– Когда рассветет, пошлю за Грином, – сказал он. – Хочу выяснить у него кое-какие юридические тонкости, пока я в состоянии думать об этих вещах и действовать спокойно. Ведь я еще не составил завещания и никак не решу, как распорядиться своею собственностью. Хорошо бы изничтожить ее, чтобы ничего не осталось.
– Не надо так говорить, мистер Хитклиф, – прервала я его. – Повремените с завещанием. Вам бы сначала не мешало покаяться во множестве неправедных поступков, которые вы совершили. Никогда я не думала, что нервы ваши придут в такое расстройство. Однако сейчас они у вас совсем расшатались, и почти целиком по вашей собственной вине. То, как вы провели эти три дня, свалило бы с ног и исполина. Хотя бы немного поешьте и отдохните. Поглядите на себя в зеркало – сразу увидите, как вам потребно и то, и другое. Щеки впалые, глаза воспаленные – такие бывают у человека, который умирает от голода и слепнет от бессонницы.
– Не моя вина, что я не могу ни есть, ни спать, – ответил он. – Уверяю тебя, это не нарочно. Буду и есть, и спать, как только смогу. Ты точно так же можешь попросить утопающего отдохнуть, когда он барахтается в воде на расстоянии вытянутой руки от берега! Сначала надо бы доплыть, а уж потом отдыхать. Ладно, не надо мистера Грина. Что до покаяния в неправедных поступках, то я их не совершал и каяться мне не в чем. Я нынче слишком счастлив, и все же счастлив недостаточно. Моя душа в блаженстве своем убивает тело, но все еще не находит удовлетворения.
– Счастливы, хозяин? – воскликнула я. – Какое странное у вас счастье! Выслушайте меня без злобы, и я дам вам совет, который сделает вас и вправду счастливее.
– В чем же он? – спросил Хитклиф. – Говори.
– Вам хорошо известно, мистер Хитклиф, – начала я, – что с тринадцати лет вы жили не по-христиански, думая только о себе, и, наверное, едва ли за все это время хоть раз взяли в руки Библию. Вероятно, вы позабыли, о чем эта книга, а теперь у вас осталось не так много времени, чтобы это выяснить. Вам ведь не составит труда послать за священником (все равно, какого вероисповедания), который просветил бы вас, показав, сколь далеко вы отклонились от христианских заповедей и сколь невозможно будет для вас райское блаженство, если вы не переменитесь, прежде чем умереть.
– Я не злюсь на тебя, Нелли, скорее наоборот, благодарю, – сказал он, – потому что ты мне напомнила, что нужно распорядиться о моих похоронах. Тело мое следует принести на кладбище вечером. За гробом, ежели захотите, можете пойти вы с Гэртоном, но главное – проследи, чтобы могильщик выполнил мое распоряжение по поводу двух гробов. Никакого священника на похоронах не требуется, как и прощальных речей над могилой. Я сказал тебе, что почти достиг своего рая, а тот, что у других, мне безразличен, да и не нужен.
– А если вы из-за своего упрямства умрете от голода и вас откажутся хоронить на церковном кладбище? – спросила я, потрясенная его безбожным равнодушием. – Как вам такое понравится?
– Нет, не откажутся, – ответил он. – Но если это случится, то ты должна будешь перезахоронить меня тайно. А не выполнишь мою просьбу – на деле узнаешь, что мертвые никуда не исчезают.
Услышав, что зашевелились проснувшиеся домочадцы, он ушел в свою берлогу, а я вздохнула свободнее. Но днем, когда Джозеф и Гэртон были заняты работой, он вновь пришел на кухню и, диковато оглядываясь, попросил меня пойти посидеть с ним в «доме» – ему нужно, чтобы кто-то побыл с ним. Я отказалась, прямо заявив, что меня пугают его странные разговоры и поведение и у меня нет ни смелости, ни охоты оставаться с ним наедине.
– Наверное, ты думаешь, что я черт рогатый, – печально усмехнувшись, сказал он. – Слишком ужасное создание, чтобы жить под одной крышей с добропорядочными людьми. – Потом, повернувшись к Кэтрин, которая спустилась и при его появлении спряталась за моей спиной, добавил почти с издевкой: – А ты пойдешь со мной, деточка? Я тебе худого не сделаю. Нет? Для тебя я стал хуже дьявола. Но тут есть кое-кто, кто не станет избегать моего общества. Боже, как она беспощадна! Проклятие! Этого не выразить словами! Никто из плоти и крови такого не вынесет— даже я!
Больше он никого не приглашал составить себе компанию и, когда начало смеркаться, ушел в свою комнату. Всю ночь и все утро мы слышали, как он стонет и что-то бормочет про себя. Гэртон хотел было к нему войти, но я посоветовала ему отправиться лучше за мистером Кеннетом – пусть доктор проведает хозяина.
Когда явился Кеннет, я спросила, можно ли войти, и попыталась открыть дверь. Но она оказалась заперта, и Хитклиф велел нам убираться к черту. Сказал, что чувствует себя лучше и нечего ему мешать. Так что доктор ушел.
Вечером было очень сыро – начавшийся дождь лил до рассвета, и рано утром, обходя дом, я заметила, что хозяйское окно открыто настежь и струи дождя брызжут в комнату. «Вряд ли он лежит в постели, – подумала я. – Он бы насквозь промок. Должно быть, встал или ушел из дома. Но не буду шум поднимать, соберусь с духом, войду и посмотрю».
Открыв дверь запасным ключом, я бросилась к панелям, потому что комната была пуста, и, быстро раздвинув их, заглянула внутрь. Мистер Хитклиф лежал там на спине. Его взгляд, свирепый и пронзительный, встретился с моим, так что я даже вздрогнула. Потом я заметила, что он улыбается.
Мне и в голову не пришло, что он мертв. Дождь лил ему на лицо и шею, постель промокла, однако он лежал совершенно неподвижно. Створка окна, раскачиваясь от ветра, поцарапала его ладонь, лежавшую на подоконнике. Кровь из царапины не сочилась, и, когда я дотронулась пальцами до его руки, сомнений не осталось – он был мертв и уже успел окоченеть!
Я закрыла окно на крючок, потом зачесала назад длинные черные волосы покойного и хотела закрыть ему глаза – дабы, по возможности, спрятать этот страшный, как будто живой, возбужденный взгляд, пока его не увидел кто-нибудь из домашних. Но глаза не закрывались, они словно смеялись над моими стараниями, как и приоткрытый рот и острые белые зубы. Вновь охваченная испугом, я позвала Джозефа. Тот приплелся, поднял шум, но наотрез отказался дотрагиваться до тела.
– Дьявол утащил его душу! – закричал старик. – Пускай и тело заодно прихватит – мне все равно! Ишь ты, каков негодник – над смертью смеяться вздумал! – И старый грешник передразнил ухмылку Хитклифа.
Мне показалось, что Джозеф вот-вот радостно запляшет вокруг кровати, но он вдруг опомнился, бухнулся на колени и, воздев руки, начал возносить хвалу Создателю за то, что законный хозяин и древняя фамилия восстановлены в своих правах.
Я была потрясена этим ужасным событием, и память моя неизбежно возвращалась к былым временам с тягостным чувством. Однако поистине тяжело переносил утрату лишь бедняга Гэртон – тот, кто был более других обижен покойным. Он просидел над усопшим всю ночь, искренне проливая горькие слезы. Сжимал его руку, целовал скалящееся безумное лицо, на которое никто и взглянуть не мог, оплакивал Хитклифа с истинной скорбью, которая естественно рождается в благородном сердце, даже если оно твердо, как закаленная сталь.
Мистер Кеннет не смог точно определить, от какого недуга скончался хозяин. Я скрыла от него, что у Хитклифа четыре дня маковой росинки во рту не было, опасаясь, что эти сведения могут привести к неприятностям. Кроме того, я не сомневалась, что хозяин голодал ненамеренно – это было следствием, а не причиной его странной болезни.
Мы хоронили его, к возмущению всей округи, именно так, как он пожелал. Траурная процессия состояла из Эрншо, меня и могильщика, еще шесть человек несли гроб. Эти шестеро удалились, после того как опустили гроб в могилу. Мы же остались ждать, когда его засыплют землей. Гэртон с заплаканным лицом покрыл бурый холмик кусками свежего дерна, который выкопал сам. Сейчас могила Хитклифа столь же ровная и зеленая, как соседние, и, надеюсь, ее обитатель спит в ней столь же крепко. Однако народ в деревне, если спросите, поклянется на Библии, что он бродит. Некоторые утверждают, что видели его у церкви, на вересковой пустоши и даже в этом доме. «Досужие россказни», – скажете вы, и я с вами соглашусь. И все-таки старик, что сидит у очага, настаивает, что после смерти Хитклифа каждую дождливую ночь он видит, как те двое выглядывают из окна хозяйской комнаты. А около месяца назад со мною произошел престранный случай. Как-то вечером я шла в поместье «Дрозды» – было темно, сгущались грозовые тучи, – и как раз перед поворотом на «Перевал» повстречала маленького мальчика, а перед ним стояла овца с двумя ягнятами. Он плакал во весь голос, и я решила, что ягнята заупрямились и не слушаются погонщика.
– Что случилось, дружок? – спросила я.
– Там, под каменным выступом, Хитклиф и какая-то женщина, – всхлипывая, проговорил он. – Мне страшно туда идти.
Я никого не видела, но и овца, и мальчик ни в какую не шли вперед, поэтому я посоветовала им обойти дорогой, что проходит внизу холма. Вероятно, эти призраки возникли у него в голове из-за чепухи, которую он не раз слышал от родителей и товарищей. И все же не люблю я ходить одна в темноте, и мне неуютно оставаться в одиночестве в этом мрачном доме. Что поделаешь? Я буду рада, когда хозяева съедут отсюда и переберутся в «Дрозды».
– Значит, они станут жить в «Дроздах»? – спросил я.
– Да, – ответила миссис Дин. – Как только поженятся – свадьба назначена на первый день нового года.
– Кто же останется здесь?
– Так Джозеф будет приглядывать за домом, и, чтобы он не скучал, сюда, наверное, поселят парня ему в помощь. Они расположатся на кухне, а прочие комнаты будут закрыты.
– И пригодятся призракам, которые вздумают в них обитать, – заметил я.
– Нет, мистер Локвуд, – сказала Нелли, покачав головой, – думаю, мертвые упокоились с миром, но не следует поминать их так легкомысленно.
В это мгновение скрипнули садовые ворота – молодые люди возвращались с прогулки.
– Эти ничего не боятся, – проворчал я, увидев в окно, как они подходят к дому. – Вместе они бросят вызов самому сатане и его легиону нечистых духов.