– Прекратите, мастер Хитклиф, – вмешалась я. – Должно быть, это еще одна сказка вашего отца.
– Нет, не его! А вы помолчите! – ответил он. – Любила! Любила, Кэтрин! Любила! Любила!
Кэти, вне себя от злости, так яростно тряхнула кресло, что Линтон упал на подлокотник. И сразу же юношу охватил удушливый кашель, положивший конец его торжеству. Кашель не отпускал его так долго, что испугал даже меня. А Кэти разрыдалась, пораженная тем, что натворила, хотя больше никаких слов ею сказано не было. Я держала Линтона, пока не прошел припадок. После чего он оттолкнул меня и молча положил на подлокотник голову. Кэтрин тоже уняла слезы, села напротив и мрачно уставилась в огонь.
– Как вы себя чувствуете, мастер Хитклиф? – спросила я, подождав минут десять.
– Пусть бы она чувствовала себя так же, как я, – ответил он. – Противная злюка! Гэртон меня даже пальцем не трогает, он ни разу в жизни меня не ударил. А сегодня мне было лучше, и вот… – Его голос перешел в хныканье.
– Я вас не ударила! – пробормотала Кэти, прикусив губу, стараясь избежать нового всплеска эмоций.
Линтон вздохнул и застонал, словно испытывал сильнейшее страдание. Так продолжалось с четверть часа; по-видимому, целью его было вконец расстроить кузину, потому что, как только он слышал ее приглушенное всхлипывание, в модуляциях его голоса с новой силой начинали звучать мука и боль.
– Простите, что я сделала вам больно, Линтон, – наконец сказала она в полном изнеможении. – Но мне не было бы плохо от этого слабого толчка, поэтому я никак не ожидала, что он нанесет вам вред. Но все же вред не такой уж большой, правда, Линтон? Как же теперь я пойду домой, зная, что из-за меня вам стало плохо? Ответьте! Поговорите со мною!
– Я не могу с вами говорить, – проворчал он. – Вы так сильно толкнули меня, что нынче я всю ночь напролет буду задыхаться от кашля! Если бы вы только знали, каково это! Сами-то вы уснете в уютной постели, а мне предстоит мучиться, и рядом не будет ни одной живой души! Интересно, что бы вы делали в такие ужасные ночи.
И он громко завыл от жалости к самому себе.
– Раз уж такие ужасные ночи вам не впервой, – сказала я, – значит, не мисс Кэти виновата в том, что вам стало хуже. С вами случилось бы то же самое, если бы она вовсе сюда не приходила. Впрочем, она больше не будет вас беспокоить, и, наверное, вам станет легче, когда мы уйдем.
– Мне уйти? – уныло спросила Кэтрин, склонившись к нему. – Вы хотите, чтобы я ушла, Линтон?
– Вы не исправите того, что совершили, – раздраженно ответил он, отшатнувшись. – Скорее сделаете еще хуже – станете дразнить, и у меня начнется лихорадка.
– Стало быть, мне уйти? – повторила она.
– По крайней мере, отстаньте от меня, – сказал он. – Не могу слушать вашу болтовню.
Кэтрин не сразу поддалась моим уговорам отправиться восвояси. Но так как Линтон не смотрел на нас и молчал, она в конце концов сделала несколько шагов к двери, а я последовала за нею. И тут нас остановил вопль. Линтон соскользнул со своего кресла на каменный пол перед камином и принялся корчиться, словно упрямый избалованный ребенок, намеренный изобразить огромное горе и обиду. Я прекрасно поняла, каково его настроение, судя по тому, как он себя с нами вел, и сразу решила, что будет безумием пытаться его ублажить. Другое дело моя спутница. Кэтрин в ужасе бросилась назад, опустилась на колени, стала плакать, утешать, умолять, пока он не затих из-за нехватки воздуха, а вовсе не из раскаяния, что расстроил кузину.
– Я уложу его на скамью, – сказала я. – И пусть там корчится, сколько душе угодно. А у нас нет времени на это смотреть. Надеюсь, вы удовлетворены, мисс Кэти, и теперь понимаете, что вы не тот человек, который может ему помочь, и что его здоровье никак не связано с нежными чувствами к вам. Ну, вот так, уложили! Пойдемте. Как только он поймет, что рядом никого нет, он прекратит чудить и успокоится.
Она положила ему подушку под голову и предложила принести воды. От воды он отказался и начал ерзать на подушке, словно это был камень или колода. Кэтрин попыталась устроить ее поудобнее.
– Не могу так лежать, – сказал он. – Слишком низко.
Она принесла другую подушку и подсунула ему под голову поверх той.
– А так слишком высоко, – пробормотал капризный мальчишка.
– Как же тогда мне ее положить? – отчаявшись, спросила она.
Поскольку Кэтрин стояла у скамьи, чуть наклонившись, Линтон подался вперед и, приникнув к кузине, склонил голову ей на плечо.
– Нет, так дело не пойдет, – вмешалась я. – Вам вполне хватит подушки, мастер Линтон. Мисс Кэти и без того потратила на вас слишком много времени. И мы не можем более оставаться здесь даже на пять минут.
– Нет, нет, можем! – перебила меня Кэти. – Сейчас он стал добрее и спокойнее. Он начал понимать, что сегодня ночью я буду несчастнее его, если решу, что из-за моего прихода ему стало хуже, и тогда я не осмелюсь прийти сюда снова. Скажите правду, Линтон, потому что, если я и впрямь сделала вам больно, мне не следует больше у вас бывать.
– Вы должны приходить, чтобы помочь мне вылечиться, – ответил он. – Вы просто обязаны, потому что причинили мне страдания – сами знаете, очень большие страдания. Когда вы пришли, мне не было так плохо, как сейчас, верно?
– Вы сами довели себя до припадка, потому что кричали и горячились. Не одна я виновата, – сказала его кузина. – Но ведь мы теперь друзья. И вы хотите… Вы бы правда желали иногда меня видеть?
– Я же сказал, что хочу, – нетерпеливо ответил он. – Сядьте на скамью и дайте мне положить голову к вам на колени. Так мы сидели с матушкой – целыми днями вместе. Сидите тихо и ничего мне больше не говорите. Можете спеть песню, если умеете, или рассказать красивую, длинную, интересную балладу – из тех, каким вы обещали меня научить, – или какую-нибудь историю. Но мне больше хотелось бы балладу. Начинайте.
Кэтрин прочла самую длинную, которую помнила наизусть. И это занятие чрезвычайно увлекло обоих. Линтон потребовал еще одну, а затем еще, несмотря на мои строгие возражения. Так продолжалось, пока часы не пробили двенадцать. Тут со двора до нас донеслись шаги Гэртона, который шел обедать.
– А завтра, Кэтрин? Вы придете сюда завтра? – спросил молодой Хитклиф, не выпуская ее платья, когда она с неохотой поднялась, чтобы уйти.
– Нет, – ответила я. – Ни завтра, ни послезавтра.
Однако ж Кэтрин, очевидно, дала другой ответ, потому что лоб его разгладился, когда она наклонилась и прошептала что-то ему на ухо.
– Завтра вы никуда не пойдете, запомните это, мисс, – сказала я, когда мы вышли из дома. – Или вы уж размечтались?
Она улыбнулась.
– Тогда я все сделаю, чтобы этого не произошло, – продолжала я. – Велю починить замок на калитке, а другой дорогой вам не уйти.
– Я могу перелезть через ограду, – рассмеялась она. – «Дрозды» – не тюрьма, Эллен, а ты не тюремщица. Кроме того, мне почти семнадцать, я уже взрослая. И я не сомневаюсь, что Линтон быстро поправится, если я буду за ним ухаживать. Я старше его и благоразумнее – во мне нет такого ребячества, ведь правда? Очень скоро он будет во всем меня слушаться, надобно лишь немного его ублажить. Он такой милый и хорошенький, когда не злится. Был бы он мой, я бы его заласкала. Мы бы никогда не бранились, если бы привыкли друг к другу. Разве он тебе не по душе, Эллен?
– По душе? – воскликнула я. – Самый капризный и тщедушный недоросль! К счастью, как считает мистер Хитклиф, до двадцати он вряд ли доживет. Ну а я полагаю, что и до весны не протянет. Не бог весть какая потеря для семьи. Нам еще повезло, что его забрал отец. От нашего доброго отношения он стал бы лишь более нетерпимым и эгоистичным. И я очень рада, что вам не суждено получить его в мужья, мисс Кэтрин.
Выслушав меня, моя спутница оскорбилась. Столь небрежное рассуждение о возможной смерти Линтона ранило ее чувства.
– Он моложе меня, – ответила она после долгого раздумья. – А потому ему и жить дольше. И он проживет, должен прожить не меньше меня. Сейчас он не слабее здоровьем, чем когда впервые приехал к нам на север – я в этом уверена. Он хворает от холода, как и батюшка. Ты говоришь, что мой папа поправится, так почему не может поправиться Линтон?
– Что ж, – сказала я. – значит, нам беспокоиться не о чем. Послушайте, мисс, и запомните: я сдержу слово – если вы еще раз попытаетесь наведаться в «Грозовой перевал», со мною или без меня, я все расскажу мистеру Линтону, и покуда не последует его разрешение, ваша тесная дружба не возобновится.
– Она уже возобновилась, – понуро проворчала Кэтрин.
– Тогда не продолжится.
– Посмотрим, – был ее ответ.
Кэти пустила пони в галоп, а мне пришлось тащиться сзади.
Мы обе пришли домой до обеда. Хозяин решил, что мы бродили по парку, и потому не попросил объяснений нашего отсутствия. Войдя в дом, я поспешила сменить промокшие башмаки и чулки, но из-за того, что так долго пробыла с мокрыми ногами, случилась беда. На следующее утро я слегла и три недели кряду была не в состоянии исполнять свои обязанности – до того случая, как и после него, ничего подобного со мною не бывало – и слава богу!
Моя юная барышня вела себя словно ангел – приходила ухаживать за мною и скрашивала мое одиночество. Я ужасно расстраивалась, что прикована к постели – это так утомительно для натуры неугомонной и деятельной. Но грех было жаловаться. Стоило мисс Кэтрин покинуть комнату мистера Линтона, как она тут же появлялась у моей постели. Ее день был поделен между нами обоими, на развлечения она не тратила ни минуты. Она забывала поесть, не бралась за уроки и игры и была самой ласковой нянькой на свете. Должно быть, доброе было у нее сердце, если, так любя своего отца, она столько времени уделяла и мне.
Я сказала, что ее день был поделен между нами, но хозяин ложился спать рано, а мне после шести часов обычно ничего не требовалось, так что вечера целиком принадлежали ей одной. Бедняжка! Я совсем не задумывалась, что она делает после