При этой мысли Хитклифф зверски усмехнулся. Я, видя, что ответа от меня не ждут, ничего и не ответила. Между тем наш молодой компаньон, сидевший слишком далеко от нас и разговора не услыхавший, стал выказывать симптомы беспокойства – думается мне, раскаивался, что отказал себе в радости общества Кэтрин из страха чуточку утомиться. Отец заметил тревожные взгляды в окно и руку, нерешительно простертую к шапке.
«Вставай, бездельник! – вскричал он, изображая дружелюбие. – Беги за ними! они едва свернули возле пасеки».
Линтон собрался с силами и расстался с очагом. Окно было распахнуто, и, когда он вышел, я разобрала, как Кэти осведомляется у необщительного своего проводника, что написано над дверью. Хэртон устремил взгляд ввысь и поскреб затылок в манере подлинного горохового шута.
«Каракули чертовы, – отвечал он. – Я не умею прочесть».
«Не умеешь прочесть? – вскричала Кэтрин. – Я вот умею – там по-английски. Но я спрашиваю, почему это здесь написано».
Линтон захихикал, впервые выказав веселье.
«Он букв не знает, – пояснил он кузине. – Представляете? чтоб на свете существовал такой колоссальный остолоп!»
«А он таким и должен быть? – серьезно спросила госпожа Кэти. – Или он дурачок и болеет? Я его уже дважды спрашивала, а он всякий раз смотрел так глупо – мне кажется, он меня не понимал. Я и сама-то его с трудом понимаю!»
Линтон снова засмеялся и ехидно взглянул на Хэртона, каковой в эту минуту и впрямь ясностью мысли похвастать не мог.
«Ничего он не болен, просто ленивый; да, Эрншо? – сказал Линтон. – Моя кузина почитает тебя за идиота. Видишь, что бывает, если пренебречь, как ты говоришь, “книгоченьем”. А вы заметили, Кэтрин, какой чудовищный у него йоркширский выговор?»
«А чогой в том, к дьяволу, проку-то?» – проворчал Хэртон, с большей охотой обращаясь к обиходному своему компаньону. Он уже собрался было распространиться на сей предмет, но младшие разразились шумным весельем: моя легкомысленная госпожа пришла в восторг от того, что диковинные речи Хэртона могут служить поводом для потехи.
«А что проку в этой фразе от дьявола? – хихикал Линтон. – Папа велел тебе не говорить плохих слов, а едва ты откроешь рот – они из тебя так и сыплются. Уж постарайся вести себя по-джентльменски, будь добр!»
«Кабы ты был парнем, а не девкой, ты б у меня сей миг получил, тварюка хилая!» – огрызнулся рассерженный невежа и отступил, горя лицом от ярости и стыда! ибо он постигал, что его оскорбляют, и не ведал, как на это ответить.
Господин Хитклифф, вместе со мною подслушавший беседу, вслед Хэртону улыбнулся, но тотчас взглядом необычайного отвращенья смерил беспечную пару, оставшуюся болтать в дверях; мальчик нашел источник живости в повествовании о провинностях и изъянах Хэртона и пересказе анекдотов об оного поступках, девочка же наслаждалась этими задиристыми и язвительными речами, не замечая, до чего они злонравны. Я уже питала скорее антипатию, нежели сочувствие к Линтону, и готова была отчасти извинить его отца за то, что почитает сына низким созданьем.
В Громотевичной Горе мы пробыли едва ль не до вечера; оторвать госпожу Кэти от насельников раньше мне не удалось; по счастью, хозяин мой из покоев не выходил и о длительном нашем отсутствии не прознал. Шагая домой, я тщилась просветить мою подопечную касательно нрава людей, коих мы оставили, но та вбила себе в голову, будто я питаю против них предубежденье.
«Ага! – вскричала она. – Ты на папиной стороне, Эллен; я знаю, ты пристрастна, иначе не обманывала бы меня столько лет, внушая, что Линтон живет далеко отсюда. Я, честное слово, ужасно сердита; просто не могу это выказать, до того я рада! Но о моем дяде ни слова мне не говори; он мне дядя, не забывай; и я выбраню папу за то, что с ним поссорился».
В эдаком вот духе она и рассуждала, покуда я не бросила старанья ее разубедить. Тем вечером она о своем визите не обмолвилась, поскольку господина Линтона не видела. Назавтра все узналось, к великому моему прискорбию; впрочем, я не шибко о том сожалела – я полагала, бремя руководства и предостереженья хозяин снесет лучше меня. Он, однако, явил чрезмерную робость, тщась удовлетворительно объяснить, отчего ему так желанно, чтоб она прервала всякие сношенья с Громотевичной Горой, а Кэтрин любила, чтоб, ограничивая ее своеволие, ей приводили веские доводы.
«Папа! – закричала она, поздоровавшись с ним поутру. – Угадайте, кого я вчера встретила, гуляя по пустошам. Ах, папа, вы вздрогнули! вы дурно поступили, правда? Я видела… но вы послушайте, я расскажу, как разгадала вас и Эллен, которая с вами заодно, а притворялась, будто жалеет меня, когда я всё надеялась и падала духом, мечтая о возвращении Линтона!»
И она правдиво поведала о своей прогулке и о том, что воспоследовало; хозяин же мой, хотя и не раз наградил меня укоризненным взглядом, ни слова не промолвил, покуда она не договорила. Затем он привлек дочь к себе и спросил, знает ли она, отчего он сокрыл Линтоново соседство? Полагает ли она, что он поступил так, дабы отказать ей в невинном удовольствии?
«Это оттого, что вам не по душе господин Хитклифф», – сказала она.
«Значит, ты полагаешь, будто мои чувства мне дороже твоих? – спросил он. – Нет, Кэти, это не оттого, что мне не по душе господин Хитклифф, а оттого, что господину Хитклиффу не по душе я; а он человек дьявольский, пагубу причиняет с наслажденьем и ненавистных ему уничтожает, едва они предоставят малейший к тому случай. Я знал, что, поддерживая дружбу с кузеном, ты неизбежно столкнешься с господином Хитклиффом; и знал, что из-за меня он возненавидит и тебя; посему сугубо ради твоего блага я постарался, чтобы вы с Линтоном больше не виделись. Я хотел объясниться, когда ты станешь постарше, и жалею, что откладывал».
«Но, папа, господин Хитклифф был весьма сердечен, – заметила Кэтрин, ни капли ему не поверив, – и не возразил против наших встреч: он сказал, я могу приходить, когда захочу, только пусть не рассказываю тебе, потому что ты с ним поссорился и не желаешь его простить за женитьбу на тете Изабелле. И не простишь. Это ты виноват; он хотя бы дозволяет нам дружить – нам с Линтоном, – а ты нет».
Хозяин мой, уразумев, что одних только слов о злой дядиной природе недостанет, вкратце поведал о том, как оный дядя поступал с Изабеллой и как стал владельцем Громотевичной Горы. Обсуждать сей предмет в подробностях Эдгар не находил в себе сил; он мало о том поминал, однако ужас и ненависть к стародавнему врагу, что поселились в его сердце со дня смерти госпожи Линтон, ничуть не рассеялись. «Если бы не он, может, она осталась бы в живых!» – горько рассуждал он снова и снова; в его глазах Хитклифф был убийцей. Юная госпожа Кэти – не ведавшая иных дурных поступков, кроме собственного мелкого непослушанья, несправедливых суждений и страстей, порожденных вспыльчивостью и бездумностью, а назавтра перечеркнутых раскаяньем, – была изумлена чернотою души, что способна годами замышлять и таить месть, а затем рассудительно осуществить свои планы, не испытав ни капли сожаленья. Кэти, по всему судя, так потрясла и огорчила эта новая картина человеческой природы, прежде не встречавшаяся ей ни на уроках, ни в помыслах, что господин Эдгар почел излишним развивать тему. Он лишь прибавил: «Отныне ты знаешь, голубушка, почему тебе лучше избегать и дома этого, и этой семьи; а теперь вернись к прежним своим делам и забавам и больше об этих людях не думай».
Кэтрин поцеловала отца и пару часов, как было заведено, тихонько просидела за уроками, затем прогулялась с отцом по угодьям, и день миновал подобно всем прочим дням; но к вечеру, когда она поднялась к себе, я пришла помочь ей раздеться и увидела, что она стоит на коленях у постели и плачет.
«Фу-ты, какой стыд, глупая девочка! – возмутилась я. – Будь у вас настоящие горести, вы бы постыдились и слезинку пролить из-за эдакой мелкой напасти. Вам, госпожа Кэтрин, не выпадало ни тени подлинной печали. Вообразите на минуту, что мы с хозяином умерли, а вы остались одна-одинешенька в целом мире; каково бы вам было тогда? Сравните нынешние свои обстоятельства с эдакой вот невзгодой и скажите спасибо за тех друзей, что у вас уже есть, а не алкайте новых».
«Я не о себе плачу, Эллен, – отвечала она, – а о нем. Он надеялся завтра меня увидеть и ужасно огорчится; станет ждать, а я не приду!»
«Что за гиль! – сказала я. – Полагаете, он о вас столько же думает? У него же есть Хэртон. Ни один человек из сотни не зарыдает о родне, кою видел лишь дважды по полдня. Линтон догадается, как обстоят дела, и больше о вас горевать не станет».
«Но можно мне хотя бы записку ему послать, объяснить, отчего я не могу прийти? – спросила она, поднявшись. – И книжки – я обещала ему одолжить. У него не такие чудесные книги, и он сильно их возжелал, когда я рассказала, до чего они интересные. Можно, Эллен?»
«Ни в коем случае! еще не хватало! – решительно ответствовала я. – Тогда он напишет вам в ответ, и это никогда не кончится. Нет, госпожа Кэтрин, ваше знакомство надобно вовсе прекратить; этого требует ваш папа, и уж я прослежу, чтобы так оно и вышло».
«Но всего одна маленькая записочка…» – не отступала она, глядя на меня умоляюще.
«Хватит! – перебила я. – Никаких записок. Живо в постель».
Она прожгла меня шибко злым взглядом – до того злым, что мне и на ночь ее целовать было неохота: я укрыла ее одеялом и в великом неудовольствии захлопнула дверь, но, на полпути раскаявшись, тихонько вернулась – а моя юная госпожа стоит у стола с листком бумаги и карандашом, кои она при моем появлении виновато спрятала.
«Никто ее у вас не возьмет, Кэтрин, – сказала я, – коли даже и напишете; и я сию секунду гашу свечу».
И я накрыла пламя гасильником, за труды свои тотчас получив удар по руке и обиженное «злюка!». Затем я снова ушла, а она в наихудшем и наисварливейшем расположении духа задвинула за мною засов. Письмо было дописано и переправлено по назначенью молочником из деревни; я, однако, узнала о том лишь спустя время. Миновали недели, и Кэти слегка повеселела; впрочем, она замечательно полюбила одиноко прятаться по углам, а ежели я внезапно заставала ее за чтеньем, она нередко вздрагивала, склоняясь над книгою ниже, дабы спрятать ее от меня, и меж страниц я подмечала уголки отдельных бумажных листов. Еще у нее завелась привычка рано поутру спускаться в кухню и сидеть там, словно ждет чего-то, и часами возиться над ящичком бюро в библиотеке, а уходя, запирать его и непременно уносить ключ.