Эрншо.
– Что? Тот цыган, тот неотесанный невежа? – воскликнул он. – Почему ты не сказала Кэтрин?
– Тише! Не называйте его так, хозяин. Ей будет очень неприятно услыхать такие слова. Когда он убежал из дому, она страшно горевала. Думаю, его возвращение для нее праздник.
Мистер Линтон подошел к другому окну, выходившему во двор. И, открыв его, выглянул наружу. Наверное, они были внизу, потому что он тотчас же воскликнул:
– Милая, не стой там! Пригласи гостя в дом, если это человек достойный.
Вскоре я услышала щелчок щеколды, и Кэтрин взлетела вверх по лестнице с исступленным видом и едва дыша. Она была переполнена скорее волнением, чем радостью. В самом деле, в ее лице вы, пожалуй, заметили бы ужасную тревогу.
– О, Эдгар, Эдгар! – задыхаясь, вскричала она и бросилась к нему на шею. – О, Эдгар, дорогой мой! Хитклиф вернулся – вернулся, понимаешь?
И она еще сильнее сжала его в объятиях.
– Ну-ну, – недовольно проговорил ее муж, – из-за этого не надо меня душить. Он никогда не казался мне таким уж бесценным сокровищем. Незачем тебе так переживать.
– Я знаю, что он тебе не нравился, – ответила она, немного уняв свои чувства. – Но ради меня вы должны теперь стать друзьями. Я позову его наверх?
– Сюда? В гостиную?
– Куда же еще?
Хозяин был недоволен и предложил провести Хитклифа на кухню – более подобающее для него место. Миссис Линтон взглянула на мужа с насмешливым видом – отчасти злясь, отчасти потешаясь над его высокомерием.