— Чего не спится?
Из-за ситцевой занавески выглянул сонный Сенька.
— Ключи от завода целы? — спросил Василий.
Сторож ухватился за рыжую бороду и не то с радостью, не то с испугом воскликнул:
— Неужто… Неужто… Дымбаев возвернулся?
Он посмотрел на стену. Там на шнурке висел массивный серебряный свисток, а под ним в рамке дарственная грамота: «За многолетнюю безупречную службу заводскому сторожу Алексею Семенову от Дымбаева».
— Директором назначили, — неохотно произнес Василий.
— Кого? — вырвалось у сторожа.
Василий взъерошил вихры на голове, сделал мученическое лицо и указательным пальцем постукал себя в грудь.
— Вчера… Меня…
— Тебя? — переспросил сторож и вдруг затрясся от хохота, застучал по полу деревянной ногой.
Новый директор долго смотрел в разинутый хохочущий рот сторожа и, обозлившись, рубанул кулаком по столу.
— Гони ключи!.. Без тебя тошно!
Сенька спрятался за занавеску.
Сторож перестал хохотать, подошел к комоду, вынул из ящика связку ключей и с шутовским поклоном подал их Василию.
— Держи, директор… пустых стен!
— А пустые-то они по чьей вине? Не по твоей ли? — сердито спросил Василий. — Бывало, до революции мимо тебя болт ржавый с завода не вынесешь! Унюхаешь — и в получку штраф! А теперь все оборудование проворонил!
Сторож пошевелил кустистыми бровями и с гордостью взглянул на серебряный свисток.
— Службу нес исправно! И ты меня этим, Василь, не попрекай! Сторож есть сторож! И не проворонил я ни гвоздочка!.. Чей завод?.. Дымбаева! Так вот, по его хозяйскому указу все оборудование на баржу погрузили. И не ворон я считал, а ящики! Сорок семь их было… Баржа вечером по самые борта в воду ушла, а утром отчалила…
Василий отмахнулся от него.
— Слышал не раз!.. И не виню я тебя! Просто обидно!
— Слышал, да не все! — сторож понизил голос. — Когда утром отчаливали, борта — во стояли! — он поднял руку к потолку. — Смекаешь?.. Может, оборудованье-то рядом лежит! На дне ржавеет!
Василий встал, пошел к двери.
— И это слышал…
— Директору, конечно, виднее! — усмехнулся сторож и крикнул вдогонку: — На работу-то примешь, директор?
— Посмотрим, — ответил Василий. — Пока караулить нечего!
В бывшей заводской конторе окна распахнуты настежь. Оттуда валит пыль. Слышны веселые голоса, скрип передвигаемой мебели. В конторе идет уборка.
У входа, расставив ноги, важно стоит часовой. Это — Лисенок. Большая шляпа по-прежнему насунута на самые глаза. Даже бровей не видно.
На другой стороне заводского проулка Колька Клюев и другие мальчишки. Приоткрыв от изумления рты, они смотрят на контору, на окна, из которых то и дело вылетают всякие обломки, комки бумаги, банки.
Подбежал Сенька. Волосы всклокочены, глаза горят. Посмотрел на контору, небрежно сказал:
— Пускай они возятся!.. Я вам такое скажу — ахнете! С таинственным видом он пошел к цеху и поманил за собой мальчишек.
Из окна конторы высунулся Антик Дымбаев. Тихо позвал:
— Лисенок!
Часовой подбежал к окну.
— Разведай, что они придумали! — приказал Антик.
К главным заводским воротам подходит Василий с группой рабочих. Остановились. Василий звякнул ключами, посмотрел на вывеску «Завод Дымбаева» и сказал:
— Вот с нее и начнем!
— Начало не хитрое! — улыбнувшись в пышные усы, колко произнес пожилой рабочий.
— Хитрому вы научите. Для того вас и позвал, седобородых!.. А ну, кто помоложе, сбейте ее, чтоб глаза не мозолила!
— Многие возвратились, — осторожно заметил другой рабочий. — Нэп разрешает держать мелкие заводишки.
— Этот не вернется! — возразил Василий. — Вчера мне в губкоме комсомола сказали… Он в восемнадцатом в Среднюю Азию подался и сейчас еще басмачей водит, вражина!
— А семья? — спросил кто-то из молодых.
— А что семья?.. Семья здесь… Жена и сын за него не ответчики! Они, может, и не знают ничего.
Скрежет и громкие удары по металлу заставили мальчишек выбежать из конторы. Отсюда хорошо видны и главные ворота и вывеска над ними.
Подставив стремянки, рабочие бьют кувалдами по кронштейнам.
Антик сгоряча бросился к воротам, но, пробежав несколько шагов, остановился. Смотрит, как сбивают вывеску. Лицо бледное, у глаз две скупые недетские слезинки. При каждом ударе слезинки по одной ползут вниз.
Протяжно проскрипев, срывается и падает дымбаевская вывеска.
Антик медленно снимает шляпу. Боль и злоба на его лице.
Борька Граббэ взмахнул рукой — и все сдернули шляпы.
Антик медленно побрел к конторе.
За заводом старый заброшенный причал. Сюда когда-то подходили баржи с нефтью для Дымбаева.
По всему причалу разбросана нехитрая мальчишеская одежда. А сами ребята в реке. Ныряют, отфыркиваются, кричат:
— Глыбко очень!
— Муть страшенная!
— Видел на дне железяку!
— Ящики ищите! Деревянные! — вынырнув, орет Сенька. — Машины в ящиках! Сам Дымбаев заколачивал!
Из кустов рядом с причалом бесшумно выглянул Лисенок. Посмотрел на разбросанную одежду, послушал, о чем кричат мальчишки, и так же бесшумно скрылся.
В конторе, в бывшем дымбаевском кабинете, за большим столом в кресле с высокой треснувшей спинкой сидит Антик. Голова опущена на руки. Шляпа лежит на столе. Мальчишка плачет.
Дверь распахнулась, вошел Василий, усмехнулся:
— Свято место пусто не бывает!
Антик вздрогнул. Поднял голову. Уставился на связку ключей в руке Василия.
— Вы… Вы ответите!.. Вернется папа…
— Хорошо. Отвечу, — спокойно согласился Василий и по-хозяйски оглядел кабинет, потрогал стол.
Потом он взялся за высокую треснувшую пополам спинку кресла, оно жалобно заскрипело.
Антик вскочил.
— Не смейте ломать!
— Ты вот что! — сказал Василий. — Если хочешь, можешь забрать эту рухлядь.
В кабинет вошли рабочие.
— Вот, товарищи! — Василий обвел руками комнату. — Здесь и будет наш заводской штаб.
Антик схватил со стола шляпу, крикнул:
— За все ответите! — и выскочил в коридор.
Навстречу ему бежит запыхавшийся Лисенок.
— Ныряют! — зашептал он. — Какие-то машины на дне ищут!
— Что-о? — переспросил Антик и рывком натянул шляпу.
Отогревшись на солнце, мальчишки вновь подошли к краю причала.
— Теперь правей искать будем! — начальственно говорит Сенька. — С этой стороны.
Из кустов опять выглядывает Лисенок. Смотрит, как ребята один за другим бросаются в реку. Сверкнув хитрыми глазенками, он исчезает. Отбежав на несколько шагов, каркает как ворона.
Вместе с мальчишками Сенька готовится прыгнуть в воду. Отошел назад, чтобы нырнуть подальше, разбежался и, вскрикнув, присел — занозил босую ногу. Подтянул ступню к губам, попытался вытащить занозу зубами. Не вышло. Плюнув, вскочил, но боль была сильная. Не смог сделать ни шагу. Пришлось снова сесть и серьезно заняться «операцией». Наконец с помощью осколка стекла и ногтей он вытащил занозу. Многоголосый вопль заставил его вскочить на ноги. Он взглянул удивленно на реку, а оттуда, из воды, как стадо сказочных чертенят, вылезают на причал неузнаваемые черные мальчишки.
По реке, зловеще переливаясь на солнце, плывет плотный слой нефтяных отходов.
Растерянно полуоткрыв рот, смотрит Сенька, как его друзья, всхлипывая и ругаясь, яростно трут себя песком и травой, стараясь снять липкий въедливый налет.
Не все мальчишки одинаково черны. Одни — лишь в пятнах, как оспа, покрывших тело. У других в нефти только лицо, и потому грудь и живот кажутся неестественно белыми. У третьих — совсем черное туловище держится на белых ногах. И только Колька Клюев целиком, с головы до пят — негритенок. Но он суетится меньше всех. Увидев, что Сенька не попал в беду, он крикнул:
— Выручай, Сенька!
Тот зашлепал ресницами и, всматриваясь в незнакомые, пугающе-белые Колькины глаза, спросил:
— Это… ты, Колька?
— Отгадал… Керосину надо!
В густых зарослях у самой воды лежит на боку только что опрокинутый чан. Остатки мазута медленно стекают в реку.
В кустах мелькают шляпы убегающих мальчишек.
К низкому берегу с длинными деревянными мостками подплывает паром. Народу не очень много. Большинство — женщины с кошелками и сумками. Лавки находятся на высоком берегу, и, чтобы купить продукты, жители низкого берега вынуждены переправляться через реку.
На борту парома написано: «Братья Губаревы».
Бородатый матрос в рваной тельняшке с грохотом опустил сходни. Пассажиры сошли на берег. Матрос взял похожую на копилку жестяную кружку с прорезью в верхней крышке, с замком у донышка и встал с ней у входа. Новые пассажиры, прежде чем шагнуть на палубу, опускают в кружку монеты.
Пересмеиваясь, перешептываясь, толпой ввалились на паром правобережные мальчишки. Никто не заплатил за проезд, и матрос не сказал им ни слова.
Валька Губарев открыл какой-то люк, достал бутерброд и аппетитно откусил большой кусок. По хозяйски подошел к матросу.
— Скажешь папе — приду поздно!
Сказал и остановился: к парому, размахивая баклажкой, торопливо спускается по мосткам Сенька.
— Ты что?.. Не купался? — с удивлением спросил Валька.
Сенька прищурился.
— Вы?
Тот невинно округлил глаза:
— Чего?
— Ничего! — огрызнулся Сенька. — Скажи ему, — он кивнул на бородатого матроса, — чтоб перевез бесплатно. Вечером отдам. Сейчас нету ни копейки!
Валька важно скрестил руки на пухлой груди.
— Ни копейки, а сам — в лавку, за керосином!
— Тоже в долг!
— Мне папа в долг не велит. Верно? — и Валька с немым приказом взглянул на матроса.
Тот подтвердил, угрюмо кивнув головой.
— Жмот! — ругнулся Сенька.
— А ты не лайся! — Валька повысил голос и подбоченился.
Паром отвалил от пристани.
Поблизости причалила лодка. Высокий мужчина с английскими усиками соскочил на берег. Стэлла осталась в лодке.
К ней подбежал Сенька с баклажкой.