Дома его могущественным союзником выступала Кэти; вдвоем они в конце концов убедили моего хозяина согласиться на совместную поездку или прогулку раз в неделю под моим надзором и на пустошах поближе к Усаду; ибо в июне хозяин мой слабел все пуще. Он ежегодно откладывал часть своих доходов в наследство моей юной госпоже, однако еще, естественно, желал, чтобы она сохранила – или, во всяком случае, вскоре вернулась в дом своих предков, и полагал единственной ее надеждою на подобный поворот событий брак с наследником; Эдгар представления не имел, что сей последний угасает почти столь же стремительно, как он сам, да и никто, думается мне, о том не ведал; доктора в Громотевичную Гору не ходили, а из нас ни одна живая душа не видала молодого господина Хитклиффа и не могла сообщить о его положении. Я свои дурные предчувствия уже почитала за выдумку; очевидно, рассуждала я, Линтон и в самом деле воспрянул, раз говорит о поездках и прогулках на пустошах и добивается своей любимой эдак рьяно. Я и вообразить не могла – это я выяснила лишь позднее, – что отец способен так тиранить умирающее дитя, жестоко издеваться над сыном, дабы исторгнуть из него этот притворный пыл; и усердствовал Хитклифф тем больше, чем неотвратимее алчным и бессердечным его планам грозило пораженье пред лицом смерти.
Глава XXVI
Лето уже двинулось к закату, когда Эдгар неохотно поддался мольбам и мы с Кэтрин впервые отправились на прогулку с ее кузеном. День выдался душный да знойный – бессолнечный, но слишком пестрое мутное небо не грозило дождем; а для встречи назначили место возле указательного камня на перекрестке. Однако, едва мы туда прибыли, пастушонок, отправленный к нам с посланием, возвестил, что: «Хозяй Линтон по сю сторону Горы дюже будет преблагодарен, коль мы чутка подале соберемся».
«В таком разе хозяин Линтон позабыл первое дядино указанье, – заметила я. – Нам велено было оставаться в наших угодьях, а эдак мы тотчас же окажемся за их границею».
«Ну, мы развернем лошадей назад, когда с ним повстречаемся, – отвечала моя спутница, – и прогуляемся к нашему дому».
Но отыскав Линтона – он едва ли на четверть мили удалился от своей двери, – мы увидели, что лошади у него нет вовсе; пришлось спешиться и оставить наших скотин пастись. Линтон лежал в вереске, поджидая нас, и не поднялся, покуда мы не очутились в каких-то ярдах от него. Тогда он зашагал к нам, и шел так шатко, а сам был так бледен, что я тут же вскричала: «Да куда ж вам нынче гулять-то? Вы, я вижу, совсем разболелись!»
Кэтрин оглядела его в горестном изумлении, и с губ ее сорвались восклицанья не радостные, но испуганные, не восторги давно откладываемой встречи, но беспокойные расспросы – ему что, хуже обычного?
«Нет, мне лучше… лучше!» – выговорил он, еле дыша, задрожал и схватился за ее руку, будто ему надобна опора; его большие голубые глаза оглядывали ее робко; они так ввалились, что прежняя томность претворилась в измождение безумца.
«Но вам хуже, – заспорила его кузина. – Хуже, чем в последнюю нашу встречу; вы похудели и…»
«Я устал, – поспешно перебил он. – Гулять слишком жарко, отдохнемте здесь. И по утрам мне часто бывает нехорошо – папа говорит, я быстро расту».
Мало удовлетворившись эдаким ответом, Кэти села, а он прилег подле нее.
«Это похоже на ваш рай, – заметила она с напускной веселостью. – Помните, мы уговорились провести два дня в том месте и в тех обстоятельствах, что для каждого из нас всего приятнее? И это почти ваш рай, только небо пасмурное; зато облака такие мягкие и нежные – милее, чем солнышко. На будущей неделе, если сможете, съездим в Скворечный парк и попробуем мой рай».
Линтон явно не припоминал, о чем речь, да и любую беседу, по видимости, поддерживал с превеликим трудом. Его равнодушие к предметам, о коих заговаривала Кэти, и равно его неспособность ее развлечь были так очевидны, что она не сумела скрыть разочарования. Нрав его и манеры неуловимо переменились. Капризность, кою ласками удавалось обратить в нежность, уступила безжизненной апатии: не столь упрямство ребенка, что нароком сердится и дразнится, дабы его утешили, сколь себялюбивое угрюмство убежденного инвалида, что отталкивает любое утешенье и готов оскорбиться при виде чужого незлобивого веселья. Как и я, Кэтрин уразумела, что общество наше приносит Линтону скорее муки, нежели удовлетворенье; и, не смущаясь, тотчас предложила расстаться. Замысел этот нежданно пробудил Линтона от летаргии и погрузил в странную ажитацию. Он в страхе покосился на Громотевичную Гору и взмолился о том, чтобы провести здесь еще по меньшей мере полчаса.
«Но вам, мне кажется, удобнее было бы дома, – заметила Кэти, – а я вижу, что нынче не умею вас развлечь ни историями, ни песнями, ни беседою: за эти полгода вы стали мудрее меня и не склонны к моим забавам; умей я вас позабавить, я бы охотно осталась».
«Останьтесь и отдохните сами, – отвечал он. – И, Кэтрин, не думайте и не говорите, что я очень нездоров; я изнываю от гнетущей погоды и жары, а прежде, чем вы приехали, я немало погулял. Передайте дяде, что здоровье у меня сносное, хорошо?»
«Я передам, что вы так говорите, Линтон. Сама я этого подтвердить не могу», – сказала моя юная госпожа, озадаченная столь неуступчивыми увереньями в заведомой неправде.
«И приходите сюда снова в будущий четверг, – продолжал он, пряча глаза от ее недоуменного взгляда. – И передайте ему мою признательность за то, что разрешил вам прийти, – мою глубочайшую признательность, Кэтрин. И… и если повстречаетесь с моим отцом и он обо мне спросит, не внушайте ему мысли о том, что я был весьма глуп и молчалив; не смотрите в ответ грустно и уныло, как сейчас, – он разгневается».
«Мне его гнев безразличен», – отвечала Кэти, полагая, что гнев Хитклиффа обрушится на нее.
«А мне нет, – отвечал ее кузен, содрогнувшись. – Не настраивайте его против меня, Кэтрин; он очень грозен».
«Он суров с вами, господин Линтон? – спросила я. – Ему прискучило вам мирволить, и от пассивной ненависти он перешел к деятельной?»
Линтон взглянул на меня, но не ответил; просидев подле него еще десять минут, в протяжении коих голова его дремотно клонилась на грудь и он ни звука не произносил, лишь старался подавить стоны изнеможения и боли, Кэти принялась искать утешенья, охотясь за черникою и принося мне плоды своих трудов: Линтону она их не предлагала, видя, что, ежели обращать на него вниманье, он только утомляется и досадует.
«Уже прошло полчаса, Эллен? – наконец шепнула она мне на ухо. – Не понимаю, зачем нам оставаться. Он спит, а нас папа ждет».
«Не оставлять же его спящим, – отвечала я. – Погодите, покуда он проснется; проявите выдержку. Вам так не терпелось сюда прийти, но желанье повидаться с бедным Линтоном что-то быстро испарилось!»
«А он-то почему желал повидаться со мною? – парировала Кэтрин. – Прежде в самом вздорном расположении духа он нравился мне больше, чем в этом странном настроении. Ему будто поручили работу – вот эту встречу, – и он выполняет, боясь, что иначе его станет ругать отец. Уж и не знаю, зачем господину Хитклиффу понадобилось обречь Линтона на подобную епитимью, но я едва ли доставлю ему такое удовольствие. Я рада, что Линтон окреп, но мне жаль, что он стал вовсе не такой приятный и не так со мною нежен».
«Вы, значит, полагаете, что он – окреп?» – переспросила я.
«Да, – сказала она. – Прежде он, знаешь, ужасно носился со своими страданиями. Сейчас он не в сносном здравии, как просил передать папе; но, пожалуй, ему лучше».
«Тут я с вами не соглашусь, госпожа Кэти, – заметила я. – Мне-то думается, ему гораздо хуже».
В эту минуту Линтон в смятенном ужасе пробудился ото сна и спросил, не окликал ли его кто.
«Нет, – ответила Кэтрин, – разве что в грезах. Не понимаю, как вы умудряетесь спать на воздухе, да еще поутру».
«Мне почудился голос отца, – прохрипел он, подняв глаза к взгорку, что насупился над нами. – Вы уверены, что никто меня не звал?»
«Совершенно уверена, – отвечала его кузина. – Только мы с Эллен спорили о вашем здоровье. Вы правда стали крепче, Линтон, чем при нашей разлуке зимой? Если так, я убеждена, что ослабело одно лишь – ваша привязанность ко мне; говорите же – вы окрепли?»
Залившись слезами, Линтон отвечал: «Да, да, я окреп!» Все еще во власти воображаемого голоса он, ища обладателя оного, бродил взглядом туда-сюда.
Кэти встала. «Нынче нам пора расстаться, – сказала она. – И не скрою, что нашею встречей весьма огорчена; впрочем, о том я не скажу никому, лишь вам; не то что бы я трепетала пред господином Хитклиффом».
«Тише, – прошептал Линтон, – ради Бога тише! Он идет». И вцепился в локоть Кэтрин, тщась ее задержать; но при таких его словах она поспешно вырвалась и свистнула Минни, коя слушалась ее, как собачка.
«Я приеду сюда в будущий четверг, – крикнула Кэтрин, вспрыгнув в седло. – До свидания. Поторопись, Эллен!»
И мы его оставили; он, правда, едва ли это заметил – так поглотило его предчувствие отцова появления.
Прежде чем мы добрались до дома, неудовольствие Кэтрин смягчилось, обернувшись недоуменным сочувствием и сожаленьем, а их щедро сдабривали смутные неуютные сомненья касательно подлинных обстоятельств Линтона – и здоровья его, и окруженья; эти чувства я разделяла, однако посоветовала Кэтрин не слишком о них распространяться – мол, вторая поездка поможет нам судить точнее. Хозяин испросил подробностей произошедшего. Благодарность племянника он принял, а все прочее госпожа Кэти затронула лишь мельком; да и я в ответ на его расспросы мало что прояснила, ибо и не разумела толком, что оставить во тьме, а на что пролить свет.
Глава XXVII
Пролетели семь дней, и каждый отмечен был разительными переменами здоровья Эдгара Линтона. Прежде вражеская пагуба чинила зло месяцами – ныне ей хватало считаных часов. Мы еще обманывали Кэтрин, но ее не обманывала собственная чуткая душа: втайне она всё прозревала и печалилась об ужасном вероятии, что постепенно затвердевало убежде