Даже если бы мы совсем потеряли разум и согласились на его предложение, времени у нас не осталось. Хитклиф даже не пытался проявить вежливость – постучать или объявить о своем приходе. Теперь он был здесь хозяином и пользовался своим правом войти в дом без лишних церемоний. Голос слуги, предвосхитившего его появление, подсказал ему, что мы в библиотеке. Хитклиф вошел к нам и, дав знак слуге удалиться, плотно закрыл за собою дверь.
Это была та же комната, куда восемнадцать лет назад его препроводили в качестве гостя. Та же луна сияла в окне, и тот же осенний пейзаж раскинулся вокруг. Мы еще не зажгли свечу, но в помещении было достаточно светло, чтобы различить портреты на стене – прекрасное лицо миссис Линтон и тонкие черты ее мужа. Хитклиф подошел к камину. За это время он мало изменился. Передо мной стоял тот же человек, только смуглое его лицо стало более землистым и бесстрастным, фигура, возможно, – чуть более грузной, в остальном он был такой, как прежде. Увидев его, Кэтрин вскочила и хотела было убежать из комнаты.
– Постой! – сказал он, схватив ее за руку. – Хватит от меня бегать! Да и куда тебе идти? Я пришел забрать тебя домой и надеюсь, что ты будешь примерной невесткой и не станешь подстрекать моего сына к дальнейшему непослушанию. Я долго думал, как его наказать, когда узнал о его роли в твоем побеге. Он совсем на ладан дышит, так что ткнешь пальцем, он и рассыплется, но увидев его, ты догадаешься, что свое он все-таки получил. Позавчера вечером я спустил его вниз, посадил на стул и больше до него не дотронулся. Отослал Гэртона, и мы с сыном остались вдвоем. Через два часа я позвал Джозефа, и тот отнес его назад. С тех пор я постоянно присутствую в его сознании, точно привидение, и думаю, он часто видит меня в своем воображении, хотя меня и нет рядом. Гэртон говорит, он просыпается ночью и часами кричит, зовет тебя, чтобы ты его защитила. Так что любишь ты своего бесценного супруга или нет, но придется тебе вернуться. Теперь он переходит на твое попечение. Передаю тебе все свои полномочия.
– Но почему нельзя, чтобы Кэтрин заботилась о нем здесь? – спросила я. – Отошлите мастера Линтона сюда. Вы же ненавидите их обоих, стало быть, скучать по ним не будете. С вашим-то изуверским сердцем вы будете ежечасно испытывать злость и досаду.
– Я ищу жильца в поместье, – ответил он, – и хочу, чтобы мои дети оставались при мне. Так вернее. Кроме того, девчонке придется платить за мой хлеб. Я не собираюсь устраивать ей роскошную жизнь, кормить и поить, если она будет сидеть сложа руки, когда Линтон умрет. А ну, живо готовься к отъезду и не заставляй меня тебя поторапливать.
– Хорошо, – сказала Кэтрин. – Линтон – это единственная любовь, которая у меня осталась. И хотя вы сделали все, чтобы вызвать у меня ненависть к нему, а у него ко мне, у вас так и не получилось заставить нас ненавидеть друг друга. Я не дам вам обижать его, если буду рядом, и не стану вас бояться.
– Какая хвастунья! – отозвался мистер Хитклиф. – Мне достаточно неприязни к тебе, чтобы не было нужды обижать еще и его, так что не сомневайся, мучения я тебе обеспечу. И заметь, не я заставлю тебя его возненавидеть, а его собственный милый нрав. Он весь кипит от злобы из-за твоего побега и его последствий. Не жди от него благодарности за свою благородную преданность. Я слышал, как он расписывал Зилле, что он сделал бы с тобой, если бы был силен, как я. Намерение имеется, а физическая слабость обострит его изобретательность, и замена силе найдется.
– Я знаю, что у него злой нрав, – сказала Кэтрин. – Он же ваш сын. Но, к счастью, я по природе добрее и смогу его простить. И я также знаю, что он любит меня, а поэтому и я люблю его. А вот вам, мистер Хитклиф, любить некого, и, какими бы несчастными вы нас ни сделали, мы в отместку будем думать, что жестокость ваша вызвана еще бо́льшим несчастьем. Вы ведь человек несчастный, не так ли? Одинокий, как дьявол, и такой же завистливый. Никто вас не любит, и никто не заплачет, когда вы умрете. Не хотела бы я быть на вашем месте!
Кэтрин говорила с каким-то мрачным торжеством. Казалось, она решила перенять дух будущей семьи и получает удовольствие от горя своих врагов.
– Ты скоро пожалеешь, что родилась на свет, – проговорил ее свекор, – если останешься здесь еще хоть минуту. Отправляйся, ведьма, собирать свои вещи!
Кэтрин с презрением удалилась. Я стала просить, чтобы меня взяли в «Перевал» на место Зиллы, предложив, чтобы та заняла мое, но Хитклиф ни за что не соглашался. Велел мне замолчать и тогда впервые решился окинуть взглядом комнату и посмотреть на портреты. Разглядывая портрет миссис Линтон, он сказал:
– Этот я заберу домой… не потому, что он мне так уж нужен, просто… – Он резко отвернулся к огню и продолжал – за неимением лучшего слова, придется сказать «с улыбкой»: – Расскажу тебе, что я вчера сделал. Я велел могильщику, который копал могилу для Линтона, расчистить крышку ее гроба и открыл его. Подумал, что я там и останусь, когда снова увидел ее лицо – ибо это все еще было ее лицо, – так что могильщику еле удалось вернуть меня к действительности. Но он предупредил, что от воздуха лицо покойной переменится, поэтому я закрыл гроб, но расшатал одну стенку – с другой стороны, не там, где лежит Линтон, будь он проклят! Хорошо бы его залили свинцом! И я подкупил могильщика, чтобы он, когда меня похоронят рядом, вытащил эту стенку, а потом и стенку моего гроба. Я закажу себе такой. И когда Линтон доберется до нас, он не узнает, кто где.
– Какой грех, мистер Хитклиф! – воскликнула я. – Неужто вы не постыдились тревожить покойницу?
– Никого я не тревожил, Нелли, – ответил он, – просто немного облегчил себе жизнь. Теперь мне будет гораздо легче. А у тебя прибавится уверенности, что я останусь под землей, когда помру. «Тревожить покойницу»! Ничего подобного! Это она меня тревожит днем и ночью вот уже восемнадцать лет, беспрестанно, безжалостно – до вчерашней ночи. Только вчера ночью я спал спокойно. Мне снилось, что я сплю своим последним сном рядом с нею, сердце мое остановилось, и щека так и заледенела, прижавшись к ее щеке.
– А если бы ее разложившаяся плоть уже смешалась с землей или что-нибудь того хуже, что бы приснилось вам тогда?
– Что моя плоть так же смешалась, но все равно я был бы счастлив, – ответил он. – Ты ведь не думаешь, что я испугаюсь подобных перемен? Я ожидал этого, когда поднимал крышку, но теперь радуюсь, что они не наступят, покуда я не окажусь рядом. Кроме того, если бы в моей памяти не запечатлелись так отчетливо ее бесстрастные черты, меня так и не покинуло бы одно странное чувство. Оно возникло невесть откуда. Ты помнишь, я был как бешеный после ее смерти и постоянно от зари до зари молил, чтобы она вернулась ко мне хоть призраком? Я верю в привидения. У меня нет никаких сомнений, что они могут существовать и существуют среди нас! В день ее похорон начался снегопад. Вечером я пошел на погост. Ветер завывал, как зимой, и вокруг не было ни души. Я не боялся, что ее глупый муж решится идти по той узкой долине в столь поздний час, а больше ни у кого не было надобности шататься по кладбищу. Я стоял там один и понимал, что меня от нее отделяют всего лишь два ярда земли. «Я снова обниму ее! – сказал я себе. – Если она холодна, я подумаю, что виной тому северный ветер, от которого замерз и я сам; если недвижима, то, значит, спит». В сарае я взял лопату и принялся копать что есть сил. Вскоре железо царапнуло по крышке гроба. Я спустился в яму и стал руками выгребать землю. Доски уже дали трещину у болтов. Я почти достиг желаемого, как вдруг услышал, что кто-то вздыхает надо мною, у самого края могилы, и наклоняется ко мне. «Только бы отвинтить болт, – бормотал я, – а там пусть они закопают нас вместе». – И с еще большим отчаянием я силился снять крышку. Послышался второй вздох прямо у меня над ухом. И я почувствовал теплое дыхание, вытеснившее ледяной ветер со снегом. Я знал, что поблизости нет ни одного существа из плоти и крови; но так же точно, как чувствуешь во тьме приближение реального человека, хотя и не видишь его, я чувствовал, что Кэти была там – не подо мною, а наверху, на земле. Внезапное ощущение покоя наполнило мое сердце и разлилось по всем членам. Я оставил свой мучительный труд и обрел утешение, невыразимое утешение. Кэти была со мною, она оставалась рядом, пока я закапывал могилу, она провожала меня домой. Можешь смеяться, если хочешь, но я не сомневался, что увижу ее там. Я был уверен, что она рядом, и я говорил с нею. Добравшись до «Грозового перевала», я с радостью бросился открывать дверь, но засов был заперт. Я помню, как проклятый Эрншо и моя жена решили не пускать меня в дом. Помню, потом я остановился и, кажется, чуть не вышиб из Хиндли дух, а затем поспешил наверх, в нашу с ней комнату. С нетерпением я озирался вокруг, чувствовал, что она где-то рядом. Я почти видел ее, но только почти. Наверное, в ту минуту у меня вскипела кровь из-за томительного желания, из-за пылкой мольбы дать мне взглянуть на нее хоть раз. Но нет! Она снова, как часто при жизни, обернулась дьяволицей! И с тех пор, иногда больше, иногда меньше, меня терзают эти невыносимые муки – адские муки! Нервы мои натянуты до предела, и если бы они не были прочны, как воловьи жилы, то давно бы лопнули, сделав меня нюней вроде Линтона. Когда я сидел дома с Гэртоном, мне казалось, что я ее повстречаю, выйдя на двор; когда бродил по вересковой пустоши, мне думалось, что увижу ее по пути домой. Выходя из дома, я спешил вернуться. Она должна быть где-то здесь – в этом я не сомневался. А когда я уходил спать в ее комнату, сон бежал от меня. Я не мог уснуть, ибо в ту секунду, как я закрывал глаза, она или появлялась в окне, или раздвигала панели кровати, или входила в дверь, или даже, как в детстве, клала свою милую головку ко мне на подушку, и мне непременно нужно было открыть глаза, чтобы увидеть ее. Так я открывал и закрывал их сотню раз за ночь, но меня неизменно ждало разочарование. Это была пытка! Частенько я громко стонал, и старый негодяй Джозеф наверняка решил, что это меня терзают муки совести. Теперь же, увидев ее, я успокоился… хотя бы немного. Странный способ убийства – резать по кусочкам размером не с дюйм, а с полволоска и дразнить меня призрачной надеждой восемнадцать лет!