Этой странной авиакатастрофе предшествовали события, о которых следует упомянуть. В 1943 году Сикорский заявил о согласии на переговоры с Польской рабочей партией, он готов был даже включить ее представителей в состав своего правительства. В это же время лидеры Польской рабочей партии заявили о намерении предоставить Сикорскому пост премьер-министра в правительстве, которое демократические силы будут создавать в освобожденной Польше. После визита в Каир Сикорский планировал посетить Москву и провести переговоры с советским руководством. Его гибель сорвала реализацию этих планов. Видимо, они кому-то серьезно мешали. Скорее всего, действия Сикорского не вписывались в проекты будущей Польши, имевшиеся у США, Англии и радикальных представителей польского правительства в эмиграции.
Новым премьер-министром Польши стал Станислав Миколайчик.
Во второй половине 1943 года и в Москве, и в Лондоне, и, несомненно, в Вашингтоне уже думали о будущем поляков. Сталин, говоря о сильной, независимой и демократической Польше, видел это государство в сфере влияния Советского Союза. В Лондоне решение вопроса о будущих руководителях этой страны тоже сомнений не вызывало — в Варшаву после разгрома Германии должно было возвратиться проанглийское польское правительство, которое возглавил бы Миколайчик. Это мнение в целом разделял и американский президент Ф. Рузвельт, хотя он предпочитал открыто не высказываться по проблемам советско-польских отношений. Географическое положение Польши, лежавшей на стыке западной и восточной цивилизаций, несомненно, было крайне важно как с точки зрения интересов Советского Союза, так и с точки зрения политиков США и Англии.
Противоречия между СССР и союзниками назревали не только на польском направлении, но и в вопросах о послевоенном устройстве Югославии, Чехословакии и других государств, находившихся под оккупацией германских войск. Черчилль придавал работе с руководителями правительств этих стран, находившихся в Лондоне, первостепенное значение.
Однако из всего комплекса проблем послевоенного обустройства Европы наиболее острыми все-таки были вопросы, связанные с будущим Германии и Польши. Вопрос Польши обсуждался на переговорах Сталина с президентом США Рузвельтом и английским премьер-министром Черчиллем на Тегеранской конференции. Польская проблема неоднократно возникала в переписке руководителей стран антигитлеровской коалиции в 1944 году, а также обсуждалась на Крымской конференции руководителей СССР, США и Англии.
В Москве не было недостатка в сведениях о взаимоотношениях руководителей США и Англии с польским правительством в эмиграции и планах нового премьер-министра Миколайчика. Важные сведения по этой проблеме из Вашингтона направлял в Центр разведчик Л. А. Сергеев (Морис), из Лондона — генерал-майор И. А. Скляров (Брион). Тем не менее ни Брион, ни Морис не смогли узнать о том, что польское правительство в эмиграции летом 1944 года готовилось поднять восстание в Варшаве с целью установления в польской столице своей власти до вступления в город передовых частей Красной армии и подразделений 1-й Польской армии. Правительство Миколайчика же не сочло нужным проинформировать о своих планах советское руководство.
Отсутствие сведений о подготовке восстания в польской столице можно считать одним из самых крупных недостатков в работе ГРУ в 1944 году. Произошло это, как представляется, по двум основным причинам. Первая причина состоит в том, что сотрудники советской военной разведки потеряли контакты с польскими разведчиками после того, как СССР в 1943 году прервал дипломатические отношения с польским правительством в эмиграции. Именно после этого польская военная разведка прекратила взаимовыгодные отношения с советскими коллегами. Неофициальных источников в польской эмиграционной среде военная разведка не имела, в 1941–1942 годах в этом не было особой необходимости. Вторая причина, как представляется, состояла в том, что подготовка этого восстания проходила в режиме абсолютной секретности. В планы поляков был посвящен очень ограниченный круг лиц.
И все же кое-что советская военная разведка о планах лондонских поляков узнать смогла.
В июне 1944 года Л. Сергеев доложил в Центр из Вашингтона, что американскую столицу посетил польский премьер-министр Миколайчик, где был принят президентом США Рузвельтом.
Рузвельт не сомневался в том, что Сталин осведомлен о визите в Вашингтон польского премьера. Поэтому в первой же строчке своего послания в Москву Рузвельт сообщал: «Как Вам известно, польский премьер-министр г-н Миколайчик только что закончил краткий визит в Вашингтон, и по причинам, которые посол Гарриман Вам уже объяснял, я считаю его визит желательным и необходимым в настоящее время…»
В том, что Рузвельт назвал визит Миколайчика «желательным», нет ничего удивительного. Рузвельт знал, что советский Генеральный штаб к этому времени уже завершил разработку плана операции «Багратион». Об этом Сталин сообщил американскому президенту 6 июня 1944 года. Верховный главнокомандующий писал Рузвельту: «Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется в середине июня на одном из важных участков фронта… В конце июня и в течение июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск…»
Понятным, на первый взгляд, может показаться и то, что Рузвельт назвал визит польского премьера «необходимым в настоящее время».
Наступательные операции Красной армии, которые, как сообщал Сталин американскому президенту, в течение июля «превратятся в общее наступление советских войск», должны были завершить освобождение всех советских земель и привести к переносу боевых действий на территории Польши, Чехословакии и других оккупированных немцами государств. Вступление Красной армии на территории этих государств было новым военным и — что важнее всего — политическим фактором в войне. Несомненно, Миколайчик и его партнеры ждали этого момента, готовились к нему и опасались его. Они трезво оценивали складывающуюся обстановку и понимали, что от Москвы до Варшавы ближе, чем от Лондона или Вашингтона. Поэтому к власти в Польше, как считал Миколайчик, могли прийти те силы, которые поддерживались Советским Союзом или окрепли на территории СССР, где и создали новую польскую армию. Войска Миколайчика, находившиеся в Египте, были далеко от советско-германского фронта.
Рузвельт сообщал Сталину о тех впечатлениях, которые он «вынес из бесед с премьером Миколайчиком», и делился своими «откровенными суждениями» о них. Он подчеркивал, что «визит польского премьера не был связан с какой-либо попыткой с моей стороны вмешаться в суть разногласий, которые существуют между польским правительством в изгнании и советским правительством. Хотя у нас состоялся искренний и полезный обмен мнениями по многим различным вопросам, касающимся Польши, я могу заверить Вас, что никакого определенного плана или предложения, каким-либо образом затрагивающего польско-советские отношения, не было подготовлено».
Визит Миколайчика в Вашингтон можно рассматривать как попытку поляков использовать возможности США для оказания давления на СССР с целью изменения отношения Советского Союза к польскому правительству в эмиграции. После этого визита поляки в Лондоне прекратили сотрудничество с советским представителем в области разведки Германии. Примечательно, что связи поляков с английской разведкой в этом направлении наоборот активизировались. Доступ ко всем разведматериалам по Германии, поступавшим в британскую разведку, имели и американцы.
В конце июня Красная армия вступила на территории, которые советское правительство признавало польскими. Американский дипломат Дж. Кеннан писал по этому поводу в своих воспоминаниях: «Советское правительство утвердило на освобожденной территории в Люблине Польский коммунистический комитет, который… превратился в Польский комитет национального освобождения».
В те же дни Рузвельт попытался убедить Сталина в необходимости визита Миколайчика в Москву: «Я действительно верю, что он не поколебался бы поехать в Москву, если бы знал, что Вы приветствовали бы такой шаг с его стороны, для того чтобы обсудить с Вами лично и откровенно проблемы, касающиеся ваших двух стран, в особенности срочность установления безотлагательного военного сотрудничества».
Сталин сообщил Рузвельту свою точку зрения на предложение американского президента. В ответном послании от 24 июня 1944 года он сообщал Рузвельту: «Благодарю Вас за информацию о Вашей встрече с г. Миколайчиком.
Если иметь в виду установление военного сотрудничества Красной армии и борющихся против гитлеровских оккупантов сил польского подпольного движения, то это, безусловно, является теперь актуальным делом для окончательного разгрома нашего общего врага. Важное значение, разумеется, имеет в этом отношении правильное решение вопроса о советско-польских отношениях. Вам известна точка зрения советского правительства и его стремление видеть Польшу сильной, независимой и демократической, а советско-польские отношения — добрососедскими и основанными на прочной дружбе. Советское правительство видит важнейшие предпосылки этого в реорганизации эмигрантского польского правительства, которая обеспечила бы участие в нем как польских деятелей в Англии, так и польских деятелей в США и СССР, и особенно польских демократических деятелей, находящихся в самой Польше, а также в признании польским правительством линии Керзона как линии новой границы между СССР и Польшей.
Надо сказать, однако, что из заявления г. Миколайчика в Вашингтоне не видно, чтобы он сделал в этом вопросе какой-либо шаг вперед. Вот почему для меня затруднительно в данный момент высказать какое-либо мнение по поводу приезда г. Миколайчика в Москву.
Ваше внимание к вопросу о советско-польских отношениях и Ваши усилия в этом деле мы все высоко ценим»[367].
В посланиях Сталина и Рузвельта еще не просматривались противоречия в подходе к польской проблеме, но они уже обретали определенные очертания…