— Уважаемый народ! — сказал милиционер. — Мы с Сеней еще не до конца поверили друг другу.
Верка и Колька вскочили на крыльцо.
— Кто его лучше знает? — спросила Верка.
— Вы или мы? — подхватил Колька.
Милиционер нагнулся к ним, внимательно всмотрелся в их лица.
— Вы.
— Вот мы вам и говорим! — горячо воскликнул Колька. — Сдурить Сенька может, а нарочно навредить — нет!
Милиционер подумал, взял Сеньку за плечо, указал рукой на толпу мальчишек и девчонок.
— Не мне! Им ответь! Ты ничего про котел не знал?
— Ничего! — твердо сказал Сенька.
— Вы верите ему? — спросил милиционер.
— Верим! — закричали «Красные пчелы».
За столиком в кафе «Баядерка» старший Губарев, Антик и его мать, еще молодая красивая женщина, с тонкими злыми губами и холодными глазами. Сын и мать расстроены. Невесел и старший Губарев.
На эстраде маленький музыкант устало ведет свой нескончаемый концерт.
— Какой город был! — говорит Губарев. — Какие люди!.. И все меньше их… А теперь и вы!.. Не понимаю: вам-то зачем покидать нас?
— Нам здесь больше делать нечего, — ответила мать Антика.
— Уедете, а супруг возьмет и вернется собственной персоной!
— Нет! — твердо сказала Дымбаева. — Уже не вернется.
В кафе заглянул газетчик — старый однорукий инвалид в солдатской шинели, прошел вдоль столиков.
— Свежие газеты!.. Свежие газеты!
Маленький музыкант встал из-за пианино, размял пальцы, порылся в карманах и достал мелочь. Газетчик, не спрашивая, протянул ему три разные газеты. Мальчонка положил их на пюпитр и взялся за скрипку.
Из дверей, ведущих в жилую часть, вышел Борька. Увидев Дымбаеву, поспешил к их столику.
— Мама просит вас зайти к ней. Она нездорова, но очень хочет попрощаться с вами.
Дымбаева встала.
— Хорошо, зайду.
Борька сел на ее место.
Плакала скрипка. Маленький музыкант опять зачитался и забыл, что нельзя расстраивать гостей печальными мелодиями.
Губарев шумно вздохнул.
— Тяжкие времена! Очень тяжкие!.. Улетать из родного гнездышка!.. А ведь и нам предстоит это же!
Антик и Борька вопросительно взглянули на Губарева.
— Не понимаете? — удивился тот. — Мост отремонтируют, кому мой паром нужен будет?.. Сожгу я его, и двинемся мы с Валькой куда-нибудь подальше!
— Как сожжете? — спросил Борька.
— Оболью керосином и сожгу!.. Губаревы не из тех, кто свое добро чужим оставляют!
— Не сожжете! — возразил Антик. — Он железный!
— Тебе папа никогда не рассказывал, как горят металлические цистерны с нефтью?
— За это под суд попасть можно! — сказал Борька.
— За свой-то паром?
Антик усмехнулся.
— За паром тоже.
— А ведь верно! — сдался Губарев. — Такое уж время! За свое засудить могут!.. Лучше погрузимся мы с Валькой на паром и поплывем куда глаза глядят! И пусть тут хоть пять мостов строят!
Губарев налил Антику соку, себе пива и задумчиво произнес, возражая сам себе:
— Пять, конечно, не построят… А второй — обязательно! Железнодорожный, специально для завода… Вырастешь, приедешь как-нибудь в родной город, а тут цехов десятка три! И даже старики забудут, что это бывший дымбаевский завод!
На высоком берегу длинная цепочка ящиков с оборудованием, вытащенным с речного дна. Тут же и котел, обитый досками. Все эти машины и станки будто выстроились в очередь и ждут, когда можно будет перейти по мосту на другой берег.
А мост уже почти готов. Строители сколачивают настил из толстых досок, красят перила.
Внизу на реке плот. На нем бригада «Красных пчел». Мальчишки обшивают досками быки моста, а девчонки покрывают обшивку смолой, чтобы предохранить дерево от сырости.
Плот очень длинный, такой, что по нему можно добраться до двух быков. У одного работает первая десятка, у другого — вторая. Сенька включен в десятку Верки Дадоновой. Вместе со всеми мальчишками он приколачивает доски к бревнам.
Перевесившись через перила, вниз посмотрела Стэлла. Весело крикнула:
— Здравствуйте!
«Красные пчелы» подняли головы. Взглянул вверх и Сенька.
— Здравствуй, Сеня! — сказала Стэлла.
— Здравствуй! — смутившись, ответил Сенька.
Верка Дадонова сердито повела кистью и нарочно мазнула смолой по Сенькиным пальцам. Он отдернул руку.
— Ничего, Сеня! Отмоется! — рассмеявшись, крикнула сверху Стэлла.
К заводу подвезли доски. Чинят прохудившийся забор. Сенькин отец бодро бегает на деревянной ноге, покрикивает на рабочих. Подарок Дымбаева — серебряный свисток болтается на груди.
Над заводскими воротами комсомольцы приколотили фанерный щит. Девушка в красной косынке старательно малюет на нем призыв. Она уже написала: «Восстановим заво…» И задумалась. Спросила у парней, придерживавших стремянку:
— Чего дальше-то?.. Какая буква?
Комсомольцы задрали головы. Шевеля губами, прочитали написанное и переглянулись.
— Буква «т»! — с горькой иронией подсказала мать Антика. Вместе с сыном она как раз шла мимо ворот.
Дымбаевы завернули за угол, а девушка обмакнула кисть в ведро с краской и хотела написать букву «т», но один из парней остановил ее.
— Подожди!.. Врет, наверно! Это же бывшая хозяйка… Пиши наоборот, в самый раз будет!
И девушка начала выписывать букву «д».
Мать и сын молча идут вдоль заводского забора, смотрят на свои бывшие владения, прощаются с родными местами.
Рабочие заменяют гнилые и сломанные доски забора. Гулко бьют молотки. Боковые ворота открыты настежь. За ними — большой костер. Горит сваленный в кучу мусор.
Дымбаевы вошли в ворота, остановились у костра. На горе мусора в огне лежит старое кресло, стоявшее в заводском кабинете Дымбаева.
— Папино, — тоскливо произносит Антик.
Мать молчит.
Пронзительный свисток заставляет их вздрогнуть.
— Куда! — кричит кто-то. — Назад!
Постукивая деревянной ногой, к костру подбежал Сенькин отец. Узнав бывшую хозяйку, стыдливо прикрыл ладонью серебряный свисток, по привычке поклонился и сконфуженно залепетал:
— Дым в глаза! Не признал вас!.. Вы уж не сердитесь на меня, Анна Петровна!
Дымбаева не спеша повернулась и гордо вышла за ворота. Антик злобно посмотрел на сторожа и догнал мать. Они оглянулись. Над заводом клубилось облако черного дыма.
— Сгореть бы вам всем дотла! — как проклятье, прошептала Дымбаева.
Покрытый кумачом стол, три простеньких стула, портрет Ленина на стене — вот и вся обстановка бывшего дымбаевского кабинета.
Василий заканчивает разговор с отцом Стэллы.
— А выдержат? — с шутливым беспокойством спрашивает Василий.
Инженер не принял шутку. Сухо ответил:
— Когда повезете самое тяжелое, я встану в лодке под мостом.
— Повезем завтра, — сказал Василий. — А обижаться на шутку не надо. Нам теперь долго с вами вместе работать.
— Каким образом?
— Вы думаете, на заводе для вас дела не найдется?.. Ошибаетесь! А когда разбогатеем, поручим вам железнодорожный мост строить.
— Это новая шутка?
— Опять вы ошибаетесь.
Отец Стэллы встал, спросил, скрывая волнение:
— Могу я считать этот разговор официальным предложением?
Встал и Василий, протянул руку.
— С завтрашнего дня на заводе открывается отдел кадров. Вас будут ждать.
Инженер вышел, а Василий придвинул к себе стопку уже читанных газет. На одной из полос крупный заголовок: «Единая пионерская организация советских детей». Он снова просмотрел статью, в которой карандашом подчеркнуты отдельные фразы и слова: «пионерия», «комсомолец — вожак», «звенья и отряды», «красный галстук». Отложив газету, Василий оглядел кабинет и вдруг, озорно улыбнувшись, сдернул со стола кумачовую скатерть. Сложил ее в несколько раз и повесил на крюк под свою кепку.
— Не забыть бы!..
За столиком в кафе «Баядерка» Антик, Валька Губарев и Борька Граббэ.
— Клянемся, — тихо и торжественно произносит Антик, — что никогда не забудем друг друга.
— Клянемся! — повторяют Борька и Валька.
Звенят встретившиеся над столом бокалы с лимонадом. Отпив по глотку, мальчишки дружно вздыхают.
— Отколоть бы что-нибудь на прощанье! — говорит Антик.
Меж столиков пробирается однорукий газетчик.
— Свежие газеты!.. Свежие газеты!
Мальчишка-скрипач, покосившись на Борьку, опять покупает несколько разных газет. Продолжая играть, кладет их на пюпитр. Крупный заголовок о пионерской организации бросается ему в глаза. Рука со смычком дрогнула и застыла в воздухе. Мелодия внезапно оборвалась.
Кое-кто покосился на эстраду. Мальчонка стоял неподвижно в напряженной позе, и только глаза взволнованно бегали по строкам газеты.
По заводу с кумачовой скатертью идет к выходу Василий.
Резкий свисток заставил его остановиться у проходной. Постукивая деревянной ногой, подбежал Сенькин отец. Растопырил руки.
— Не выпущу!
— Ты что, рехнулся? — сердито спросил Василий. Сторож кивнул головой на скатерть.
— Хоть ты и директор, а с этим не выпущу!
Василий тоже посмотрел на скатерть, подумал и сказал другим тоном:
— Не мне это! Понимаешь?.. Очень нужно, а лавки уже закрыты! Понял?
— И понимать не хочу! — отрубил Сенькин отец. — Я — кто? Сторож?.. Сторож! Вот и понимай! Без накладной соринки у меня не вынесешь!
— Да где я возьму ее, накладную-то?
— Не знаю! Ничего не знаю! — ответил сторож. — Вертай, директор, назад и положи скатерочку на столик!
Василий крякнул, чертыхнулся и побрел назад.
Сторож подумал, поскреб в затылке.
— Эй, Василь!.. Подожди-ка!
Он вынес из проходной толстую бухгалтерскую книгу и сунул Василию карандаш.
— Пиши!.. «Вынес с завода большую красную скатерть…» Подпись ставь разборчивую!..
Недалеко от завода, в густых зарослях, сидят Антик, Валька и Борька. Рядом с ними за кустом притаился Лисенок. На нем уже не форма, а обычная рубашка, подпоясанная ремешком. Он слышит тайный разговор мальчишек.