«То есть не подаришь мне шанса жить, – обиделась она. – Я, впрочем, пока не беспомощна; я и сама открою».
И, не успела я вмешаться, она соскользнула с постели, прошагала к окну весьма шатко, распахнула створки и высунулась, не чувствуя, как морозный воздух режет ей плечи все одно что ножом. Я ее умоляла, а в конце концов попыталась силком уложить в постель. Но быстро обнаружилось, что безумие наделило ее мочью поболе моей (а в том, что она рехнулась, меня убедили дальнейшие ее поступки и бред). Луна не вышла, и все заволокло туманной тьмою: ни в одном доме ни огонечка – и поблизости, и вдали все давным-давно погасло, а те, что горели в Громотевичной Горе, и так-то были не видны, – и все же она твердила, что различает их сиянье.
«Гляди! – пылко вскричала она. – Вон моя комната, а в ней горит свеча, а за окном качаются деревья; а другая свеча – у Джозефа на чердаке. Джозеф нынче засиделся, а? Ждет, когда я вернусь, чтоб ворота запереть. Что ж, придется ему подождать еще. Дорога трудна, а странствующему сердцу грустно; и в странствии этом нам нужно непременно миновать церковь в Гиммертоне! Мы часто на спор ходили к ее привиденьям и подзуживали друг друга постоять средь могил и вызвать призрака. Но, Хитклифф, ты отважишься, если я поспорю с тобою сейчас? Если да, я тебя не отпущу. Я не стану лежать там одна; пусть хоронят хоть на двенадцать футов в глубину и сверху повалят церковь, я не успокоюсь, пока ты не будешь со мною. Я ни за что не успокоюсь!»
Она помолчала, а затем продолжила, странно улыбаясь:
«Он раздумывает… говорит, пускай лучше я приду к нему! Ну так отыщи путь! и не через церковный двор. Что ты медлишь? Не ропщи, ты всегда следовал за мною!»
Догадавшись, что спорить с ее безумием толку нет, я размышляла, как бы ухватить что-нибудь и ее закутать, не выпустив из хватки (ибо оставить ее подле раззявленного окна я опасалась), но тут, к моему ужасу, задребезжала дверная ручка и вошел господин Линтон. Он как раз покинул библиотеку, а проходя по коридору, услышал, что мы беседуем, и любопытство или же страх погнали его выяснить, как понимать эти разговоры в столь поздний час.
«Ох, сэр! – вскричала я, предупредив возглас, что чуть не сорвался с его губ при виде явленного ему зрелища и всем ветрам открытой спальни. – Моя бедная хозяйка заболела и одолела меня; мне с нею никак не управиться; умоляю, подойдите и уговорите ее лечь в постель. Забудьте, что рассержены на нее, – ей никто, кроме себя, не указ».
«Кэтрин заболела? – переспросил он, бросившись к нам. – Закрой окно, Эллен! Кэтрин! что?..»
И умолк. Осунувшееся лицо госпожи Линтон лишило его дара речи – ему только и оставалось в изумленном ужасе переводить взгляд с нее на меня.
«Она тут переживала, – продолжила я, – и толком ничего не ела, и ни словом не посетовала; никого из нас не пускала до нынешнего вечера, и мы не могли вам рассказать, что с нею, мы и сами не знали; но ничего страшного».
Я понимала, что положенье растолковала неловко; хозяин нахмурился. «Ничего страшного, Эллен Дин? – сурово переспросил он. – Ты еще объяснишься удобопонятнее, отчего держала меня в неведении!» – А затем он подхватил жену на руки и горестно воззрился на нее.
Поначалу она ничем не показала, что его узнает; для ее рассеянных глаз он пребывал невидимкой. Бред, впрочем, не завладел ею совершенно; оторвав взгляд от созерцанья окружающей темноты, она мало-помалу сосредоточила его на муже и сообразила, кто ее обнимает.
«А! так вы пришли, Эдгар Линтон? – в сердитом оживлении произнесла она. – Вы из тех вещиц, что вечно под рукою, когда вовсе ни к чему, и не сыщешь, когда потребны! Полагаю, нам теперь предстоят обильные ламентации – я же вижу, – но они не преградят мне путь к узкому моему пристанищу; последнему прибежищу, где я окажусь, не успеет весна обернуться летом! Вот-вот; не средь Линтонов, заметьте, под крышею церкви, но на воле, с надгробным камнем; а вы сами решайте, пойдете к ним или ко мне!»
«Кэтрин, вы что натворили? – заговорил хозяин. – Я теперь для вас ничто? Вы любите этого негодяя Хит?..»
«Замолчите! – вскричала госпожа Линтон. – Замолчите сию секунду! Еще раз помянете это имя, и я мигом положу конец всему – я прыгну в окно! То, чего вы ныне касаетесь руками, забирайте себе; но душа моя окажется там, на вершине холма, прежде чем вы тронете меня снова. Я вас не желаю, Эдгар; это миновало. Идите обратно к своим книгам. Я рада, что вы обрели утешенье, ибо я вас более не утешу».
«У нее рассудок блуждает, сэр, – вставила я. – Она весь вечер несет гиль; но ежели ее оставить в покое и ухаживать за нею как следует, она воспрянет. Надо нам теперь поберечься и не сердить ее».
«Твоих советов мне больше не требуется, – отвечал господин Линтон. – Тебе ведома была натура твоей хозяйки, и ты побуждала меня ей досаждать. И ни словом не намекнула, каково ей было эти три дня! Бессердечная! Даже проболев многие месяцы кряду, невозможно так перемениться!»
Я принялась оправдываться, сочтя, что терпеть упреки за чужую бесчеловечную блажь – это чересчур.
«Я знала, что натура госпожи Линтон упряма и властна, – возмутилась я, – но не знала, что вам охота пестовать ее свирепость! Не знала, что, дабы мирволить ей, надобно закрывать глаза на господина Хитклиффа. Я вам служила верно – я все поведала вам и за то получила по заслугам! Что ж, впредь буду умней! Впредь всё разузнавайте сами!»
«Впредь, если придешь ко мне со своими россказнями, я тебя уволю, Эллен Дин», – отвечал он.
«А вам бы, значит, лучше ничего не слыхать, господин Линтон? – сказала я. – Хитклифф, значит, пускай волочится за юной госпожой, навещает нас, чуть вы из дома уедете, да ополчает против вас хозяйку?»
Разум Кэтрин, невзирая на смятенье, беседу нашу истолковал правильно.
«Ага! Так это Нелли, значит, изменница! – с жаром вскричала она. – Нелли – мой тайный недруг. Ах ты ведьма! Ты, выходит, и впрямь напасаешь чертовы пальцы, хочешь порчу на нас навести! Уберите руки – и она у меня пожалеет! Она у меня криком будет кричать, отрекаясь!»
Маниакальная ярость вспыхнула в ее очах, и Кэтрин отчаянно забилась в объятьях Линтона. Мешкать и дожидаться исполненья угроз у меня охоты не было, и, решив самосильно поискать медицинской помощи, я удалилась из спальни.
Шагая к дороге через сад, я увидела, как на крюке коновязи в стене что-то дергается – и, похоже было, не по воле ветра. Я, хоть и спешила, свернула все же посмотреть, дабы не жить потом с внушенной моему воображенью верою, будто узрела сущность из иного мира. В великом удивлении и замешательстве я обнаружила – больше на ощупь, нежели взглядом, – Фанни, спрингер-спаниеля госпожи Изабеллы, повешенную на носовом платке и почти уже задохшуюся. Я поскорей освободила животное и отнесла в сад. Собака на моих глазах взошла наверх следом за хозяйкою, когда та отправлялась в постель, и теперь я шибко недоумевала, как зверушка попала сюда и что за изверг так с нею обошелся. Развязывая узел на крюке, я, кажется, не раз уловила стук копыт – лошадь удалялась галопом, – но помыслы мои были так многообразны, что я едва обратила вниманье, хотя звук был странный – в эдаком-то месте да еще в два часа ночи.
По счастью, когда я свернула на улицу, господин Кеннет как раз выходил из дома, направляясь к пациенту в деревне, а выслушав мой рассказ о недуге Кэтрин Линтон, немедленно последовал за мною. Был он человек простой, грубый и не постеснялся вслух усомниться, что моя хозяйка переживет этот второй приступ, ежели не прислушается к его указаньям смиреннее, чем в предыдущий раз.
«Нелли Дин, – сказал он, – ничего поделать не могу – чудится мне, будто сему есть еще некая причина. Что случилось в Усаде? До нас доносятся странные слухи. Кэтрин – крепкая здоровая девица, такие не заболевают по пустякам; да и другим не стоило бы. Поди вылечи их потом от лихорадок и прочего подобного. Как это началось?»
«Хозяин вам объяснит, – ответила я, – но вам же знаком свирепый нрав Эрншо, а госпожа Линтон любому из них задаст жару. Я вам одно скажу: вышла ссора. Посреди бури страстей с хозяйкой случился какой-то припадок. То бишь, так говорит она; на пике-то припадка она сбежала и заперлась. Потом не желала есть, а теперь то бредит, то грезит; тех, кто вокруг, узнаёт, да только разум ее полон всяких странных идей и фантазий».
«Господин Линтон огорчится?» – продолжал свой допрос Кеннет.
«Огорчится? да у него разобьется сердце, случись что-нибудь! – отвечала я. – Вы уж его понапрасну-то не тревожьте».
«Ну, я его предупреждал, – сказал мой спутник, – а он не послушался, и вот что вышло! Он ведь в последнее время близок был с господином Хитклиффом?»
«Хитклифф часто приходит в Усад, – ответила я, – но больше по детской дружбе с госпожой, нежели по симпатии хозяина. А ныне он избавлен от надобности приходить к нам с визитами, ибо питает и выказывает некие самонадеянные планы относительно юной госпожи Линтон. Шибко мне сомнительно, что его примут у нас снова».
«А юная госпожа Линтон его отвергла?» – таков был следующий вопрос доктора.
«Мне она не поверяется», – сказала я, не желая длить эту беседу.
«Да уж, она хитра, – покачал головою он. – Скрытничает! Но какая дурочка! Мне надежные люди доложили, что прошлой ночью (и до чего красивая была ночь!) она и Хитклифф два с лишним часа гуляли по полям у вас на задах; и он требовал, чтоб домой она не возвращалась, села на лошадь и бежала с ним! Отбилась она, сказал мой осведомитель, лишь дав слово чести, что в следующую встречу будет готова; когда случится встреча, он не расслышал, но ты предупреди господина Линтона – пускай держит ухо востро!»
Эта весть наполнила мою душу новыми страхами; поперед Кеннета я почти всю дорогу домой мчалась бегом. Собачка всё тявкала в саду. Я уделила ей минуту, открыла калитку, но собака не пошла к дверям – она носилась взад и вперед, принюхиваясь к траве, и выскочила бы на дорогу, кабы я ее не поймала и не унесла в дом. Когда я поднялась к Изабелле, подозренья мои подтвердились: спальня пустовала. Успей я парою часов раньше, болезнь госпожи Линтон, может, и предотвратила бы эдакую опрометчивость. Но что теперь-то делать? Ежели броситься в погоню безотложно, брезжила крохотная надежда догнать. Однако сама я гн