«Ах, Эдгар, Эдгар! – пролепетала она, бросившись ему на шею. – Ой, Эдгар, милый мой! Хитклифф вернулся… он вернулся!» – И объятья ее превратились в хватку удава.
«Ну полноте, полноте, – рассердился ее супруг. – Меня-то за что душить? Я и не думал никогда, что он такое расчудесное сокровище. Чего же ради так неистовствовать?»
«Я знаю, что он вам не нравился, – отвечала она, слегка пригасив пламя восторга. – Но ради меня вы должны отныне подружиться. Я позову его в дом?»
«Сюда? – переспросил он. – В салон, к нам?»
«А куда же?» – удивилась она.
Господин Линтон в досаде скривился и предположил, что Хитклиффа сообразнее пригласить в кухню. Госпожа Линтон воззрилась на него насмешливо – не то злилась, не то смеялась над его брезгливостью.
«Нет, – помолчав, промолвила она. – Я в кухне сидеть не могу. Эллен, поставь здесь два стола; один для хозяина и госпожи Изабеллы, раз уж они у нас дворяне, другой – для нас с Хитклиффом, ибо мы низкого происхожденья. Вас это удовлетворит, голубчик? Или разжечь камин в другой комнате? Если так, прикажите. Я побегу за моим гостем. Ах, какая великая радость – боюсь, не обманна ли!»
И госпожа Линтон собралась было снова бежать, однако Эдгар ее удержал.
«Лучше ты пригласи его в дом, – обратился он ко мне. – И, Кэтрин, будьте любезны радоваться, не впадая в абсурд. Незачем всем домочадцам видеть, как вы приветствуете беглого слугу, точно брата родного».
Я сошла вниз и отыскала Хитклиффа у крыльца, где он явно ожидал приглашения войти. Под моим водительством он направился в дом без лишних слов, и я завела его к хозяину с хозяйкой – судя по раскрасневшимся щекам, те успели горячо поспорить. Но хозяйка, едва в дверях возник ее друг, засияла светом иного чувства; кинулась к нему, взяла его за руки и подвела к Линтону, а затем схватила артачащиеся пальцы мужа и впихнула их Хитклиффу в ладонь. Теперь, когда того заливал свет очага и свечей, я еще больше изумилась его преображению. Он вырос крепким, высоким, хорошо сложенным мужчиною; подле него хозяин мой смотрелся хрупким и юным. Держался Хитклифф очень прямо – похоже было, что в армии побывал. Лицо его куда как сильнее повзрослело выраженьем своим и чеканностью черт, нежели облик господина Линтона; былого вырождения не осталось ни следа. Отчасти усмиренная ярость таилась в насупленных бровях и глазах, полыхавших черным огнем, однако ярость эта была укрощена; держался он даже с достоинством и вовсе избавился от грубости, хотя и утонченностью не обзавелся. Эдгар удивлением не уступал, а то и превосходил меня: с минуту он молчал, не в силах подобрать надлежащего обращения к этому, как он выразился, пахарю. Хитклифф выпустил изящную руку моего хозяина и стоял, взирая на него невозмутимо, покуда тот не решил заговорить.
«Присядьте, сэр, – в конце концов произнес Эдгар. – Госпожа Линтон, вспоминая прежние времена, желает, чтобы я принял вас сердечно; меня же, разумеется, тешит любое событье, доставляющее радость ей».
«Как и меня, – отвечал Хитклифф, – особенно если к событию этому я причастен и сам. Я охотно побуду у вас час-другой».
И он сел против Кэтрин, а та сверлила его взглядом, точно боялась, что он испарится, ежели она отведет глаза. На нее он смотрел нечасто – ему хватало редкого взгляда мельком; но всякий раз глаза его все увереннее сверкали неприкрытым упоеньем, кое он черпал из ее упоенья. Оба так были поглощены взаимной радостью, что и не думали смущаться. Чего не скажешь о господине Эдгаре – тот побледнел от чистейшей досады, каковая достигла пика, едва супруга его поднялась, прошлась по ковру, вновь стиснула руки Хитклиффа и засмеялась так, словно тронулась умом.
«Я завтра сочту, что мне это привиделось во сне! – вскричала она. – Я не смогу поверить, что вновь видела тебя, и касалась тебя, и говорила с тобою. И однако же, бессердечный Хитклифф! ты не заслуживаешь подобного гостеприимства. На три года исчез и замолк, ни единого разу обо мне не думал!»
«Немногим чаще, нежели ты думала обо мне, – пробурчал он. – Я лишь недавно узнал о твоем замужестве, Кэти; поджидая во дворе, я измыслил такой план: разок мимолетно увидеть твое лицо – твой удивленный, вероятно, взгляд и притворную радость; а затем свести счеты с Хиндли и отвратить законную кару, наложив руки на себя. Твой прием изгнал подобные мысли; но берегись, если в следующий раз ты встретишь меня другой гримасою! Нет уж, больше ты меня не прогонишь. А ты правда меня жалела, а? Что ж, и не без причин. Моя жизнь полна была горькой борьбы с тех пор, как я в последний раз слышал твой голос; и ты обязана меня простить, ибо я боролся только ради тебя!»
«Кэтрин, если ты не хочешь пить чай холодным, прошу тебя, садись за стол, – перебил их Линтон, стараясь соблюсти непринужденный тон и должную меру вежливости. – Господину Хитклиффу еще долго возвращаться пешком туда, где он нынче заночует, а я хочу пить».
Она встала к чайнику; на звонок сошла юная госпожа Изабелла; затем, придвинув им стулья, я вышла. Трапеза длилась едва ли десять минут, а чашка Кэтрин так и не наполнилась – госпожа не могла ни есть, ни пить. Эдгар плеснул себе в блюдце и не проглотил ни куска. Гость в тот вечер пробыл не дольше часа. Когда он уходил, я спросила, не в Гиммертон ли он направляется.
«Нет, в Громотевичную Гору, – отвечал он. – Господин Эрншо пригласил меня, когда я навестил его нынче утром».
Господин Эрншо пригласил его! и он навестил господина Эрншо! После его ухода я мучительно обдумывала эту фразу. Уж не лицемерит ли он? вернулся к нам, дабы украдкою вершить дурные дела? Я все размышляла; в глубине души моей затаилось подозренье, что лучше бы Хитклиффу было не возвращаться никогда.
Посреди ночи я очнулась от первой дремы, поскольку госпожа Линтон вплыла в мою спальню, уселась у постели и разбудила меня, подергав за волосы.
«Не могу уснуть, Эллен, – пояснила она в рассуждении извиниться. – И хочу, чтобы в счастии моем мне составил общество кто-нибудь живой! Эдгар дуется – я рада тому, к чему сам он не питает интереса; не желает рта открыть, разве только извергает совершенно вздорные и глупые речи; заявил, что я жестока и себялюбива, раз хочу поговорить, когда ему так неможется и охота спать. Чуть слово поперек скажешь – ему беспременно неможется! Я два слова произнесла в похвалу Хитклиффу, а Эдгар заплакал то ли от мигрени, то ли от ревности; ну, я встала и ушла».
«Что проку хвалить ему Хитклиффа? – ответила я. – Мальчишками они друг друга не выносили, и Хитклиффу тоже отвратительно будет слушать похвалы вашему супругу; такова уж природа человеческая. Не мучайте господина Линтона Хитклиффом, ежели не желаете довести их до открытой ссоры».
«Но это разве не признак великой слабости? – не отступила она. – Вот я не завидую; мне не бывает обидно, что у Изабеллы белокурые волосы и белая кожа, что она изысканна и элегантна, а вся семья души в ней не чает. Даже ты, Нелли, иногда, если мы с Изабеллой спорим, тотчас встаешь на ее сторону, а я уступаю, как глупая матушка; зову ее голубушкой и льщу ей, лишь бы она пребывала в добром расположении духа. Ее брату приятно видеть, что мы сердечно дружим, а сие приятно мне. Но они очень похожи: избалованные дети, полагают, будто весь мир создан их благоденствия ради, и хотя я потворствую обоим, мне все же представляется, что резкая отповедь пошла бы им на пользу».
«Вы ошибаетесь, госпожа Линтон, – сказала я. – Это они потворствуют вам: уж я-то знаю, что было бы, кабы они вам не потворствовали. Вы можете мирволить любому их быстротечному капризу, ибо дело их – предугадывать всякое ваше желанье. Вы, однако, можете рассориться из-за того, что первостепенно для обеих сторон, и тогда те, кого вы почитаете за слабых, выкажут упрямство, достойное вас».
«И мы тогда подеремся до смерти, а, Нелли? – рассмеялась она. – Вот уж нет! Говорю тебе, я верю в любовь Линтона – мне представляется, убей я его, он все равно не пожелает мщенья».
Я посоветовала за такую привязанность ценить его только пуще.
«Я и ценю, – отвечала она, – но зачем же он ноет по пустякам? Это ребячество; надо было не слезами исходить, когда я сказала, что Хитклифф теперь достоин всевозможного уважения и первому джентльмену округи почетно будет с ним сдружиться, – надо было все это сказать мне самому и радоваться из сопереживанья. Он должен приучиться к Хитклиффу, да и симпатию к нему питать вполне резонно: у Хитклиффа имеются против Эдгара возраженья, и однако вел он себя великолепно!»
«А что думаете о его визите в Громотевичную Гору? – спросила я. – Он сплошь исправился, с какой стороны ни взгляни – прямо заправский христианин, направо и налево протягивает врагам руку дружбы!»
«Он всё объяснил, – сказала она. – Я тоже в недоумении. Он сказал, что пришел добыть сведения обо мне у тебя, полагая, что ты по-прежнему живешь там; а Джозеф доложил Хиндли, и тот вышел и взялся расспрашивать, чем Хитклифф занимался да как жил, и в конце концов пожелал ввести его в дом. Там некие люди сидели за картами; Хитклифф составил им общество; брат мой проиграл ему кое-какие деньги, обнаружил, что сам Хитклифф в деньгах купается, пригласил его зайти вновь ввечеру, и Хитклифф на это дал согласие. Хиндли опрометчив и в выборе знакомцев неосмотрителен; ему и в голову не пришло поразмыслить, что стоило бы усомниться в человеке, коего он так подло притеснял. Хитклифф, впрочем, утверждает, что главный его резон возобновить знакомство с давним своим тираном – желанье поселиться от Усада вблизи, дабы пешком приходить сюда, и привязанность к дому, где некогда мы жили вместе; я же надеюсь, что, если он поселится там, а не в Гиммертоне, я смогу видеться с ним чаще. Он собирается щедро уплатить за дозволенье жить в Громотевичной Горе; не сомневаюсь, что алчность моего брата побудит его согласиться на такие условия; он всегда был жаден, хотя то, что одной рукой хватает, другой выкидывает на ветер».
«Ничего себе жилище выбрал юноша! – сказала я. – И вы не страшитесь последствий, госпожа Линтон?»