– Я вас не боюсь! – воскликнула Кэтрин, не расслышавшая последней фразы. Она шагнула к нему, ее черные глаза пылали страстной решимостью. – Дайте мне ключ. Сейчас же! Я бы не стала ни есть, ни пить в этом доме, даже если бы умирала с голоду!
Кулак Хитклифа с зажатым в нем ключом лежал на столе. Хитклиф поднял голову, несколько удивленный ее смелостью, а быть может, узнав голос и взгляд той, от кого она их унаследовала. Кэтрин схватила ключ и почти вытащила его из расслабленных пальцев хозяина дома, что вернуло того к действительности – и он довольно быстро вновь зажал ключ в руке.
– Послушайте, Кэтрин Линтон, – сказал он, – отойдите-ка в сторону или я вас так прибью, что с ног свалитесь, и миссис Дин с ума сойдет.
Несмотря на предупреждение, Кэтрин вновь вцепилась в его кулак и попыталась вырвать ключ.
– Мы выйдем отсюда! – твердила она, изо всех сил стараясь разжать его железные пальцы. Поняв, что ногтям ничего не добиться, она вцепилась ему в руку острыми зубами. Хитклиф глянул на меня так, что я на мгновение окаменела. А Кэтрин была слишком занята ключом, чтобы заметить выражение его лица. Неожиданно он сам разжал кулак и выпустил вожделенный предмет, но прежде чем она успела завладеть ключом, Хитклиф обхватил ее освободившейся рукой и, затащив к себе на колени, стал со страшной силой наносить ей пощечины, каждой из которых было достаточно, чтобы осуществить недавнюю угрозу, если бы только Кэти могла упасть.
Увидев такую дьявольскую жестокость, я в ярости набросилась на него.
– Негодяй! – закричала я. – Мерзавец!
Толчок в грудь заставил меня замолчать. Я полновата и страдаю одышкой, поэтому от удара и ярости я сначала закачалась, а потом, пошатываясь, отступила. Казалось, я вот-вот задохнусь или у меня лопнет кровеносный сосуд.
Через две минуты все кончилось. Он отпустил Кэтрин, и она неуверенно прижала обе руки к вискам, словно проверяя, на месте ли у нее уши. Бедняжка дрожала, как камыш на ветру, и прислонилась к столу в полном недоумении.
– Видишь, я умею наказывать непослушных детей, – мрачно сказал негодяй, наклонившись и вновь забрав упавший на пол ключ. – Теперь пойди к Линтону и плачь сколько хочешь. Завтра я стану твоим отцом – единственным отцом, который через несколько дней у тебя останется, – так что ты свое получишь. Но ты ведь готова многое снести, ты не из трусливых. А потому я буду потчевать тебя ежедневно, ежели еще хоть раз замечу в твоих глазах эту дьявольскую спесь!
Кэти подбежала не к Линтону, а ко мне. Она присела на пол рядом и, положив голову горящей щекой мне на колени, расплакалась во весь голос. Ее кузен забился в угол скамьи, притихший, как мышь, полагаю, радуясь, что наказание досталось не ему. А мистер Хитклиф, считая, что никто из нас больше не станет ему перечить, встал и спешно сам заварил чай. Чашки и блюдца уже были расставлены на столе. Он разлил чай и протянул мне чашку.
– Залей-ка хандру, – сказал он. – И поухаживай за своей непослушной подопечной, да и за моим, кстати, тоже. Чай не отравлен, хоть заваривал его я. Пойду разыщу ваших лошадей.
Первой нашей мыслью после его ухода было взломать замок какой-нибудь двери и убежать. Мы попытались открыть дверь, ведущую из кухни во двор, но она была заперта на засов снаружи. Посмотрели на окна – те оказались слишком узкими – даже малышка Кэти не смогла бы в них пролезть.
– Мастер Линтон, – вскричала я, поняв, что мы превратились в настоящих пленников, – вы знаете, что задумал этот дьявол, ваш отец, и должны нам рассказать. Иначе я надеру вам уши, как только что он поступил с вашей кузиной.
– Да, Линтон, ты должен нам все рассказать, – подхватила Кэтрин. – Я пришла сюда ради тебя, и, если ты откажешься, это будет черной неблагодарностью.
– Дайте мне чаю… я хочу пить… потом я скажу. Миссис Дин, отойдите. Мне не нравится, когда вы стоите надо мною. Послушай, Кэтрин, твои слезы капают мне в чай. Я это пить не буду. Дайте мне другую чашку.
Кэтрин подтолкнула к нему другую чашку и обтерла лицо. Отвратительно было наблюдать, с каким хладнокровием вел себя маленький негодник, когда перестал за себя трястись. Стоило ему войти в свой дом, как страдания, которым он предавался на пустоши, сразу утихли, и мне стало ясно, что он страшился ужасного отцовского гнева, если не заманит нас в «Грозовой перевал», а раз уж дело было сделано, ему в ближайшее время ничего не грозило.
– Папа хочет, чтобы мы поженились, – сказал он, отпив из чашки. – Он знает, что твой отец не позволит нам жениться сейчас, и боится, что, если придется ждать, я умру. Поэтому мы заключим брак завтра утром, а ты на всю ночь останешься здесь. Если сделаешь, как он хочет, то на другой день вернешься домой и меня заберешь с собою.
– Забрать тебя с собою, жалкий перевертыш! – воскликнула я. – Тебе – жениться! Да он просто спятил, твой отец, или решил, что мы тут все до одного безумцы? И ты думаешь, что эта юная леди, эта здоровая и крепкая красавица свяжет свою жизнь с тобой – эдакой маленькой, полуживой обезьянкой? Неужели ты лелеешь надежду, что хоть какая-нибудь барышня, не то что Кэтрин Линтон, захочет взять тебя в мужья? Высечь бы тебя за то, что заманил нас сюда своим притворным хныканьем и воем. И нечего смотреть на меня с дурацким видом! У меня руки чешутся встряхнуть тебя как следует за подлое предательство и глупейшее самомнение.
И я взаправду тряхнула его легонько, но он тут же раскашлялся и принялся за свое любимое дело – стонать и плакать, так что даже Кэтрин мне попеняла.
– Остаться на всю ночь? Нет, – сказала она, медленно оглядываясь вокруг. – Эллен, я подожгу эту дверь, но выберусь отсюда.
И она готова была, не медля ни минуты, взяться за исполнение этой угрозы, но Линтон встрепенулся, испугавшись за свою драгоценную персону, обхватил ее хилыми ручонками и захныкал:
– Неужели ты не выйдешь за меня и не спасешь? Не дашь мне перебраться в «Дрозды»? О, милая Кэтрин, ты не можешь уйти! Ты должна послушаться отца! Должна!
– Я должна слушаться своего отца, – отвечала Кэтрин, – и избавить его от томительного ожидания. Целую ночь! Что он подумает? Он и сейчас уже беспокоится. Я или сломаю эту дверь, или подожгу! Не плачь! Тебе нечего бояться. Но, Линтон, попробуй только мне помешать… Батюшку я люблю больше, чем тебя!
Смертельный ужас, который мальчишка испытывал перед гневом мистера Хитклифа, вновь вернул ему прежнее трусливое красноречие. Кэтрин была почти в отчаянии, однако настаивала на том, что непременно уйдет домой, и пыталась, в свою очередь, уговорить Линтона умерить страдания, вызванные всего лишь себялюбием.
Пока они спорили, явился наш тюремщик.
– Ваши лошади убежали, – заявил он. – Ну, Линтон, снова хнычешь? Что она тебе сделала? Уймись. Время вышло, пора спать. Через месяц-другой, мой мальчик, ты твердою рукою отплатишь ей за сегодняшнее тиранство. Ты ведь изнываешь от искренней любви, верно? Ничего другого тебе не надо. И она выйдет за тебя! А пока – в постель! Зилла сегодня не придет, разденешься сам. Тихо! Хватит реветь! Иди к себе. Не бойся – я даже близко не подойду. Как ни странно, ты сегодня действовал вполне сносно. Остальное завершу я сам.
Он говорил это, придерживая перед сыном дверь, и тот выскользнул из комнаты, точно спаниель, который подозревает, что коварный хозяин вот-вот прищемит ему хвост. Дверь вновь заперли. Хитклиф подошел к камину, где молча стояли мы с моею воспитанницей. Взглянув на него, Кэтрин инстинктивно подняла руку к щеке. Близость Хитклифа оживила в ней чувство боли. Любой другой не смог бы отнестись к ее детскому жесту с такой суровостью, но он глянул на нее волком и проворчал:
– Так, говоришь, ты меня не боишься? Значит, ты здорово скрываешь свою смелость, потому что, мне кажется, что тебе чертовски страшно!
– Да, мне сейчас страшно, – ответила она, – ведь, если я останусь, батюшка станет несчастен, а разве я могу сделать его несчастным, когда он… когда он… Мистер Хитклиф, отпустите меня домой! Обещаю: я выйду замуж за Линтона; папа хотел бы этого, да и я сама люблю кузена. Почему вы решили силой заставить меня поступить так, как я и без того поступила бы со всей охотой?
– Пусть только попробует применить силу! – вскричала я. – На свете, слава богу, существует закон, хоть мы и живем в захолустье! Будь он моим родным сыном, я бы заявила на него властям. Это тяжкое преступление, за него даже священника стали бы судить!
– Замолчи! – рявкнул негодяй. – Нечего здесь шум поднимать. Тебя, черт возьми, никто не спрашивает! Мисс Линтон, я получу исключительное удовольствие, зная, что ваш отец несчастен, просто спать не смогу от радости. Раз уж вы сообщили мне, что таковым будет результат, то другого более весомого довода вам не найти, чтобы на сутки остаться под моею кровлей. Что до вашего обещания выйти замуж за Линтона, то я позабочусь, чтобы вы сдержали слово, ибо вы не выйдете отсюда, пока это не случится.
– Тогда пошлите Эллен сказать батюшке, что я жива и здорова! – воскликнула Кэтрин, горько расплакавшись. – Или пожените нас сейчас же. Бедный папочка! Эллен, он решит, что мы пропали! Что нам делать?
– Ничего подобного! Он решит, что ты устала за ним ухаживать и убежала немного поразвлечься, – ответил Хитклиф. – Не станешь же ты отрицать, что вошла в мой дом по доброй воле, презрев его наказ этого не делать. Вполне естественно, что в твоем возрасте хочется развлечений и что ты устала ходить за больным. К тому же этот больной всего лишь отец. Его самые счастливые дни, Кэтрин, закончились с первыми днями твоей жизни. Осмелюсь думать, он проклинал тебя за то, что ты появилась на свет. (Я точно проклинал.) И будет вполне справедливо, если он вновь проклянет тебя, покидая сей мир. А я к нему присоединюсь. Я не люблю тебя. Да и как мне тебя любить? Плачь сколько хочешь. Как видно, это будет твое основное занятие, если Линтон не вознаградит тебя за иные лишения, хотя твой заботливый родитель, похоже, считает, что все-таки вознаградит. Меня чрезвычайно повеселили его письма с советами и утешениями. В последнем он просит мое сокровище быть внимательным к его сокровищу и проявлять доброту, когда он его получит. Внимательным и добрым – как по-отечески! Но весь запас внимания и доброты требуется Линтону исключительно для самого себя. Этот мальчишка прекрасно умеет быть тираном. Он замучает бессчетное количество кошек, если вырвать у них зубы и обрезать когти. Поверь мне, у тебя будет возможность, когда вернешься, рассказать дяде Линтона удивительные истории про