о я не сержусь, но сожалею, что потерял ее – поскольку определенно знаю, что счастлива она не будет. Однако ж мой визит к ней немыслим; мы расстались навсегда, и если она хочет мне добра, то пусть уговорит негодяя, за которого вышла замуж, уехать отсюда.
– И вы не напишете даже коротенького письмеца, сэр? – с мольбой в голосе спросила я.
– Нет, – ответил он. – Это бессмысленно. Мои отношения с семейством Хитклифа должны быть столь же ограниченны, сколь и его с моим. Их не должно быть вовсе!
Холодность мистера Эдгара чрезвычайно меня расстроила, и всю дорогу до «Перевала» я ломала голову над тем, как вложить больше теплоты в его слова, когда буду их передавать, и как смягчить его отказ написать хотя бы несколько строк, чтобы утешить Изабеллу. Думаю, она ждала моего прихода с утра. Я заметила, что она смотрит в окно, когда я шла по садовой мощеной дорожке, и кивнула ей, но она отпрянула, словно боялась быть обнаруженной. Я вошла не постучавшись. Никогда еще этот в прошлом приветливый дом не был таким унылым и мрачным. Признаюсь, окажись я на месте молодой леди, я бы, по крайней мере, подмела пол перед камином и вытерла пыль со столов. Но она уже прониклась царившим в доме духом небрежения. Ее милое личико было бледным и безжизненным, волосы не завиты – некоторые пряди свисали вдоль лица, другие были кое-как уложены вокруг головы. Своим платьем она, вероятно, не занималась с прошлого вечера. Хиндли в комнате не было. Мистер Хитклиф сидел за столом, перекладывая в своем бумажнике какие-то документы. Но, когда я появилась, он поднялся, вполне дружелюбно спросил, как я поживаю, и предложил мне сесть. Он один имел благопристойный вид, и мне подумалось, что он никогда не был так хорош, как в ту минуту. Обстоятельства так изменили жизнь этих людей, что человеку несведущему Хитклиф показался бы истинным джентльменом, а его жена совершеннейшей замарашкой. Изабелла с радостью вышла мне навстречу и протянула руку в надежде получить долгожданное письмо. Я покачала головой. Она не поняла моего жеста и последовала со мною к буфету, куда я направилась, чтобы положить шляпу. По пути она шепотом стала просить меня немедленно передать ей то, что я принесла. Хитклиф догадался о намерениях жены и сказал:
– Если у тебя есть что-то для Изабеллы – а у тебя наверняка что-то есть, Нелли, – отдай ей. Не надо делать из этого тайну. У нас с женой друг от друга секретов нет.
– Но у меня нет ничего, – ответила я, решив, что лучше сразу сказать правду. – Мой хозяин поручил мне передать своей сестре, что в настоящее время ей не следует ожидать от него ни писем, ни визитов. Он шлет вам свою любовь, мэм, и пожелания счастья, а также прощение за горе, которое вы ему причинили; но он считает, что отныне всякие сношения между его домом и этим должны прекратиться, ибо ничего хорошего из них не получится.
Губы миссис Хитклиф чуть задрожали, и она вернулась на свое место у окна. Ее муж встал рядом со мной у камина и принялся расспрашивать о Кэтрин. О ее болезни я сообщила ему лишь то, что считала возможным, но путем хитрых расспросов он выпытал у меня все обстоятельства, приведшие к заболеванию. Я винила в произошедшем саму Кэтрин, как она того и заслуживала, и в конце рассказа выразила надежду, что Хитклиф последует примеру мистера Линтона и разорвет всякую связь с его семейством.
– Миссис Линтон только-только начала поправляться, – сказала я. – Она никогда не будет прежней, но жизнь ее вне опасности; и если вы и в самом деле о ней беспокоитесь, то не встанете вновь у нее на пути – нет, вы навсегда уедете отсюда. А чтобы вас не мучили сожаления, скажу вам, что Кэтрин Линтон нынче так же непохожа на вашу детскую подругу Кэтрин Эрншо, как эта молодая леди на меня. Она изменилась внешне, но еще больше внутренне; и человек, которому суждено оставаться с нею рядом, сможет в будущем сохранить свою привязанность, основываясь лишь на воспоминаниях о том, какой она была когда-то, на обычном человеколюбии и чувстве долга.
– Вполне возможно, – проговорил Хитклиф, заставив себя казаться спокойным, – что твой хозяин способен опереться только на человеколюбие и чувство долга. Но не думаешь же ты, что я вверю Кэтрин долгу и человеколюбию этого человека? И разве можно сравнить мои чувства к Кэтрин с его? Прежде чем покинуть этот дом, ты должна дать обещание, что устроишь мне с ней встречу. Согласишься ты или откажешься, но я все равно ее увижу! Каков твой ответ?
– Мой ответ, мистер Хитклиф, таков: вы не должны этого делать. И тут я вам не помощница. Еще одна ваша встреча с моим хозяином совершенно ее убьет.
– С твоею помощью этой встречи можно будет избежать, – продолжал он. – А если возникнет опасность такого события – если он станет причиною, вызвавшей хоть малейшее беспокойство в жизни Кэтрин, – ну, тогда, думаю, у меня будут все основания перейти к крайним мерам. Хорошо бы у тебя хватило искренности сказать мне, станет ли Кэтрин сильно горевать из-за такой утраты; боязнь, что все-таки станет, удерживает меня. Здесь видна разница в наших чувствах: будь Линтон на моем месте, а я на его, я никогда не поднял бы на него руку, хоть и ненавидел бы его лютой ненавистью. Можешь не верить мне, если хочешь, но я бы ни за что не лишил Кэтрин его общества, покуда ей это общество приятно. Однако, как только он перестал бы занимать ее, я вырвал бы его сердце и выпил бы его кровь! Но до тех пор – коли не веришь, ты меня не знаешь! – до тех пор я бы умирал медленной смертью, но не тронул бы и волоска на его голове!
– И при этом, – перебила я его, – вы без всяких угрызений совести собираетесь похоронить все надежды на ее выздоровление, ворвавшись в ее память теперь, когда она вас почти забыла, и заставить ее пережить новые душевные волнения, смятение и разлад.
– Так ты думаешь, она меня почти забыла? Ох, Нелли, ты ведь знаешь, что нет. Тебе, как и мне, прекрасно известно, что если она один разок подумает о Линтоне, то обо мне вспомнит тысячу раз! В самый плачевный период моей жизни у меня возникало подобное предположение. Прошлым летом, когда я вернулся сюда, оно тоже преследовало меня неотступно. Но я соглашусь с этой страшной мыслью лишь в том случае, если Кэтрин сама ее подтвердит. И тогда Линтон превратится в ничто, как и Хиндли, как и все мои мечты. Два слова – смерть и ад – обозначат все мое последующее существование; жизнь без нее будет для меня адом. Да, когда-то я был глуп, предположив на минуту, что она ценит чувства Эдгара Линтона больше, чем мои. Если бы он любил ее всеми силами своего ничтожного естества, он и за восемьдесят лет не дал бы ей столько, сколько дам я за один день. А сердце Кэтрин способно на столь же глубокую страсть, как и мое. Скорее море поместится в корыте, чем вся ее любовь будет отдана Линтону. Тьфу! Едва ли он ей хоть на йоту дороже, чем собака или лошадь. В нем нет того, что она любит во мне. Как она может любить то, чего нет?
– Кэтрин и Эдгар любят друг друга, как никто в мире! – закричала Изабелла с неожиданной горячностью. – Ни у кого нет права говорить так о них, и я не стану молчать, когда унижают моего брата!
– Ваш брат и вас любит на редкость пылко, не так ли? – насмешливо сказал Хитклиф. – Отлучил вас от дома с удивительным проворством.
– Он не знает, что мне приходится терпеть, – ответила она. – Я ему не сказала.
– Значит, вы ему все-таки что-то рассказывали. Написали письмо, да?
– Да, я сообщила, что вышла замуж; записку вы видели.
– И с тех пор больше ничего?
– Ничего.
– Мне грустно видеть, что молодая леди сама на себя не похожа после этой перемены в ее жизни, – заметила я. – У кого-то явно недостает к ней любви. Догадываюсь у кого, но, наверное, мне не следует называть имя.
– Думается, ей самой, – сказал Хитклиф. – Опустилась и превратилась в обыкновенную неряху. Уж слишком скоро бросила она все попытки мне понравиться. Ты не поверишь, но наутро после свадьбы она уже хныкала, что хочет домой. Ее не слишком привлекательный вид вполне подойдет этому дому, но я позабочусь, чтобы она не позорила меня, бродя по округе.
– Вот что, сэр, – не выдержала я, – надеюсь, вы не забыли, что миссис Хитклиф привыкла, чтобы за ней ухаживали; она росла единственной дочерью, которой все были рады услужить. Вы должны нанять ей горничную, чтобы та содержала свою госпожу в порядке, и вам надобно относиться к жене по-доброму. Что бы вы ни думали о мистере Эдгаре, у вас не может быть сомнений относительно способности миссис Хитклиф проявлять сильные чувства, иначе она не отказалась бы от изысканности, удобств и друзей в ее родном доме, поменяв их по доброй воле на запустение, царящее у вас.
– Она отказалась от них из-за собственных иллюзий, – ответил он. – Придумала себе, что я герой романа, и ожидала бесконечной снисходительности от моей рыцарской преданности. Я не в силах видеть в ней разумное существо, так упрямо она настаивала на придании моей персоне несуществующих черт и вела себя в согласии со столь милым ей ложным образом. Впрочем, похоже, она наконец начинает понимать, каков я на самом деле. Я не встречаю более ни глупых улыбочек, ни ужимок, которые поначалу выводили меня из себя, ни дурацкой неспособности сообразить, что я не шутил, когда высказывал свое мнение по поводу ее безрассудного обожания, да и ее самой. Путем невероятных усилий она наконец осознала, что я ее не люблю. Одно время мне казалось, что, как ее ни учи, все без толку. Но кое-какой урок она все-таки извлекла, ибо сегодня утром объявила с потрясающей рассудительностью, что я смог наконец заставить ее меня возненавидеть – вот уж поистине совершил подвиг Геракла! Если я этого достиг, то имею все основания выразить ей благодарность. Могу ли я доверять вашему утверждению, Изабелла? Вы уверены, что ненавидите меня? Если я на полдня оставлю вас одну, вы не явитесь ко мне снова, вздыхая и ластясь? Полагаю, ей больше пришлось бы по душе, изобрази я перед тобой, Нелли, нежные чувства к супруге, ибо голая правда ранит ее самолюбие. Но мне все равно, пусть кто угодно знает, что страсть пылала лишь с одной стороны, я никогда ей не лгал на этот счет. Она не может обвинить меня в проявлении даже малейшей притворной мягкости. Первое, что я сделал, когда мы уезжали из поместья, – на ее глазах подвесил на крюке ее собачонку. Когда же она умоляла меня пожалеть животное, я сразу объявил ей, что желал бы повесить всех, кто связан с ее домом, за исключением одного человека. Возможно, она приняла это исключение на свой счет. Но жестокость не отвратила ее. Быть может, в ней живет внутреннее восхищение жестокостью, лишь бы только страдать пришлось не ее драгоценной особе. Так разве не верх абсурда и полного идиотизма, что эта жалкая, раболепная, низкая сучка возомнила, что я способен ее полюбить? Скажи своему хозяину, Нелли, что мне еще не приходилось видеть столь презренного существа. Она позорит даже имя Линтонов. Иногда, исключительно из-за нехватки изобретательности, я смягчал свои опыты, проводимые с целью понять, что еще она способна вынести и потом все равно приползти ко мне на брюхе. Но еще скажи ему, что его братское и судейское сердце может быть спокойно – я действую строго в рамках закона. До сегодняшнего дня я не дал ей ни малейшего повода требовать развода;