– Ах, вы пришли за своей маленькой госпожой! – воскликнула она. – Не волнуйтесь, она жива-здорова. И я очень рада, что это не хозяин вернулся.
– Значит, его нет дома? – спросила я, задыхаясь от быстрой ходьбы и тревоги.
– Нет-нет. Они с Джозефом ушли, и, я думаю, вернутся не раньше, чем через час, а то и больше. Зайдите и отдохните немного.
Я вошла и увидела свою заблудшую овечку, которая сидела у камина в маленьком кресле-качалке, принадлежавшем еще ее матери, когда та была девочкой. Шляпа висела на стене, и Кэти чувствовала себя совсем как дома – в самом прекрасном расположении духа она смеялась и болтала с Гэртоном – ныне крупным и сильным восемнадцатилетним юношей, который смотрел на нее с изумлением и крайним любопытством и почти ничего не понимал из тех бесконечных замечаний и вопросов, что безостановочно слетали с ее губ.
– Просто замечательно, мисс! – воскликнула я, силясь скрыть радость за суровым выражением лица. – Это будет ваше последнее путешествие до приезда батюшки. Более я не выпущу вас за порог, непослушный вы ребенок!
– Ах, Эллен! – весело закричала она, вскочив и подбежав ко мне. – Сегодня вечером я расскажу тебе чудесную историю. Значит, ты меня нашла! А сама ты когда-нибудь здесь бывала?
– Наденьте шляпу и живо домой, – сказала я. – Я чрезвычайно огорчена вашим поведением, мисс Кэти; вы поступили очень, очень дурно. И не нужно дуться и плакать – это вам не поможет, после того как я исходила всю округу, пытаясь отыскать вас. Вы только вспомните, что мистер Линтон поручил мне не выпускать вас за ворота, а вы убежали тайком! Выходит, вы хитрая лиса, и больше ни у кого к вам веры не будет.
– Что плохого я сделала? – захныкала она, сразу же забыв о веселье. – Папочка ничего мне не запрещал. И он не станет меня ругать, Эллен. Он никогда не бывает таким сердитым, как ты.
– Пойдемте, пойдемте! – повторила я. – Дайте я завяжу вам ленты. Не капризничайте. Стыд какой! Вам тринадцать лет, а ведете себя как малое дитя!
Последнее замечание было вызвано тем, что Кэти скинула с головы шляпу и отбежала к камину, чтобы я до нее не добралась.
– Нет, – замолвила за нее слово служанка, – не надо ругать такую хорошую девочку, миссис Дин! Это мы уговорили ее у нас остановиться. Она-то хотела ехать дальше, боялась, что вы разволнуетесь. Гэртон предложил ее проводить, и, по мне, так правильно сделал. Дорога через холмы тяжелая.
Во время нашего разговора Гэртон стоял, сунув руки в карманы, и от неловкости не знал, что и сказать, хотя было видно, что мое появление его не обрадовало.
– Сколько мне еще прикажете ждать? – настаивала я на своем, не обращая внимания на слова служанки. – Через десять минут уже будет темно. Где пони, мисс Кэти? И где Феникс? Я уйду и оставлю вас одну, если не поторопитесь, так что сделайте милость!
– Пони во дворе, – ответила она. – А Феникс закрыт вон там. Его здешние собаки покусали, и Чарли тоже. Я как раз хотела тебе все рассказать, но ты сердишься, поэтому ничего от меня не услышишь.
Я подобрала брошенную шляпу и подошла, чтобы снова ее надеть, но Кэти, поняв, что те, у кого она нашла приют, держат ее сторону, начала бегать и прыгать по комнате. Когда же я погналась за нею, она юркнула, как мышка, сначала в одну сторону, потом в другую, стала прятаться за стол и стулья, и мне стало неловко ее преследовать. Гэртон со служанкой рассмеялись, и Кэти тоже вслед за ними. Ее поведение становилось все более дерзким, и в конце концов я вскричала в ужасном раздражении:
– Вот что, мисс Кэти, если бы вы знали, в чей дом пришли, вы бы с радостью его покинули.
– Это ведь дом вашего отца, да? – спросила она, повернувшись к Гэртону.
– Не-е, – ответил тот, от смущения опустив глаза и залившись краской.
Он не смог выдержать ее пристального взгляда, хотя глаза ее были точь-в-точь, как у него.
– Тогда чей? Вашего хозяина? – снова спросила она.
Гэртон покраснел еще больше, теперь уже от совсем иного чувства. Пробормотал какое-то ругательство и отвернулся.
– Кто его хозяин? – не унималась девочка, обращаясь ко мне. – Он говорил «наш дом», «наши работники». Я решила, что он хозяйский сын. А меня ни разу не назвал «мисс», хотя, если он слуга, то ему положено, так ведь?
Гэртон стал чернее тучи, услышав эти детские рассуждения. Я молча ее одернула и наконец смогла снарядить в дорогу.
– Приведи мою лошадку, – обратилась она к своему неведомому родственнику тоном, каким говорила с мальчишками-конюхами в «Дроздах». – И можешь поехать со мною. Я хочу посмотреть, где из болота поднимается охотник на болотных чудищ, и послушать про «феюшек», как ты их называешь. И поторопись! В чем дело? Говорю же, приведи мне лошадку.
– Я скорей тебя к черту на кулички отправлю, чем стану тебе прислуживать! – рявкнул юноша.
– Куда отправишь? – удивилась Кэтрин.
– К черту на кулички, тебя, наглую ведьму! – ответил он.
– Ну вот, мисс Кэти, видите, в какую милую компанию вы попали! – вступила я в разговор. – И с такими словами он обращается к молодой леди! Не вздумайте только с ним спорить. Пойдемте, сами отыщем Минни и поедем домой.
– Но, Эллен, – воскликнула она, широко раскрыв глаза от изумления. – Как он смеет так со мной говорить? Разве он не должен выполнять то, что я ему приказываю? Ты негодник! Я передам папочке, что ты про меня говорил! Ну же!
Гэртон, похоже, не испугался ее угроз, и на глазах у Кэти от негодования выступили слезы.
– Тогда ты приведи пони, – потребовала она, повернувшись к служанке. – И сейчас же выпусти мою собаку!
– Потише, мисс, – ответила та. – От вас не убудет быть повежливее. Пусть мистер Гэртон и не хозяйский сын, но он вам двоюродный брат. А меня никто не нанимал вам прислуживать.
– Он мой двоюродный брат! – презрительно рассмеялась Кэти.
– Так и есть! – ответила служанка с укором в голосе.
– О, Эллен, скажи им, чтобы они такого не говорили! – в волнении продолжала девочка. – Папочка привезет моего двоюродного брата из Лондона. Он сын джентльмена. А этот…
Она не договорила и разрыдалась, потрясенная мыслью о родстве с таким неучем и деревенщиной.
– Тише, тише! – прошептала я. – У людей бывает много разных двоюродных братьев и сестер, мисс Кэти, и ничего в этом нет страшного. Просто не нужно водить с ними знакомство, если они дурно воспитаны и злы.
– Он не… он не мой двоюродный брат, Эллен! – настаивала она, еще больше расстроившись от моих слов, и бросилась ко мне в объятия, чтобы спрятаться от столь ужасного известия.
Я была крайне раздосадована тем, что открыли друг другу Кэти и служанка, и нисколько не сомневалась, что сообщение о скором приезде Линтона сразу же будет передано мистеру Хитклифу, а моя подопечная, когда приедет отец, первым делом попытается у него выведать, как объяснить слова служанки о ее дурно воспитанной родне. Гэртон, принятый за слугу, уже оправился от обиды и, казалось, проникся сочувствием к переживаниям девочки. Он подвел пони к входной двери, затем, чтобы успокоить Кэти, вынес из псарни славного криволапого щенка терьера и сунул ей в руки, сказав при этом, что плакать не надо, он не хотел ничего плохого. Кэти на мгновение притихла, подняла на него полные ужаса глаза и вновь разрыдалась.
Я едва сдержала улыбку, видя такую неприязнь к бедняге, который был прекрасно сложен, силен, крепок, прямо кровь с молоком, и к тому же имел приятные черты лица. Правда, одежда на нем больше подходила для работы на ферме или для скитаний по вересковым полям во время охоты на кроликов или дичь. И все-таки, мне казалось, что в его внешности проявились признаки лучших качеств, чем те, что присущи были его отцу. Хорошие, но неухоженные ростки, конечно, потерялись среди диких сорняков, заглушивших их своим буйным ростом, однако они свидетельствовали об изобильной, плодородной почве, которая при более благоприятных обстоятельствах могла бы дать богатый урожай. Полагаю, мистер Хитклиф не обижал юношу физически – из-за присущего мальчику бесстрашного нрава, который не способствовал желанию наказывать его таким способом. В Гэртоне не было ни капли робкой покорности, которая, по мысли Хитклифа, придала бы приятную остроту подобным истязаниям. По-видимому, свое мщение Хитклиф решил свести к воспитанию паренька в грубости и невежестве. Опекун не учил Гэртона ни читать, ни писать, никогда не попрекал за дурные привычки, лишь бы они не мешали ему самому, никогда не наставлял его на путь добродетели и ни словом не предостерегал от греховных поступков. Судя по слухам, что до меня доходили, Джозеф также приложил руку к извращению характера молодого человека, ибо по своему недомыслию относился к нему пристрастно – еще в детстве он льстил ему и баловал его, потому что видел в Гэртоне главу древнего рода. Но когда Кэтрин Эрншо и Хитклиф были совсем юные, старик вечно попрекал их: они-де выводят из себя хозяина, и из-за их «гадких поступков» тот ищет утешения в выпивке. Теперь всю вину за дурные качества Гэртона Джозеф возлагал на человека, завладевшего всем его имуществом. Когда парень сыпал проклятиями или вел себя недостойно, старик не вмешивался, по-видимому, получая удовлетворение от того, как низко тот падает. Он понимал, что юноша обречен, что душа его будет осуждена на вечные муки, но ему думалось, что отвечать за это придется Хитклифу. «Кровь Гэртона падет на его голову», – эта мысль особенно грела воображение старика. Джозеф научил мальчика гордиться именем своих предков. Он мог бы, если бы осмелился, воспитать в нем и ненависть к нынешнему владельцу «Грозового перевала», но страх перед этим владельцем граничил с суеверным ужасом, и потому свои чувства Джозеф выражал невнятными намеками и обещаниями кары небесной. Не могу сказать, что я хорошо осведомлена о том, как в те годы протекала жизнь в «Грозовом перевале». Передаю вам лишь слухи, ибо сама я видела немного. В деревне поговаривали, что мистер Хитклиф скуп и крайне суров с арендаторами, но благодаря женскому присмотру дом его вновь обрел былой уют, и сцены гульбы, привычные для той поры, когда хозяином был Хиндли, больше не разыгрывались в этих стенах. Из-за своего хмурого нрава Хитклиф ни с кем не искал знакомств – ни с добрыми людьми, ни с дурными. Таким он и остался до сегодняшнего дня.