Но Кэти призвала на помощь всю свою недюжинную сообразительность, дабы исправить положение. Пока я гладила или выполняла иную работу, которую неудобно было делать в гостиной, она приносила ко мне на кухню какую-нибудь интересную книгу и читала вслух. Случись в это время там оказаться Гэртону, она останавливалась на самом интересном месте и оставляла книгу на столе – причем делала это не один раз, но Гэртон был упрям, как мул, и вместо того, чтобы схватить приманку, он, особенно в дождливую погоду, принимался курить на пару с Джозефом. Так и сидели они, словно две механические фигуры по обе стороны очага: старый, к счастью, по глухоте своей не слышавший этот, по его словам, «нечестивый вздор», и младший – старавшийся изобразить полное равнодушие. В хорошую погоду Гэртон отправлялся на охоту, а Кэтрин зевала, вздыхала и приставала, чтобы я поговорила с нею. Но только я начну разговор, как она убежит во двор или в сад, и наконец расплачется со словами, что ей не хочется жить, ибо жизнь ее бессмысленна.
Мистер Хитклиф, который все больше и больше отдалялся от людского общества, почти выдворил Эрншо из комнат. А из-за несчастного случая, произошедшего в начале марта, Гэртон и вовсе принужден был несколько дней сидеть на кухне. Когда парень в одиночку охотился, бродя по холмам, его ружье разорвало при выстреле, и отколовшаяся острая щепа поранила ему руку. До дому путь был неблизкий, и он потерял много крови. Вследствие этого пришлось ему хочешь не хочешь сидеть у огня и бездельничать, покуда не окрепнет. Кэтрин же это вполне устраивало. Во всяком случае, свою комнату наверху она возненавидела с новою силой и все время требовала, чтобы я нашла себе какое-нибудь дело внизу, чтобы она могла тоже спуститься в качестве помощницы.
В понедельник Светлой седмицы Джозеф погнал скот на ярмарку в Гиммертон, а я занялась бельем на кухне. Эрншо, как всегда, хмурый сидел в углу у огня, а моя маленькая леди коротала время, рисуя картинки на запотевших оконных стеклах, иногда прерываясь, чтобы приглушенным голосом промурлыкать обрывок какой-нибудь песенки, многозначительно что-то прошептать или с раздражением или с нетерпением бросить быстрый взгляд в сторону своего кузена, который беспрерывно курил, глядя в огонь. Я посетовала, что она заслоняет свет и мне толком ничего не сделать, и Кэтрин тотчас отошла к очагу. Я мало обращала внимания на то, чем она там занялась, но вскоре услышала ее голосок:
– Я поняла, Гэртон, что хочу… что буду рада… что мне приятно будет иметь такого кузена, как вы, если вы на меня не очень обижаетесь и злитесь.
Гэртон ничего не ответил.
– Гэртон, Гэртон, Гэртон! Вы слышите? – настаивала она.
– Подите прочь! – огрызнулся он с упрямою злобой.
– Дайте мне вашу трубку, – сказала она, осторожно протянув руку и вынув трубку у него изо рта.
Не успел он отобрать ее назад, как трубка была сломана и брошена за очаг. Гэртон выругался и схватил другую.
– Погодите! – воскликнула она. – Сначала выслушайте меня. А я не могу говорить, когда клубы дыма плывут мне прямо в лицо.
– Убирайтесь к дьяволу! – с яростью крикнул он. – И оставьте меня в покое!
– Нет, – продолжала она. – Не оставлю. Я не знаю, что еще сделать, чтобы вы со мной заговорили, а вы нарочно притворяетесь, что не понимаете. Когда я назвала вас глупым, это ничего не значило. Я не имела в виду, что презираю вас. Ну же, Гэртон, посмотрите на меня! Вы мой кузен, и я хочу, чтобы вы это признали.
– А я хочу, чтобы вы убирались со своей треклятой гордостью и подлыми шуточками! – ответил он. – Пусть меня черти утащат в преисподнюю, ежели еще раз гляну в вашу сторону! А ну, проваливайте! Чтобы я вас не видел!
Кэтрин нахмурилась и отошла к окну, закусив губу и напевая какую-то развеселую песенку, желая скрыть подступившие слезы.
– Вам бы следовало помириться со своей кузиной, мистер Гэртон, – вмешалась я, – раз уж она сожалеет о своем дерзком поведении. И вам это только на пользу пойдет. Вы станете другим человеком, когда подружитесь с нею.
– Подружусь! – воскликнул он. – Да она же меня ненавидит, думает, я не гожусь даже башмаки ей чистить! Нет уж! Хоть обещайте мне королевский трон, не стану я терпеть ее насмешки из-за того, что ищу ее дружбы.
– Это не я вас ненавижу, это вы меня ненавидите! – заплакала Кэти, не скрывая более свое горе. – Ненавидите так же, как мистер Хитклиф, даже больше.
– Вот чертова лгунья! А почему я сто раз выводил его из себя, когда принимал вашу сторону, а вы насмехались надо мной и презирали… Давайте, изводите меня! А я пойду к нему и скажу, что вы выжили меня из кухни.
– Я не знала, что вы принимали мою сторону, – ответила она, вытирая глаза. – Просто мне было очень плохо, и я была зла на всех. Но теперь я вам благодарна и прошу у вас прощения. Что я могу еще сделать?
Она вновь подошла к очагу и с искренним чувством протянула Гэртону руку. Тот нахмурился и сидел мрачнее тучи, решительно сжав кулаки и глядя в пол.
Кэтрин, вероятно, внутренним чутьем поняла, что его несговорчивость происходит не из ненависти к ней, а из ожесточенного упрямства, ибо, секунду поколебавшись, она наклонилась и тихонько поцеловала его в щеку. Маленькая шалунья думала, что я не замечу, и, отойдя, вновь встала у окна с видом истинной скромницы. Я с осуждением покачала головой, и тогда, покраснев, она прошептала:
– А что мне оставалось делать, Эллен? Он отказывался пожать мне руку, не желал смотреть на меня. Нужно же было как-то показать ему, что он мне приятен, что я хочу с ним дружить.
Не могу сказать, убедил ли Гэртона ее поцелуй. Несколько минут он тщательно прятал свое лицо, а когда поднял голову, то не знал, куда девать глаза.
Кэтрин придумала, что делать: она аккуратно завернула в белую бумагу красивую книгу и, перевязав ленточкой, надписала: «Мистеру Гэртону Эрншо». Затем попросила меня выступить в роли посла и передать подарок означенному господину.
– И скажи ему, что если он примет его, то я стану учить его правильно читать, – сказала она. – А если не примет, то я уйду к себе наверх и больше не буду его дразнить.
Я передала книгу и повторила сказанное, а отправительница с волнением следила за происходящим. Гэртон так и не разжал кулак, и посему я положила книгу ему на колени. Однако ж он ее не сбросил. Я вернулась к своей работе, а Кэтрин склонила голову на сложенные на столе руки. Но как только она услышала негромкий шелест разворачиваемой бумаги, тотчас спорхнула со своего места и уселась рядом с кузеном. Он дрожал, лицо его горело. Вся его грубость и мрачная непреклонность исчезли. Поначалу он никак не мог набраться мужества, чтобы сказать хоть слово в ответ на ее вопросительный взгляд и тихую просьбу:
– Скажите, что прощаете меня, Гэртон, ну, пожалуйста. Я буду очень счастлива, если вы скажете одно лишь словечко.
Он пробормотал что-то невнятное.
– И вы будете моим другом? – спросила она.
– Не-е, вы станете вечно меня стыдиться, – ответил он. – И чем лучше вы меня узнаете, тем больше станете стыдиться. А я такого не вынесу.
– Так вы не согласны быть моим другом? – снова спросила она с нежнейшей улыбкой и придвинулась ближе.
Больше я не смогла ничего расслышать, но, обернувшись, увидела склоненные над книгой такие сияющие лица, что сомнений у меня не осталось: договор скреплен обеими сторонами, и былые враги превратились в верных союзников.
В книге, которую они читали, было много чудесных картинок, и это не давало им от нее оторваться, как, впрочем, и удовольствие сидеть рядом. Наконец вернулся Джозеф. Бедняга чуть с ума не сошел при виде Кэтрин, которая оказалась на одной скамье с Гэртоном Эрншо, да еще положила руку ему на плечо. Старика наповал сразило то, что его любимец не воспротивился этой близости. Столь глубоко был он потрясен, что в тот вечер даже не смог ничего высказать. Его чувства проявились лишь в долгих вздохах, с которыми он торжественно выложил на стол огромную Библию, а за ней грязные банкноты из кошелька – выручку от торговли на ярмарке. И наконец подозвал Гэртона.
– Отнеси их хозяину, мальчик, – сказал Джозеф. – У него и останься. Ну а я уж к себе пойду. Не подобно и не благопристойно пребывать нам в сем вертепе. Надобно утекать отсель и искать другой.
– Пойдемте, Кэтрин, – сказала я. – И нам с вами тоже пора «утекать». Я уже все перегладила. Вы готовы?
– Еще нет восьми, – ответила она, неохотно подымаясь. – Гэртон, я оставлю книгу на полке и завтра принесу еще.
– Токмо книжки ваши я снесу в «дом», – вмешался Джозеф, – и вам еще сильно повезет, коли вы их потом найдете. Оставляйте, сделайте милость!
Кэти пригрозила, что тогда Джозефу придется возместить утрату книгами из его собственной библиотеки, и, с улыбкой пройдя мимо Гэртона, поднялась, напевая, к себе. Осмелюсь предположить, что на сердце у нее было легко – впервые под этой крышей, если не считать, быть может, ее первых визитов к Линтону.
Близость между ней и Гэртоном, зародившаяся в тот день, становилась все прочнее, хотя и не без труда. Невозможно было привить Эрншо изящные манеры как по мановению волшебной палочки, да и моя юная леди не была ни философом, ни образцом терпения. Но поскольку мысли их были направлены к единой цели: одна любила и желала уважать любимого, а другой любил и желал, чтобы его уважали, в конце концов им удалось этого достичь.
Как видите, мистер Локвуд, не так уж трудно оказалось завоевать сердце миссис Хитклиф. Но сейчас я рада, что вы не стали пытаться. Союз этих двоих будет верхом моих желаний. И в день их свадьбы мне некому будет завидовать, потому что тогда я стану самой счастливой женщиной в Англии!
Глава 33
Следующим утром Эрншо все еще не мог приступить к своим обычным обязанностям и потому не отходил далеко от дома, а я быстро поняла, что мне ни за что не удержать мою подопечную рядом с собой, как это бывало прежде. Она спустилась вниз еще раньше меня и побежала в сад, где, как она заметила, ее кузен выполнял какую-то несложную работу. Когда же я вышла позвать их к завтраку, то выяснилось, что она попросила его очист