Но я не могу подчиниться его зову (эти слова подчеркнуты); им не следует ожидать моего появления; они могут сделать из этого выводы, которые посчитают нужным, не виня, однако, мое слабоволие или недостаточную к ним любовь.
Все остальное, что я напишу сейчас, предназначено только для Ваших глаз. Хочу задать Вам два вопроса. Первый: как Вы ухитрились, живя здесь, сохранить свойственное человеческой природе доброе расположение духа? Я не обнаруживаю в себе ни одного чувства, которое могла бы разделить со здешними обитателями.
Второй вопрос, который меня очень занимает, таков: точно ли мистер Хитклиф человек? Коли это так, то не сумасшедший ли он? А коли не сумасшедший, то не дьявол ли? Не стану объяснять причины, заставившие меня задавать подобные вопросы, но, умоляю, объясните мне, если можете, что это за существо, которое стало моим мужем? Вы сделаете это, когда придете меня навестить, а Вы обязательно должны прийти, Эллен, и очень скоро. Не пишите мне, но придите сами и принесите мне хоть несколько слов от Эдгара.
Теперь поведаю Вам, как меня приняли в моем новом доме, которым, как мне представляется, теперь станет для меня «Перевал». Лишь для забавы я останавливаюсь на таком предмете, как отсутствие внешних удобств; обычно я о них не думаю, за исключением тех случаев, когда мне их недостает. Я бы плясала от радости, если бы все мои несчастья ограничивались отсутствием удобств, а остальное оказалось бы всего лишь невероятным сном!
Солнце уже садилось за «Дроздами», когда мы свернули к вересковой пустоши – значит, было около шести часов; мой спутник задержался на полчаса, чтобы, насколько позволяло время, осмотреть парк, сады и, возможно, всю ферму, поэтому было уже темно, когда мы спешились на мощеном дворе у дома и встречать нас вышел Ваш старый знакомый Джозеф с маканой свечой[9]. Он приветствовал нас с любезностью, несомненно, делавшей ему честь. Сначала он поднес горящую свечу к моему лицу, злобно прищурился, выпятив нижнюю губу, и отвернулся. Потом принял наших коней и отвел их на конюшню; после чего отправился запереть наружные ворота, точно мы живем в древнем замке.
Хитклиф остался поговорить с ним, а я пошла на кухню – мрачную, неопрятную дыру. Осмелюсь предположить, что Вы бы ее не узнали – так все там изменилось с тех пор, как она находилась в Вашем ведении. У очага стоял разбойного вида ребенок, крепкий с виду и грязно одетый. Что-то в его глазах и форме губ напоминало Кэтрин.
«Это законный племянник Эдгара, – догадалась я, – а стало быть, и мой. Нужно поздороваться с ним за руку и, да, придется его поцеловать. Правильно будет сразу же установить с ним дружеские отношения».
Приблизившись к мальчику, я попыталась пожать его крепкий кулачок со словами:
– Здравствуй, мой дорогой!
Он ответил какой-то тарабарщиной, из которой я не поняла ни слова, и попыталась вновь завязать разговор:
– Будем друзьями, Гэртон?
Ругательство и угроза натравить на меня Хвата, если я не «скроюсь», были ответом на мою настойчивость.
– Эй, Хват, дружище, – тихонько позвал маленький негодник, и с лежанки в углу поднялся нечистокровной породы бульдог. – Ну, теперь ты уберешься? – с важным видом обратился ко мне ребенок.
Не желая расставаться с жизнью, я подчинилась и, отступив назад, за порог кухни, стала ждать остальных. Мистера Хитклифа нигде не было видно; тогда я сама пошла за Джозефом на конюшню и попросила проводить меня в дом, после чего он долго на меня смотрел, что-то бормоча себе под нос, а потом, поморщившись, ответил:
– Пи-пи-пи! Слыхивал ли хоть один добрый христианин эдакий писк? Щебечет что-то свое да шелестит! Где мне разобрать, что вы там лепечете?
– Я говорю, что хочу, чтобы вы прошли со мной в дом! – закричала я, полагая, что он глуховат, впрочем, немало раздосадованная его грубостью.
– Ну уж нет! У меня другие дела имеются, – ответил он и снова взялся за работу, время от времени наводя на меня свой фонарь и с крайним презрением разглядывая мое платье и лицо (первое чересчур изысканное, а второе несчастное – именно такое, как ему хотелось).
Я обогнула сад, прошла через калитку ко второй двери и осмелилась постучать в надежде, что мне откроет какой-нибудь более вежливый слуга. Мне пришлось немного подождать, прежде чем на пороге показался высокий, худой человек без шейного платка и вообще чрезвычайно неопрятный. Черты его лица были скрыты густою нечесаною шевелюрой, спускавшейся на плечи, а глаза тоже походили на глаза Кэтрин, только они были померкшие, как у призрака, и утратившие красоту.
– Что вы здесь делаете? – мрачно спросил он. – Кто вы?
– Меня звали Изабеллой Линтон, – ответила я. – Мы с вами раньше встречались, сэр. Я недавно вышла замуж за мистера Хитклифа, и он привез меня сюда – полагаю, с вашего разрешения.
– Выходит, он вернулся? – спросил отшельник, сверкнув на меня волчьими глазами.
– Да, мы только что приехали. Он оставил меня у дверей кухни, а когда я собралась войти, ваш мальчик решил поиграть в стражника и отпугнул меня, позвав на помощь бульдога.
– Хорошо, что этот чертов мерзавец сдержал слово! – прорычал хозяин моего теперешнего жилища, всматриваясь в темноту позади меня, словно думая увидеть Хитклифа; затем принялся его честить и сыпать угрозами, перечисляя, что бы он с ним сделал, если бы «изверг» его обманул.
Раскаявшись, что постучалась во вторую дверь, я уже почти готова была убежать, пока он сквернословил, но намерение свое осуществить не успела, ибо он велел мне войти, а после запер дверь на засов. Огонь в камине пылал ярко, но это был единственный источник света в просторной гостиной, пол которой весь потемнел; некогда до блеска начищенные оловянные блюда, так привлекавшие мое внимание в детстве, тоже потускнели, покрывшись патиной и слоем пыли. Я спросила, можно ли позвать горничную, которая проводит меня в мою комнату. Мистер Эрншо не удостоил меня ответом. Он ходил взад-вперед по гостиной, засунув руки в карманы и, судя по всему, забыв о моем присутствии; его задумчивость была столь глубока, а выглядел он таким мизантропом, что я не решилась вновь его беспокоить.
Вас не удивит, Эллен, охватившее меня совсем не веселое настроение, когда я сидела хуже чем в одиночестве у этого негостеприимного огня и вспоминала, что в четырех милях отсюда мой родной дом и там живут люди, которые мне дороже всех на свете. Но между нами лежал как будто Атлантический океан, а не четыре мили. Мне их все равно не перейти. И я спросила себя: к кому мне обратиться за утешением? Однако (только ни слова не говорите Эдгару или Кэтрин) ко всем моим невзгодам добавилось самое главное – отчаяние, оттого что здесь мне не найти человека, кто смог бы и захотел бы взять мою сторону против Хитклифа. Я намеревалась найти убежище в «Грозовом перевале» почти с радостью, потому что таким образом избавлялась от необходимости жить с ним вдвоем; но он-то знал тех, кто нас там встретит, и не опасался, что они станут вмешиваться.
Я сидела, погруженная в свои печальные мысли, а время шло. Часы пробили восемь, потом девять, но мистер Эрншо все мерил шагами комнату, опустив голову и ничего не говоря; лишь изредка из его груди вырывался стон или полное горечи восклицание. Я прислушивалась, надеясь различить в доме какой-нибудь женский голос, и в то же время меня переполняли буйное раскаяние и зловещие предчувствия, что в конце концов вылилось в безудержные вздохи и слезы. Я не осознавала, насколько моя горесть была заметна, но Эрншо все же прервал свой размеренный шаг и, встав передо мной, взглянул на меня с пробудившимся изумлением. Пользуясь тем, что снова привлекла к себе его внимание, я воскликнула:
– Я устала с дороги и хочу лечь спать! Где горничная? Проводите меня к ней, если она не может ко мне прийти.
– У нас нет горничных, – ответил он. – Вам придется самой себя обслуживать.
– Тогда где мне спать? – всхлипывая, спросила я. Чувство собственного достоинства покинуло меня под гнетом усталости и бедственного моего положения.
– Джозеф покажет вам комнату Хитклифа, – сказал он. – Откройте вон ту дверь, он там.
Я собралась было последовать его указанию, но Эрншо вдруг остановил меня и произнес с очень странным видом:
– Послушайте, заприте дверь на замок, а потом закройте задвижку – не забудьте!
– Хорошо! – ответила я. – Но зачем, мистер Эрншо?
Мне совсем не хотелось собственноручно запираться в одной комнате с Хитклифом.
– Смотрите! – Он вынул из жилетного кармана пистолет необычной конструкции – к стволу был прикреплен обоюдоострый складной нож. – Большое искушение для человека отчаявшегося, не так ли? Каждую ночь я не в силах удержаться, чтобы не пойти с этой штукой и не проверить, заперта ли у него дверь. И, если хоть раз окажется, что открыта, ему конец! Я не пропускаю ни одной ночи, хотя перед тем привожу себе сотню причин, почему мне следует отказаться от своей затеи. Какой-то черт все время заставляет меня отбросить все разумные доводы и убить его. Можно сколько угодно бороться с дьяволом, но придет время, и тогда Хитклифа не спасет и вся небесная рать!
Я внимательно смотрела на пистолет, и мне пришла в голову отвратительная мысль: как бы сильна я была, будь у меня такой же! Я взяла оружие из рук Эрншо и дотронулась до лезвия. Казалось, его поразило выражение, которое на мгновение промелькнуло на моем лице – не ужас, но желание завладеть пистолетом. Эрншо ревниво выхватил его, сложил лезвие и спрятал оружие обратно в карман.
– Можете рассказать ему, мне все равно, – сказал он. – Пусть остерегается, и сами будьте начеку. Вижу, вы знаете, в каких мы отношениях, и вас не удивляют мои угрозы.
– Что сделал вам Хитклиф? – спросила я. – Какое зло он вам причинил, что вызвал такую страшную ненависть? Не разумнее ли будет выгнать его из дому?
– Ни за что! – прогремел Эрншо. – Стоит ему лишь задумать уйти, как он покойник! Уговорите его попытаться это сделать – и вы убийца. Или, по-вашему, я должен