Мистер Хитклиф остановился и вытер вспотевший лоб с прилипшими к нему волосами. Его взгляд не отрывался от красных угольков камина. Брови не были нахмурены, но поднялись выше, делая его лицо не таким мрачным, однако придавая ему какой-то беспокойный вид и свидетельствуя о болезненном умственном напряжении, направленном на один-единственный предмет, поглотивший его целиком. Он лишь отчасти обращался ко мне, и я предпочла молчать. Мне не нравилось то, что он говорит. Через некоторое время он вновь повернулся к портрету. Снял его и прислонил к дивану, чтобы лучше рассмотреть. В это время появилась Кэтрин и объявила, что готова и можно седлать пони.
– Пришли его мне завтра, – сказал мне Хитклиф, а затем, отнесшись к Кэтрин, добавил: – Обойдешься и без пони. Сегодня прекрасный вечер, да и в «Грозовом перевале» тебе пони не понадобится, будешь ходить пешком, коли возникнет нужда. Пойдем!
– До свидания, Эллен! – прошептала моя любимица и поцеловала меня холодными, как лед, губами. – Приходи меня навестить. Не забывай.
– Даже не вздумай, миссис Дин! – сказал ее новый отец. – Когда мне захочется с тобой поговорить, я сам сюда приду. Незачем тебе в моем доме совать нос, куда не надо.
Хитклиф сделал знак Кэтрин идти вперед, и она повиновалась, бросив на меня прощальный взгляд, который, словно нож, полоснул мне сердце. Я следила через окно, как они шли по саду. Хитклиф вел Кэтрин под руку, хотя поначалу она явно этому противилась. Быстрым шагом они торопливо свернули в аллею, и их фигуры исчезли за деревьями.
Глава 30
Однажды я наведалась в «Грозовой перевал», но с тех пор, как Кэтрин покинула «Дрозды», больше ее не видела. Когда я пришла узнать, как она поживает, Джозеф придержал дверь и не дал мне войти. Сказал, что миссис Линтон «страх какая занятая», а хозяина нет дома. Кое-что о том, что делается на ферме, рассказала мне Зилла, иначе я бы даже не знала, живы ли они. Из слов Зиллы стало ясно, что она не любит Кэтрин, ибо считает ее гордячкой. Моя юная леди, впервые появившись в доме, попросила ее о помощи, но мистер Хитклиф распорядился, чтобы Зилла занималась своими делами, а невестка сама о себе заботилась, и Зилла, женщина ограниченная и себялюбивая, с удовольствием его послушалась. Кэтрин же выказала детскую нетерпимость к такому безразличию служанки и отплатила ей презрением, записав мою собеседницу в число своих врагов, словно та и в самом деле совершила какой-то крайне подлый поступок. У меня была длинная беседа с Зиллой недель шесть назад, незадолго до вашего приезда, когда мы повстречались на вересковой пустоши, и вот что она поведала:
– Миссис Линтон, переехав в «Грозовой перевал», первым делом опрометью бросилась наверх, не пожелав доброго вечера ни мне, ни Джозефу, закрылась в комнате Линтона и не выходила оттуда до утра. Потом, когда хозяин и Эрншо сидели за завтраком, явилась в «дом» и спросила дрожащим голосом, нельзя ли послать за доктором. Ее кузен очень плох.
– Мы и без тебя знаем, – ответил Хитклиф, – но его жизнь не стоит и фартинга, поэтому я ни фартинга на нее не потрачу.
– Но я не знаю, что делать, – настаивала она. – И, если мне никто не поможет, он умрет.
– Убирайся отсюда! – закричал хозяин. – И чтобы я больше ни слова о нем не слышал! Здесь никому нет дела до того, что с ним станется. Если тебе надо, становись сиделкой. Если нет, запри его и оставь.
Тогда она стала приставать с теми же просьбами ко мне, а я сказала, что уж и так намучилась с этим капризником. У каждой из нас свои обязанности, и смотреть за Линтоном – ее дело, так распорядился мистер Хитклиф.
Не знаю, как они уживались вместе. Думаю, Линтон много привередничал и денно и нощно стенал от жалости к себе, а она лишь изредка могла урвать часок, чтобы отдохнуть – это было видно по ее бледному лицу и по кругам под глазами. Иногда она спускалась на кухню вся потерянная, и казалось, вот-вот попросит о помощи, но я никак не могла пойти наперекор хозяину – никогда я на это не решусь, миссис Дин. И, хотя я осуждала его, что не пригласил к больному Кеннета, не мне было советовать или жаловаться. Я в их дела не суюсь.
Раз или два после отхода ко сну мне случалось открывать дверь своей комнаты, и я видела, как миссис Кэтрин сидит на верхней площадке лестницы и плачет. Тогда я быстро закрывала дверь, боясь, что растрогаюсь и захочу ей помочь. Конечно, мне было ее жаль, но, вы же понимаете, место ведь тоже терять не хотелось.
Наконец однажды ночью она заявилась прямо ко мне в комнату и, перепугав до смерти, сказала:
– Скажите мистеру Хитклифу, что его сын умирает. На этот раз я знаю точно. Встаньте сию же минуту и сообщите ему.
Проговорив это, она снова исчезла. С четверть часа я лежала и вся тряслась. В доме было тихо – никакого движения.
– Видать, она ошиблась, – сказала я себе. – Он перемогся. Нет надобности их тревожить.
И я задремала, но сон мой прервался во второй раз из-за громкого звона колокольчика – у нас только один колокольчик, приделанный специально для Линтона, – и хозяин велел мне пойти посмотреть, что случилось, и передать им, чтобы не смели больше звонить.
Я сообщила ему, что сказала Кэтрин. Хозяин негромко выругался и через несколько минут отправился с зажженной свечкой в их комнату. Я пошла за ним. Миссис Хитклиф сидела на кровати, сложив руки на коленях. Ее свекор приблизился к Линтону, осветил его лицо, внимательно оглядел и пощупал. Потом повернулся к ней.
– Ну, Кэтрин, – спросил он. – Что ты теперь чувствуешь?
Она молчала.
– Что ты чувствуешь, Кэтрин? – повторил он.
– Ему больше ничего не грозит, а я свободна, – ответила она. – Я должна была бы чувствовать себя хорошо, – продолжала она с нескрываемой горечью, – но вы так долго оставляли меня одну бороться со смертью, что я чувствую и вижу одну лишь смерть. Она во мне.
Кэтрин и глядела такою. Я дала ей выпить немного вина. В комнату вошли Гэртон и Джозеф, которые проснулись от звонка и от наших шагов, а потом услышали этот разговор. По-моему, Джозеф был рад, что паренька не стало. Гэртон казался чуть озадаченным, хотя больше глазел на Кэтрин, чем думал о Линтоне. Но хозяин отослал его в постель – нам его помощь не требовалась. После мистер Хитклиф велел Джозефу отнести тело Линтона в его комнату, а мне возвращаться к себе. Миссис Хитклиф осталась одна.
Утром хозяин послал меня к ней с приказом позвать ее к завтраку. Кэтрин была раздета, и я поняла, что она только собирается лечь. Она ответила мне, что больна – тут не было ничего удивительного, доложу я вам. Я передала ее слова мистеру Хитклифу, а он сказал:
– Ладно, оставьте ее в покое, пока мы его не похороним. Иногда заглядывайте к ней и справляйтесь, что ей потребно. А как только ей станет лучше, дайте мне знать.
Кэти, по словам Зиллы, неделю оставалась наверху. Служанка навещала ее дважды в день и могла бы вести себя гораздо дружелюбнее, если бы ее попытки проявить внимание тут же с гордостью не отвергались.
Однажды к Кэти поднялся Хитклиф, чтобы показать завещание Линтона – все свое и женино движимое имущество он завещал отцу. Либо угрозами, либо уговорами беднягу заставили подписать бумаги в ту неделю, когда умер его дядя и Кэти не было рядом. Землями Линтон, будучи несовершеннолетним, распоряжаться не мог. Однако мистер Хитклиф заявил на них права и получил их во владение как наследник усопших жены и сына – надо думать, законным путем. В любом случае Кэтрин, лишенная денег и друзей, нынче не может ни на что претендовать.
– За исключением этого случая, – сказала Зилла, – никто больше не подходил к ее двери, кроме меня. И никто про нее не спрашивал. В первый раз она спустилась в «дом» утром в воскресенье. До этого я однажды принесла ей наверх обед, и она воскликнула, что не может дольше сидеть в таком холоде. Поэтому я уведомила ее, что хозяин собирается в поместье «Дрозды», а мы с Гэртоном ей никак не помешаем – пускай спускается. И когда она услышала, что конь Хитклифа процокал по двору, она вышла к нам вся в черном, зачесав за уши свои золотистые локоны, как делают жены квакеров, – видать, не смогла их толком сложить в прическу.
Мы с Джозефом обычно по воскресеньям ходим в часовню. (Видите ли, в церкви сейчас нет пастора, объяснила миссис Дин, и молельню не то методистов, не то баптистов, точно не знаю, называют в Гиммертоне часовней.) Джозеф ушел, – продолжала Зилла, – а я решила, что мне приличнее будет остаться дома. Всегда лучше, чтобы за молодыми присматривали старшие. А манеры Гэртона, при всей его застенчивости, все равно не назовешь образцовыми. Я сообщила ему, что, вероятно, его кузина спустится к нам, а она привыкла чтить воскресенье, так что, пока она будет здесь, придется ему оставить свои ружья и всякую черную работу за порогом. Он залился краской и оглядел свои руки и одежду. Ворвань и порох были в одну минуту убраны с глаз долой. Я поняла, что он решил составить компанию миссис Кэтрин и, судя по его поведению, намерен иметь достойный вид. Поэтому, рассмеявшись – чего я не посмела бы сделать при хозяине, – я предложила ему в этом помочь, если он не против, и стала подшучивать над его смущением. А он набычился и принялся ругаться.
– Знаете, миссис Дин, – продолжала Зилла, заметив, что я ее не одобряю, – вы, наверное, думаете, что молодая леди – неровня мистеру Гэртону, и, может, вы правы, но признаюсь вам, мне хотелось бы немного сбить с нее спесь. К чему ей теперь вся ее ученость и благородство? Она такая же бедная, как вы или я, даже беднее. У вас хоть есть сбережения, да и я тоже коплю понемножку.
Гэртон позволил Зилле помочь привести его в должный вид, и она, подольстившись, вернула ему доброе расположение духа. Поэтому, когда Кэтрин сошла вниз, он, позабыв о прошлых обидах, попытался, по словам ключницы, вести себя любезно.
– Миссис вошла, – рассказывала Зилла, – холодная, как ледышка, и гордая, как принцесса. Я встала и предложила ей свое кресло. Но нет, в ответ на мою учтивость она отворотила нос. Эрншо тоже поднялся и пригласил сесть на скамью со спинкой поближе к огню. Сказал, что она, наверное,