Он бежал и видел дуло, прицельную рамку, голову солдата, прильнувшего к пулемету. Сейчас заговорит «максим» и…
Унтер-офицер локтем ударил георгиевского кавалера, а тот оторвался от прицельной рамки и стал что-то поправлять в пулемете. «Заело!» — мелькнула у Кондрата Васильевича радостная мысль. Он подхватил горячую кишку и хлестнул кипятком по колчаковцам.
Подоспели рабочие с винтовками. Унтер-офицер и солдат с крестами подняли руки.
Кондрат Васильевич вернулся в паровозную будку и освободил ручку гудка. Наступила звенящая тишина. Теперь гудок был не нужен. Он заглушил звуки короткой схватки, и наружная охрана не догадалась, что произошло внутри депо.
Рабочий, из-за которого чуть не сорвалась тщательно продуманная операция, виновато потупясь, стоял у паровоза.
— Ты бы левой — укоризненно сказал ему Кондрат Васильевич.
Рабочий показал левую руку. Она была ошпарена. На пальцах и ладони бугрились пузыри.
Кондрат Васильевич охнул, словно ему самому стало нестерпимо больно.
— Прости, друг! — произнес он. — Потерпи полчасика! Отправим бронепоезд — перевяжем.
— Потерплю, — отозвался рабочий.
Кондрат Васильевич пошел к пулемету. Он открыл крышку коробки, передернул ленту. «Максим» был в полном порядке, нажми на спуск — и пулемет заработает.
Задумчиво посмотрел Кондрат Васильевич вслед георгиевскому кавалеру, которого уводили в помещение кладовой. Там уже толпились и другие обезоруженные колчаковцы.
Перебегая в темноте от дома к дому, Мика и Цыган развешивают на улице флажки.
Трясогузки с ними нет. Командир, засунув древко большого флага за пояс, медленно поднимается по железным скобам вверх — на высокую кирпичную трубу. Свистит ветер. Над головой — черное небо, а внизу — смутные очертания городских строений. Страшно стало Трясогузке. Он прижался к скобам и зажмурился.
— Ну, ты! Трус окаянный! Шевелись! — обругал он сам себя и снова полез вверх.
Наконец его рука нащупала последнюю скобу. Трясогузка подтянулся и лег животом на кромку трубы рядом с острым штырем громоотвода. В трубе что-то задвигалось, захлопало. Мальчишка откинулся назад и чуть не сорвался вниз. Какая-то птица вылетела из жерла трубы и, сердито каркнув, пропала в темноте.
— Дура летучая! — с дрожью в голосе прошептал Трясогузка. — Где ночевать вздумала!
Отдышавшись, он уселся верхом на ребро трубы и стал привязывать древко флага к громоотводу.
Подозрительный шорох заставил его замереть. Мальчишка прислушался. Снизу доносилось позвякиванье железных скоб.
Со страхом и отчаянной решимостью смотрит Трясогузка на кепку и широкие плечи человека, взбирающегося на трубу. Кепка все ближе, ближе. Мальчишка согнул ногу, чтобы ударить. Но порывистый ветер вдруг развернул полотнище флага, и оно громко щелкнуло.
Человек вскинул голову.
Мелькнула рука. Дуло нагана снизу уставилось на Трясогузку.
Николай первым узнал беспризорника.
— Трофим!.. Чуть грех на душу не взял! Что ты тут делаешь?
— Я тут ночую…
Ответ прозвучал так нелепо, что Николай нервно расхохотался.
— Ой, уморишь! Врун ты окаянный!.. Замолчи, а то упаду!
— А ты держись! — проворчал Трясогузка.
Николай поднялся до верхней скобы.
— А по-честному, — зачем сюда залез?
— Зачем и ты! — ответил Трясогузка, кивая на красный флаг, засунутый у Николая за ремень.
Батистовый флаг беспризорников снова защелкал на ветру. Николай взглянул на полотнище.
— Чертушка ты мой!.. Только… флаг-то белый!
— А ты что — неграмотный? — рассердился Трясогузка. — На нем написано по-русски — красный!
— Так ведь снизу не прочтешь! — мягко возразил Николай. — А цвет — он сразу виден! Давай-ка вот этот прилаживать!
Он вытащил из-за ремня красный флаг и отвязал от громоотвода батистовое полотнище.
— Не бросай! — предупредил мальчишка. — Это наш флаг! Моей армии!
— Да-а! — вздохнул Николай. — Беспризорников сейчас целая армия!
— Не беспризорников! — возразил мальчишка. — Ты только не упади!.. Это флаг «Армии «Трясогузки»!
Полковник сдержал слово. Услышав гудок, он приехал в депо. Сзади в машине — ящики с водкой.
Отремонтированный бронепоезд готов хоть сейчас открыть огонь.
Подбежал Платайс.
— Разрешите доложить, господин полковник! Бронепоезд отремонтирован раньше срока!
— Благодарю! Водка со мной! — громко, чтобы слышали все рабочие, произнес полковник.
— Этого мало! — улыбнулся Платайс. — Пора, господин полковник, сдавать город!
Адъютант и полковник тупо уставились на Платайса.
— Я вам сейчас все объясню, — сказал он. — Обратите внимание вот на это.
Платайс указал на пулеметы. И только сейчас полковник и адъютант заметили, что охраны нет. У пулеметов, у ворот депо — везде одни рабочие. Обезоруженные солдаты толпой стоят в темном углу депо.
— Сдайте, пожалуйста, личное оружие! — попросил Платайс.
— Это предательство! — процедил полковник.
— Нет! — возразил Платайс. — Это военная хитрость… Прошу ваши пистолеты!
Получив оружие, Платайс повел полковника и адъютанта туда, где стояли солдаты.
С ними беседовал Кондрат Васильевич.
Внимательно приглядываясь к хмурым лицам, он спокойно говорил:
— Я знаю, многие из вас воевали не по своей воле. Пошли на фронт по мобилизации Колчака. Вот почему подпольный ревком решил дать вам возможность оправдаться перед народом!.. Нашему бронепоезду нужны артиллеристы и пулеметчики. Кто из вас желает послужить революции?
Солдаты молчали.
— Значит, желающих нет?
Из переднего ряда вышел пулеметчик — георгиевский кавалер.
— Если поверите — могу стать у пулемета.
Адъютант полковника шагнул к солдату и занес кулак. Платайс перехватил его руку.
— Не трогай наших!
Георгиевский кавалер смущенно кашлянул.
— Спасибо, господин…
— Товарищ командир, — поправил его Платайс и добавил: — Я поведу бронепоезд.
— Кто еще? — спросил Кондрат Васильевич.
— Семен! — крикнул георгиевский кавалер. — А ты что же?
— Мне домой надо… в деревню! — пробасил рябой солдат.
— Так где твоя деревня? Под Колчаком!.. Что, я один за твою деревню биться буду?
Семен посмотрел по сторонам, подумал и, растолкав солдат, вышел вперед.
— Мобилизуй и меня, товарищ командир!..
И сразу же толпа пришла в движение. Послышались голоса:
— И меня!
— Я тоже согласен!
— Связисты нужны?
Распахиваются деповские ворота. Тихо, без гудка, ощетинившись пушками и пулеметами, выходит на основную колею бронепоезд.
На окраине города, метрах в трехстах от железной дороги — военный городок колчаковцев. Бронепоезд останавливается. Пушки нащупывают приземистые казармы. Гремит первый залп. И сразу же на восточной стороне города заговорили пулеметы. Этот удар подготовили партизаны.
Как пожар, вспыхнула в городе паника.
Заметался часовой у пакгауза. Подбежал унтер-офицер, на ходу передернул затвор винтовки, заорал:
— Открывай! Кончать их будем!
Часовой открыл замок, распахнул двери.
— Выходи по одному!
Из темноты пакгауза гремят выстрелы.
Разгромив казармы, бронепоезд двинулся на запад, к линии фронта, а бой в городе продолжался. Партизаны и рабочая дружина Кондрата очищали от колчаковцев улицу за улицей.
Только армия «Трясогузки» бездействовала. Ребята были заперты в подвале жестяной мастерской. Поставив табуретку на откидные доски люка, сестра Николая — Катя, сторожила мальчишек.
Перестрелка приближалась. Где-то рядом застрочил пулемет. Посыпались выбитые пулями стекла.
Катя отбросила ногой табуретку и упала на пол.
— Спускайся сюда! — услышала она горячий шепот Трясогузки.
— Ничего! — ответила Катя. — Сейчас наши заберут их в плен!
Но пулемет колчаковцев продолжал строчить, пока дружное «ура» не заглушило его. Партизаны и рабочие бросились в атаку. Звуки стрельбы стали отдаляться. На пустыре стонали раненые.
Катя выглянула. Недалеко от крыльца лежал партизан. Чуть подальше — еще двое. На доске, перекинутой через лужу, сидел рабочий и зубами затягивал на руке жгут.
Сдернув с окна занавеску, Катя выбежала из мастерской.
Не прошло и минуты, как приподнялась половица. В темной щели блеснули три пары любопытных и немножко испуганных глаз.
— Ушла! — шепнул Трясогузка. — Нажимай!
Общими усилиями доски были сдвинуты в сторону.
Мальчишки на четвереньках добрались до окна. Перестрелка долетала откуда-то из леса. Катя перевязывала партизана, лежавшего у крыльца.
— Тикаем! — предложил Цыган.
— Куда? — удивился Мика.
— В штаб! Там нас никто не найдет!
— От своих прятаться? — спросил Мика. — Город теперь наш. Теперь все по-честному будет!
— А продовольствие? — забеспокоился Цыган.
— Передадим Советской власти!
— Склад передадим! — согласился Трясогузка. — А сами?
— Чего — сами? — не понял Мика.
— Армию что, распустим? — гневно спросил Трясогузка. — Вместо командира нянька у нас будет! Сопельки вытирать! За ручку водить!
Мику эта перспектива не огорчила.
— Зато она драться не будет! — сказал он.
— Эх ты! — уничтожающе произнес Трясогузка и вдруг изменил тон: — А хочешь, я откажусь от командира? Не очень-то мне это нужно! Все будем бойцами! Ни одного леща не отпущу!
— А если отпустишь? — спросил Мика.
— Руби мне руку! Разрешаю! — воскликнул Трясогузка, но, подумав, добавил: — Нет! Руку, пожалуй, не стоит! Рука еще пригодится: Колчак-то жив! Да мы только в одном городе и победили! А знаешь, сколько городов беляки заняли? Говорят, они и в Крыму сидят, жрут твои ананасы и косточки в море выплевывают!..
Когда Катя, перевязав раненых, вернулась в мастерскую, ребят уже не было. На полу мелом сделана надпись: «Ушли добивать Колчака. Продовольствие передаем Советской власти. Склад найдете за рекой, под сгоревшим домом. «Армия «Трясогузки».
Раннее первомайское утро. Где-то громыхают орудия, а в городе мир и тишина. На особняке полковника — наспех сделанная вывеска: «Ревком».