Самсонов, широко размахивая руками, шел вдоль воды. Сзади по кустарнику пробирался Зуйко.
Федька присвистнул.
— Ты чего? — спросил Карпуха.
— Вот тебе и Бугасов! — произнес Федька. — Зуйко-то за Яшкиным отцом следит!
— Ну да? — вырвалось у Карпухи.
— Ты что — слепой?
Ребята долго смотрели на удалявшиеся фигуры Самсонова и Зуйко.
— А кто первый про Бугасова сбрехнул? — усмехнулся Карпуха.
— Ты!
— Нет, ты!
— Не я, а ты!
Братья спорили до тех пор, пока из дома Самсоновых не вышла Ксения. Она постояла на крыльце и решительно направилась вверх по холму, по той дороге, которая вела к станции.
— Куда это она? — удивился Федька.
— Яшу, наверно, спроведать, — догадался Карпуха.
— А вдруг…
— Что вдруг?.. Очень уж ты хитрый!.. Как про Бугасова!
Федька нахмурился.
— Не хочешь — не ходи! Я и один справлюсь!
— Пойти можно! — согласился Карпуха. — Только глупо! Если б нужно было, Зуйко бы за ней следил!
— Ему не разорваться! — ответил Федька. — Сам Крутогоров сказал: сил не хватает!
Поднявшись на холм, Ксения еще раз оглянулась и, не увидев никого, повернула вправо на тропку, ведущую к кладбищу.
Она с минуту скорбно постояла у свежей могилки, нагнулась, зарыла что-то маленькое в рыхлую землю, перекрестилась и вернулась на дорогу.
Сразу же после нее к могиле подошли Федька с Карпухой.
— Чего это она на утопленника молилась? — боязливым шепотом спросил Федька.
— И зарыла чего-то! — добавил Карпуха.
Он разгреб землю и вынул маленькую серебряную икону.
— Положи на место! — строго прошептал Федька.
Карпуха послушно зарыл образок и вытер руку о штаны.
— А знаешь что? — вдруг произнес он. — Я только сейчас додумался!.. Яша знал этого утопленника!.. Он, как увидел его в воде, сразу крикнул: «Это он!»
— Бежим к Зуйко! — быстро решил Федька.
И братья побежали к заливу. Внезапно Федька остановился.
— Стой!
— То бежим, то стой! — заворчал Карпуха.
— Зуйко же ушел! За ней бежать надо!
Они кинулись в обратную сторону.
На полустанке, где Дороховы впервые сошли с поезда, позади будки стоят запыхавшиеся мальчишки.
— Обогнали! — произносит Федька.
— Идет! — предупреждает Карпуха.
Федька дергает брата за плечо.
— Не высовывайся! Сейчас обернется.
Ксения действительно оглядывается.
— Съела? — усмехнулся Федька и высунул язык. Подходит поезд.
— А если она поедет… мы тоже поедем? — шепчет Карпуха.
— Не поедем! Поглядим — и домой.
Ксения вошла в один из передних вагонов.
— Села! — вздохнул Федька.
— И зачем бежали, как угорелые! — ворчит Карпуха. — И вообще, она, может, в больницу!
Паровоз прогудел. Грохнули буфера.
— Прыгай! — неожиданно скомандовал Федька. Ухватившись за поручень заднего вагона, он подтолкнул к ступенькам брата.
Оказавшись в тамбуре, оба мальчика смущенно улыбнулись.
— Ну и будет нам от мамки! — обреченно сказал Карпуха.
Поезд подошел к платформе Балтийского вокзала. Густым потоком хлынули пассажиры. Вышли из вагона и мальчишки.
— Питер! — озабоченно произнес Карпуха.
— Ну и что? — храбрится Федька.
— Заблудимся!
— Пугливый больно!
— А куда идти?
— Куда она, туда и мы, — неуверенно отвечает Федька.
— А куда она?
— Не приставай!.. Прозеваем!.. Вон она!
На площади у Балтийского вокзала множество тележек. Владельцы их снуют между проезжими, галдят:
— Давай подвезу!
— Картошкой заплатишь?
— Дешево возьму!
В стороне, у Обводного канала, стоят две-три извозчичьи пролетки. К ним и направилась Ксения. Навстречу — беспризорник с шапкой в руке. Поет, чтобы разжалобить:
«Эх, судьба ты моя, судьба!
Словно карта черная…»
Ксения быстро садится в пролетку. Извозчик отгоняет кнутом беспризорника. Лошадь трогается.
Стоят поодаль братья, переглядываются, не знают, что им делать.
— Все! — грустно говорит Карпуха.
— Все! — подтверждает Федька. — За лошадью не угонишься.
— И дураки же мы с тобой! — вздыхает Карпуха.
А беспризорник орет на всю площадь:
«Эх, судьба ты моя, судьба!
Словно карта черная!..
До чего ж ты меня довела,
Эх, змея ты моя, подколодная…»
Братья подошли к нему. Он захлопнул рот, напялил шапку.
— Чего зенки пялите?
— Слушаем! — ответил Карпуха.
— Нравится?
— Нравится! — сказал Федька.
— Жалостно, — уточнил Карпуха.
— Кому жалостно, а кому и нет! — возразил беспризорник. — Вон та, что на извозчике поехала… Ее, хоть разорвись, не прошибешь!
— А куда она поехала? — спросил Федька.
— На Елагин остров приказала.
Снова повалил народ. Беспризорник сдернул шапку, ринулся в гущу и опять заорал про свою судьбу.
Сидят братья в зале ожидания. Карпуха посмотрел на матроса, с хрустом грызшего сухарь.
— Поесть бы!
— Долго еще до еды! — отозвался Федька. — Сначала с мамкой разговор будет…
— Ну и что?.. Зато потом накормит!
По залу пробежал железнодорожник, распахнул дверь в какую-то комнату, крикнул:
— Сергеев! Рамбов вызывает!
— Рамбов начальник, наверно, — сказал Карпуха.
— Рамбов — это Ораниенбаум, — пояснил Федька. — Это там, где Крутогоров живет.
— А как же город и вызывает?
— Ну, к телефону, понял? Кто-нибудь позвонил из Рамбова.
Карпуха задумался.
— Слушай, Федька!.. А ведь батя звонил Крутогорову, когда утопленник выплыл.
— Ну и что?
— А почему нам не позвонить?
— Про что?
— Про остров, про Елкин!
Федька надвинул Карпухе кепку на глаза, будто тот сказал чепуху. Но пока Карпуха поправлял кепку, Федька одумался, небрежно сказал:
— Можно попробовать…
Комната начальника вокзала помещалась в левом крыле здания. В приемной сидела женщина в военной гимнастерке, подпоясанной широким ремнем.
— Вы куда?
Федька кивнул на дверь, за который слышался приглушенный мужской голос.
— К нему.
— Зачем?
Но Федька уже открыл дверь в кабинет. Карпуха не отставал от него ни на шаг. Первое, что увидели ребята, — это телефон. Начальник вокзала, молодой, курчавый, с широким носом и насмешливыми глазами, говорил в трубку:
— Седьмой не могу… Пускаю четверку… Да, четверку! Седьмой не могу…
Прислушиваясь к тому, что отвечали на другом конце провода, он внимательно осмотрел мальчишек и махнул рукой. Ребята догадались по взмаху, что этот жест относится не к ним, а к кому-то сзади них. Они обернулись. Погрозив им пальцем, секретарша вышла из кабинета.
У стола стояли два стула. Братья сели и выжидательно уставились в рот курчавому начальнику. А он все объяснял, почему вместо семерки пускает четверку. Положив трубку, он подпер голову кулаком и подался всем корпусом вперед, к ребятам.
— Работает? — спросил Федька, дотронувшись пальцем до телефона.
— Работает… Слышно плоховато, — пожаловался начальник, будто перед ним сидел мастер по телефонной связи.
Федька улыбнулся. Он любил шуточки.
— А поговорить можно?
— Пожалуйста!
Начальник вскочил и подвинул телефон к ребятам. Федька, не подумав, потянулся к трубке, но не взял ее — отвел руку.
— Ты сам вызови, а я поговорю. Ораниенбаум, чека, самого главного — Василь Васильича…
— Самого главного? — переспросил начальник. — Тогда к Дзержинскому нужно, в Москву.
— Мы серьезно! — твердо произнес Карпуха. — Мы не шутим!
Начальник вокзала еще раз окинул взглядом пареньков, по-хозяйски сидевших у его стола, снял трубку, назвал какую-то фамилию.
И произошел такой разговор:
— Слушай! Это Пашин говорит… Кто там из ваших в Ораниенбауме заправляет?.. Так! А звать?.. Спасибо!
Ничего не сказав ребятам, начальник вокзала принялся накручивать телефонную ручку и вызвал ораниенбаумскую чека. В трубке щелкало так громко, что и ребята слышали. Наконец Ораниенбаум ответил.
— Товарищ Крутогоров? — спросил кудрявый начальник. — Пашин говорит, с Балтийского вокзала. Тут вас два паренька добиваются… А это уж они сами доложат.
Получив трубку, Федька закричал что есть духу:
— Дядя Вася! Это мы — Федька!.. Ну — Дороховы!.. Мы тут с Карпухой в Питере — на вокзале, а она на извозчике уехала! Кто она?.. Да эта!.. Яшку-то помните?.. Куда? На остров на какой-то!.. Не-е, не на Васильевский!.. На Елкин вроде… Зуйко? Он за ее мужем потопал!.. Не-е, не в Питере! Там — в деревне!.. В деревне… Ага!
После этого «ага» Федька надолго замолчал. Карпуха по выражению его лица догадался, что брат слышит сейчас очень неприятные слова. Видно, дядя Вася крепко его отчитывал.
— Да едем уже, едем, дядя Вася! — жалобно пробурчал Федька в трубку. — Поезд? — он взглянул на начальника вокзала. — Когда поезд?
— Через двадцать минут, — подсказал тот.
— Через двадцать! — прокричал Федька. — Ладно! Слезем!
Федька положил трубку, встал и, как оглушенный, пошел к двери. Карпуха бросился за ним.
— Что? Что он сказал?
— То и сказал! Пообещал десять суток!
Позабыв о кудрявом начальнике, мальчишки вышли из кабинета и миновали приемную с секретаршей, которая удивленно встряхнула стриженной головой.
— В Ораниенбауме приказал сойти, — рассказывал Федька. — Он нас с машиной ждать будет.
— И сразу на десять суток? А мамка?
— Это ж так! Постращал просто! — успокоил Федька брата. — Ничего он нам не сделает!.. Вот про остров — он прав! Название-то мы забыли! Курицы, говорит, беспамятные!
— Так и обозвал? — обрадовался Карпуха.
— Та-ак!.. А чего ты развеселился?
— Значит, ему нужно было знать, куда она поехала! Значит, она контра! Гидра!
Медленно тащится пригородный поезд. Ксения сидят у окна, беспокойно барабанит пальцами по стеклу. Приоткрылась дверь.