У нужного дома тормознул так, что заскрипели шины, оставляя на сером асфальте чёрные полосы. Бабульки у подъезда, которых иначе чем «дорогой очищения от грехов» не назовёшь, недовольно покосились в мою сторону.
Но их я заметил второстепенно, потому что из подъезда как раз выходила Алиса.
Одна.
Прежде чем понял, что делаю, сократил между нами расстояние и больно схватил за плечи — чтобы поняла, что на шутки я не настроен.
— Где Нина? — встряхиваю испуганную девушку. — Если скажешь «не знаю», я тебя, суку, выпотрошу прямо здесь! Что ты ей наплела?!
— Рассказала, какая ты сволочь! — выкрикнула Алиса, подстраиваясь под мой тон. — Сказала, что была беременна, когда ты меня бросил.
Мои глаза медленно переставали помещаться на лице.
— Ты совсем ебанулась? Мы с тобой даже не целовались!
Её глаза недобро сверкнули.
— Я ведь обещала, что, если ты не будешь со мной — ты не будешь ни с кем.
— Кому обещала, дура?
— Самой себе!
Блять!
Буквально отшвыриваю ей от себя и чувствую себя мерзко, если не сказать больше — как будто в дерьмо руки окунул.
— И она поверила?
Чёрт, конечно, поверила, раз не дождалась меня. Моё слово против слова лучшей подруги — ясно, кто победит.
— Где она?
Алиса равнодушно пожала плечами.
— А я почём знаю? Прогуляться пошла.
Смотрю на неё и не верю, что в мире существуют такие мрази, как эта Алиса или моя мать, хотя вот они — живые примеры бездушности и садизма. Но ещё больше не могу понять, почему из всех людей именно Нина получила эту суку в подруги.
— Тебе её совсем не жалко?
Девушка презрительно хмыкает, но её глаза блестят от слёз.
— А меня кто-нибудь пожалел, когда ты опозорил меня на весь университет? Кто-нибудь поддержал меня, когда я сутками рыдала в подушку и глотала успокоительные? Никто! Все, кого я называла подругами, отвернулись от меня, выбросили, словно балласт, который портил их репутацию! И из-за чего?! Из-за того, что я всего лишь полюбила тебя! А что я вижу теперь? Ты как собачонка таскаешься за этой флегматичной дурочкой, которая даже нормально одеваться не умеет! Ну чем она лучше меня? Что такого есть у неё, чего нет у меня? Если тебя заводят девочки из неблагополучных семей, я могу вымазаться грязью, натянуть на себя рваньё и притвориться забитой овечкой!
Тело сработало чисто на инстинктах — я ведь обещал защищать Нину, пусть даже это обещание было озвучено только в собственной голове — а я не привык нарушать своё слово. Под тихие «ахи» и «охи» от старушек, о которых я совершенно забыл, и которые теперь имели честь лицезреть всё представление от убойного начала до эпичного конца, моя ладонь впечатывается во впалую щёку с острыми скулами с таким громким хлопком, что я практически глохну. Голова Алисы дёргается в сторону, и когда она возвращает мне свой растерянный взгляд, я вижу, как багровеет кожа на её щеке.
Это просто пиздец. Конечно, Алиса вынесла мне тогда весь мозг своей «любовью», которая на деле больше смахивала на одержимость и преследование. Но моя вина там тоже была: я ведь не осадил её сразу, дал повод думать, что у неё есть какие-то шансы. И возможно сейчас, когда она несла всю эту херату о потерянных подругах и статусе, я бы промолчал и просто уехал. Но она посмела приплести сюда Нину, да ещё с такой грязной подоплёкой, что за этот удар я даже не чувствовал раскаяния.
— Я против насилия, но глядя на тебя хочется восстановить в России смертную казнь. — Пришлось спрятать руки в карманы джинсов — уж слишком велик был соблазн повторить. — Увижу тебя рядом с ней ещё хоть раз — пеняй на себя.
Ответа дожидаться не стал — думаю, она и так всё поняла — просто сел обратно в машину и поехал в единственное место, куда обычно приходят все дети, когда им нужна поддержка — к девушке домой.
На улице уже начало темнеть, когда я подъехал к её дому; свет горел только на кухне, где раздавались пьяные выкрики и грохот бутылок, и я брезгливо поморщился: всё-таки, попойка попойке рознь. Но в свете тусклой кухонной лампочки я различил только два силуэта — родителей Нины.
Сама девушка сидела на лавочке — той самой, на которую я сажал её вчера, пока успокаивался затяжкой. Её плечи, как и голова, были низко опущены, и в моей груди болезненно заныло. По привычке вытащил сигарету и закурил, прежде чем выбраться на морозный воздух.
На моё появление Нина вскинула голову и посмотрела безо всяких эмоций на лице. Только опухшие глаза и мокрые щёки выдавали её с потрохами. Я молча сажусь рядом и пару секунд просто дымлю.
— Это неправда, — выдыхаю наконец с очередной порцией дыма.
Объяснять, что именно имел в виду, не вижу смысла — она и так всё поймёт.
Нина шмыгает носом.
— Я знаю.
Я замер.
— Не понял. Откуда?
Девушка вздохнула.
— Её бывшие подруги поймали меня в коридоре и рассказали, как она по тебе с ума сходила. Это было практически сразу после разговора, в котором Алиса поделилась со мной своей версией произошедшего, — полагаю, женский туалет — не самое надёжное место для тайных бесед. Но я ведь не дура и знаю, что для того, чтобы забеременеть, нужен секс, а судя по рассказу её подруг, у вас его не было. Не знаю, почему они поделились со мной всем этим; может, хотели сделать ей больно.
Нина вновь поражала меня: не думал, что есть девушки, у которых функция «закатить истерику» заменена на «адекватно обсудить возникшую ситуацию».
— Тогда почему ревёшь?
Она вытерла глаза и щёки краями рукавов куртки, и этим простым жестом напомнила мне маленькую девочку.
— Потому что считала её подругой. Она ведь знала, что ты мне понравился; знала, и всё равно наговорила столько гадостей, что я теперь чувствую себя такой грязной, будто побывала на свалке и теперь, наверно, никогда не отмоюсь.
Значит, понравился… Ну, может у нас ещё не всё потеряно, раз моя симпатия взаимна.
— А здесь что забыла?
Нина бросила печальный взгляд в окно, где её родители уже едва стояли на ногах.
— Мне так хотелось почувствовать чью-то поддержку, а ведь родительская — самая сильная, и вот я просто сижу и пытаюсь представить, каково это было бы — получить её…
Я вновь начинаю звереть.
— Ты могла бы просто дождаться меня.
Она качает головой.
— Нет, не могла бы. Мне хотелось побыть одной и обдумать всё самой. Тем более что ты не обязан выслушивать мои слёзы и истерики.
Существует ли более идеальная девушка, чем та, что сейчас сидит рядом со мной и открыто делится своими переживания?
Я покачал головой.
Вряд ли.
— Что плохого в том, что ты выскажешься живому человеку, а не оставишь всё внутри? Я так отравляю себя уже четыре года, и поверь мне — хорошим это не кончится.
Нина снова беззвучно заплакала.
— Ты не знаешь, что это такое — остаться совершенно одной…
Конкретно сейчас единственное, что я знал — это то, что готов был убить весь мир, лишь бы она не плакала. Поэтому я выбрасываю сигарету и тяну её за руку.
— Иди ко мне, детка.
Девушка без возражений перебирается ко мне на колени и утыкается лицом в мою шею.
— Ты не одна, — уверенно шепчу ей, прижимая к себе со всей дури — благо её было хоть отбавляй. — Я с тобой.
Нина захлёбывается рыданиями ещё сильнее.
— Именно это я слышу ото всех, кто потом оставляет меня в одиночестве. Третьего раза я просто не вынесу.
Целую её в висок.
— Тогда я ничего не буду говорить — просто буду рядом. — Приближаю к глазам левое запястье и всматриваюсь в циферблат. — Уже поздно, надо ехать.
— Посиди со мной ещё чуть-чуть, — робко просит Нина.
Это вызывает у меня усмешку.
— Ты не поняла меня, детка, — поднимаю её лицо к себе и внимательно смотрю в глаза, чтобы до неё дошёл смысл моих слов. — Ты едешь со мной.
Вижу, что она в очередной раз собирается мне что-то возразить, поэтому просто запечатываю её рот поцелуем — глубоким, медленным, успокаивающим, но спокойным, потому что фантазия по поводу заднего сиденья всё ещё живее всех живых.
7. Нина
Даже несмотря на то, что мы ехали в лифте, Максим продолжал держать меня на руках, упрямо отказываясь поставить на ноги. Мне было неловко виснуть у него на шее, потому что я сама была в состоянии ходить, и в то же время хотелось побыть слабой в его сильных и надёжных руках. Максим изредка смотрел на меня странным взглядом, от которого по телу начинали бегать мурашки, и иногда чуть сильнее сжимал меня ладонями. Я никак не могла понять, почему он делает всё это для меня; зачем вообще вмешивается в жизнь совершенно чужого для него человека. После родителей мне слабо верилось в человеческую доброту и бескорыстие, а после Алисы… вообще не верилось в то, что в мире существуют люди.
Максим как-то умудрился открыть входную дверь ключом, не выпуская меня из рук, и шагнул в тёмное помещение. Где-то над головой щёлкнул выключатель, и прихожую залило светом; Макс прошёл по всей квартире, и вскоре не осталось ни одного тёмного угла. А я потеряла дар речи, потому по размерам его квартира напоминала небольшое государство. Немногочисленная мебель была очень красивая и, скорее всего, дорогая настолько, что мне даже мысленно было страшно до неё дотрагиваться, а большие окна в половину стены, из которых открывался потрясающий вид на ночной город, завораживали.
— Устроить тебе экскурсию? — спросил Максим, заметив мой интерес.
Вот его интерес был сосредоточен исключительно на мне, и от этого становилось неловко.
Видимо, услышав голос хозяина, откуда-то из глубины квартиры в коридор бодро выбежал пушистый серый кот. Остановился возле нас и принялся тереться о ноги Максима.
— Ух ты, у тебя есть кот! — озвучила с восторгом очевидную вещь.
Парень усмехнулся.
— Его зовут Бакс, — кивнул он. — Так что насчёт экскурсии? Не хочу, чтобы ночью ты случайно заблудилась и вместо ванной забрела в мою спальню.
Я смущённо покраснела, потому что Макс, говоря всё это, улыбался чересчур соблазнительно. Впрочем, оказаться в такой ситуации действительно не хотелось, поэтому я лишь сдержанно кивнула, и парень стал переносить меня из комнаты в комнату: большая просторная светлая кухня; невероятно огромная гостиная, в которой при желании можно было устроить королевский бал; три вместительных спальни рядом друг с другом; совмещённый санузел с невероятной ванной и неприлично-огромной душевой кабиной; просторный балкон. Вся эта красота должна была заворожить меня, но вместо этого мне стало лишь ещё больше не по себе от стыда, и я спрятала лицо на плече парня.