доброту его племянника.
– Тут вы правы! – сказала я. – Поведайте ей о характере своего сына, покажите, как он похож на вас, и тогда, надеюсь, мисс Кэти дважды подумает, прежде чем выходить за этого аспида!
– Я не прочь поговорить о его милых качествах, – ответил Хитклиф, – потому что ей придется либо взять его в мужья, либо вместе с тобою оставаться моей пленницей, пока твой хозяин не умрет. Я могу удерживать вас обеих здесь, и никто вас не найдет. Если сомневаешься, уговори ее взять назад свое слово, и у тебя будет возможность проверить.
– Я не собираюсь брать назад свое слово, – сказала Кэтрин. – Я готова сей же час выйти за него, если после этого вы отпустите меня в «Дрозды». Мистер Хитклиф, вы жестокий человек, но вы же не злодей и не станете из одной лишь злобы безвозвратно лишать меня счастья. Если батюшка решит, что я намеренно оставила его и умрет прежде, чем я вернусь, как я смогу жить дальше? Я больше не плачу, но встану перед вами на колени и не поднимусь, не отведу глаз от вашего лица, пока вы не посмотрите на меня! Нет, не отворачивайтесь – взгляните на меня! Вы не увидите ничего, что могло бы вызвать вашу ненависть. Я не держу на вас зла и не сержусь, что вы меня ударили. Неужто вы, дядя, в своей жизни никогда никого не любили – совсем-совсем никогда? Ах, вы должны посмотреть на меня хоть разок. Я такая несчастная, что вы непременно пожалеете меня и поймете.
– Отцепи от меня свои саламандровы пальцы и убирайся прочь или получишь пинка! – закричал Хитклиф, грубо оттолкнув ее. – Лучше пусть меня обовьет змея. Какого черта тебе пришло в голову подольщаться ко мне? Ты мне противна!
Его в самом деле передернуло, и, словно от гадливости, по телу пробежала дрожь. Он отпихнул свой стул, а я встала и приготовилась излить на него все мыслимые проклятия, но замолкла посреди первой же фразы из-за угрозы, что меня запрут одну в другой комнате, скажи я еще хоть полслова.
Смеркалось. Вдруг у садовых ворот послышались голоса. В ту же секунду хозяин дома поспешил выйти во двор. В отличие от нас он не терял головы. Две или три минуты он с кем-то разговаривал, а затем вернулся один.
– Мне показалось, это ваш кузен Гэртон, – заметила я, обращаясь к Кэтрин. – Хорошо бы он пришел. Кто знает, может, он принял бы нашу сторону?
– Приходили трое слуг из поместья искать вас, – сказал Хитклиф, услышав мои слова. – Вы могли бы открыть окно и позвать на помощь, но, готов поклясться, девчонка рада, что вы этого не сделали. Я уверен, она счастлива, что ей пришлось остаться.
Узнав, что мы упустили такую возможность, мы обе дали волю своим чувствам и рыдали в голос до девяти часов. Хитклиф нас не прерывал, но потом велел подниматься наверх через кухню в комнату Зиллы. Я прошептала Кэтрин, что лучше не спорить: может, получится вылезти из окна или пробраться на чердак, а оттуда через световой люк на крышу. Однако окно было таким же узким, как и окна внизу, а люк, несмотря на все наши усилия, не поддавался. Мы вновь оказались взаперти. Лечь мы не смогли. Кэтрин расположилась у окна и в волнении ожидала утра, и на все мои уговоры хоть немного отдохнуть я получала в ответ лишь глубокие вздохи. Я села на стул и раскачивалась взад-вперед, сурово осуждая себя за то, что столько раз пренебрегала своими обязанностями, из-за чего, как думалось мне тогда, проистекали все несчастья моих хозяев. Сейчас я понимаю, что на самом деле это было не так, но в ту ужасную ночь я видела происходящее именно в таком свете. Даже Хитклиф казался мне менее виноватым, чем я сама.
В семь часов он пришел и спросил, встала ли мисс Кэтрин. Она тут же подбежала к двери и ответила:
– Да.
– Тогда пойдем, – сказал он, открыл дверь и вытащил ее из комнаты.
Я поднялась, чтобы выйти следом, но Хитклиф снова повернул ключ в замке. Я потребовала, чтобы меня выпустили.
– Потерпи, – ответил он. – Скоро пришлю завтрак.
Я принялась колотить в дверь и яростно дергать щеколду. Кэтрин спросила, почему я остаюсь взаперти. Он ответил, что придется мне потерпеть еще час, и они ушли. Терпела я часа два или три. Наконец послышались шаги, но не Хитклифа.
– Я поесть принес, – произнес чей-то голос. – Откройте.
С радостью послушавшись, я увидела Гэртона, который стоял, держа гору всякой снеди, которой хватило бы на целый день.
– Берите, – сказал он, сунув мне в руки поднос.
– Погоди минутку, – начала я.
– Не-е, – ответил он и ушел, не обращая внимания на мои слезные просьбы остаться.
Я просидела взаперти весь тот день, потом всю ночь, потом еще день и еще. Всего пять ночей и четыре дня просидела я там и не видела никого, кроме Гэртона, – он приходил один раз по утрам, являя собой образец истинного тюремщика: угрюмого, немого и глухого ко всем моим попыткам пробудить в нем справедливость или сочувствие.
Глава 28
На пятое утро или, точнее, день послышались другие шаги – более легкие и частые, и на этот раз кто-то вошел в мою комнату. Это была Зилла, закутанная в алую шаль, в черной шелковой шляпе и с висевшей на руке плетеной корзинкой.
– Ах, душенька миссис Дин! – воскликнула она. – В Гиммертоне только и разговоров что о вас. Я уж думала, вы утопли в болоте Вороного Коня, и барышня с вами, покуда хозяин не сказал, что нашел вас и приютил! Это ж надо! Вы, должно быть, на островок выбрались. А в трясине сколько просидели? Так это верно, что вас хозяин спас, миссис Дин? Но вы не исхудали – знать, не совсем уж плохо вам пришлось, да?
– Ваш хозяин – истинный мерзавец! – ответила я. – Но он за все ответит. Не надо было ему пускать этот слух. Правда все равно скоро откроется!
– О чем это вы? – удивилась Зилла. – Он никаких слухов не распускал. В деревне все говорят, что вы пропали в болоте. Я, как пришла, говорю Эрншо: «Ох, что тут случилось, мистер Гэртон, после моего ухода! Ужасно жалко молодую барышню и такую милую Нелли Дин». А он на меня глаза как выпучит! Я подумала, он ничего не знает, и все ему рассказала. А хозяин-то услышал и про себя заулыбался, а потом и говорит: «Ежели они и были в болоте, то теперь выбрались, Зилла. В эту минуту Нелли Дин сидит в вашей комнате. Когда подниметесь к себе, скажите ей, что может уходить, вот вам ключ. Она надышалась болотными испарениями. Хотела опрометью бежать домой, но я запер ее, чтобы сначала пришла в чувство. Пусть тотчас идет в «Дрозды», коли может, и передайте от меня, что ее молодая леди явится вслед за ней, чтоб успеть на похороны сквайра».
– Неужели мистер Эдгар умер? – ахнула я. – О, Зилла, Зилла!
– Нет-нет! Сядьте, моя добрая миссис Дин, – ответила она. – Вам нездоровится. Он покамест не умер. Доктор Кеннет говорит, что еще денек проживет. Я встретила доктора на дороге и спросила.
Но я не села. Вместо этого схватила накидку и шляпу и поспешила вниз, ибо путь наконец был открыт. Оказавшись в «доме», я огляделась в поисках кого-нибудь, кто мог бы сказать, где Кэтрин. Комнату заливал солнечный свет, дверь была распахнута настежь, но я никого не увидела. Покуда я раздумывала, бежать ли мне сразу домой или вернуться и искать свою барышню, мое внимание привлекло тихое покашливание, доносившееся от камина. На скамье лежал Линтон, единственный обитатель комнаты, и, посасывая леденец, с апатичным видом следил за мной.
– Где мисс Кэтрин? – строго спросила я, надеясь, пока он один, взять его испугом и выведать, куда они спрятали барышню.
Он продолжал сосать леденец, прямо как невинный младенец.
– Она ушла? – снова спросила я.
– Нет, – ответил он. – Она наверху. Ей не уйти. Мы ее не отпустим.
– Вы ее не отпустите? Безмозглый кретин! – вскричала я. – Немедленно скажите, где ее комната, или вы у меня сейчас по-другому запоете!
– Это вы по-другому запоете, если папа узнает, что вы пытались проникнуть к Кэтрин, – ответил он. – Он говорит, что мне нечего ее жалеть. Она моя жена, и это позор, если она захочет от меня уйти. Он говорит, что она меня ненавидит и желает мне смерти, потому что рассчитывает забрать мои деньги. Но она их не получит и домой не пойдет – никогда! Может плакать и в обморок падать сколько душе угодно!
И он снова принялся за леденец, смежив веки, как будто собирался заснуть.
– Мастер Хитклиф, – вновь приступила я к нему, – неужто вы позабыли о доброте Кэтрин в прошлую зиму, когда вы утверждали, будто любите ее, когда она приносила вам книги и пела песенки, когда она навещала вас и в снег, и в холод? Она плакала, если приходилось пропустить встречу с вами, ибо боялась вас огорчить. И тогда вы чувствовали, что она в сто раз лучше вас, а теперь верите в лживые измышления своего отца, хотя прекрасно знаете, что он питает отвращение к вам обоим. Да еще объединились с ним против нее. Хороша же ваша благодарность, нечего сказать!
Уголки губ Линтона опустились, и он вынул изо рта леденец.
– Разве она пришла в «Грозовой перевал» из ненависти к вам? – продолжала я. – Сами подумайте! Что до денег, то она даже не знает, получите вы их или нет. Говорите, она падает в обморок, а сами оставляете ее одну в чужом доме – вы, кто испытал на себе, что значит быть одиноким, всеми покинутым! Вы жалели самого себя, но и она тоже жалела вас, однако ее вы нынче пожалеть не можете! Видите, мастер Хитклиф, я плачу – я, пожилая женщина и простая служанка. А вы, после того как притворялись, что любите ее, и должны были бы ее боготворить, приберегли свои слезы лишь для себя одного и преспокойно лежите здесь, бессердечный, эгоистичный мальчишка!
– Я не могу оставаться с ней, – сердито ответил он. – По своей воле ни за что не останусь. Она плачет, а я этого не выношу. И все никак не перестанет, хотя я говорю, что позову отца. Однажды я даже его позвал, и отец пригрозил, что задушит ее, если она не утихнет, но как только он вышел из комнаты, она начала снова. Стенала и страдала всю ночь, хотя я с досады кричал на нее и говорил, что она мешает мне спать.
– Мистер Хитклиф ушел? – спросила я, поняв, что это подлое создание не способно сочувствовать нравственным мучениям своей кузины.