— Я так люблю тебя, мой СуперМакс.
Мне стоило огромных усилий не выдать себя, потому что смущать её своим подслушиванием не хотел — если бы она хотела сказать это в глаза, то сказала бы, а значит, Нина к этому пока не готова. Но я обязательно доведу её до смущения в качестве подарка на свой день рождения. Впервые в жизни я с нетерпением ждал этот день, который считал таким же обычным, как и любой другой день в году — до появления в моей жизни Нины.
А ещё мне чертовски понравилось это дурацкое прозвище.
9. Нина
Дни пролетали как осенние листья с деревьев на ветру; я даже умудрилась в них потеряться рядом с Максом, несмотря на то, что продолжала исправно посещать университет и продолжала корпеть над учебниками. Сессия была закрыта на «отлично» и у меня, и Макса с его парнями, так что мы вполне заслужили отдых.
Благодаря Максиму я научилась не замечать Алису, которая продолжала выжигать на мне дыры, хотя я стала замечать, что с каждым днём её глаза становились всё печальней. Мне очень хотелось поговорить с ней, потому что было жаль нашей дружбы, которую я считала настоящей, но было страшно вновь оказаться отвергнутой. В конце концов, если бы она хотела помириться, она первая подошла бы ко мне.
Ещё одним приятным изменением в моей жизни стала Ксения: девушка оказалась такой доброй и позитивной, что было просто невозможно остаться к ней равнодушной. Мы обменялись телефонами и стали частенько болтать после учёбы, из-за чего Макс постоянно ворчал и выговаривал моей подруге о том, что она «отбирает его смысл жизни». А я с каждым днём влюблялась в него всё сильнее; во мне было столько нерастраченного желания любить кого-то, что парень стал её единственным получателем и, кажется, слегка обалдел от её количества. После того, как я призналась спящему Максу в своих чувствах, это стало моим каждодневным своеобразным ритуалом: я дожидалась, пока парень заснёт, и только после этого говорила о том, как сильно его люблю. Сказать ему всё это в глаза очень хотелось, но я боялась, что он не ответит мне взаимностью, поэтому продолжала молчать. Хотя Макс иногда так странно на меня поглядывал, и мне казалось, что он в курсе того, что я к нему чувствую. Ну, или здравствуй паранойя.
После того, что парень рассказал мне о своём детстве, я стала чувствовать с ним такое родство, какого не чувствовала ни с кем. Мне хотелось постоянно быть рядом и, кажется, на этой почве у меня малость поехала крыша, потому что в квартире парня, которая незаметно стала мне домом, меня от Макса было не оторвать.
Так прошло две недели; на дворе стояла середина февраля, и хотя фактически это была зима, на улице уже вовсю светило солнце и начал подтаивать снег, что не могло не радовать: когда на улице солнце, поневоле начинаешь чувствовать себя лучше. Мы с Максом, как обычно, вышагивали, взявшись за руки, когда в моём кармане завибрировал телефон: никак не могу привыкнуть к этой навороченной штуковине, которую Макс символично вручил мне два дня назад на четырнадцатое февраля. Конечно, я закатила скандал, потому что, во-первых, мне не нужны такие дорогущие подарки, на что Максу ожидаемо было всё равно, а во-вторых, у меня не было возможности подарить ему что-то не менее стоящее взамен. Парень махнул рукой, сказав, что если такой ангел, как я, обратила внимание на такого идиота, как он, то это уже дорогого стоит. На это я только фыркнула, но возражать не стала: уж слишком грозным было выражение лица у моего СуперМакса.
На экране высветился незнакомый номер: сим-карту я, конечно, оставила старую — на всякий случай, хотя Максим уговаривал меня поменять и её, окончательно вычеркнув прошлое из жизни. Но я на такое согласиться не могла: жизнь — это не киноплёнка, из которой можно вырезать несколько неудачных кадров; к тому же, какими бы ни были воспоминания, они были частью моей жизни, а значит, не менее важны: только благодаря им я встретила своего Соколовского.
— Алло? — неуверенно спросила я у телефона.
Макс замер рядом и внимательно вглядывался в моё лицо; в его глазах отчётливо светился вопрос, который интересовал и меня — кто же звонит?
— Нина? — послышался в трубке знакомый голос. — Это мама.
Руки Макса вцепились в мою талию мёртвой хваткой, — наверно, выражения моего лица было тем ещё зрелищем.
— Мама? — Не верилось, что она позвонила. Узнав, с кем я говорю, парень нахмурился ещё сильнее. — Что-то случилось?
Мне в голову не приходило ни одной мысли на тему того, почему она вдруг решилась набрать мой номер.
— Случилось, дочка, — всхлипнула родительница, и у меня внутри всё похолодело. — Твой папа… в общем, он умер.
На мгновение у меня потемнело в глаза, и мне пришлось ухватиться за Макса, чтобы не упасть, потому что подогнулись ноги. Голос внезапно пропал, и я не могла вымолвить ни слова; лишь чувствовала, что по щекам поползли молчаливые слёзы.
— Как это случилось? — всё же удалось выдавить мне.
Мать прокашлялась.
— Перепутал бутылки и вместо водки выпил стеклоочистителя.
Господи… Я прекрасно помнила, сколько родитель выпивал каждый день, и скорее поставила бы на то, что он умрёт от цирроза печени, но чтобы такое…
— Когда?
— Вчера вечером. Ему плохо стало почти сразу, я побежала до соседей, чтобы скорую вызвать, своего-то телефона нету. Я и тебе звоню от них, хорошо, что твой номер нашла — завалялся на полках… — Мама снова всхлипнула. — Ниночка, ты можешь приехать? Мне так тяжело здесь… одной…
В горле стоял такой ком, что мне пришлось пару минут потратить только на то, чтобы вернуть себе обратно дара речи.
— Я приеду, мам.
— Спасибо, дочка.
Связь отключилась, а я всё продолжала держать телефон возле уха; мне всё казалось, что сейчас мама перезвонит и скажет, что пошутила.
— Что случилось? — услышала я как сквозь вату голос Макса.
— Папа умер, — отвечаю прерывистым шёпотом. — Мама просит приехать.
— Не вижу причин тебе там появляться.
От неожиданности у меня словно выбивает воздух из лёгких.
— Что значит «не видишь причин»? Если ты ослеп от ненависти к своей матери, то я не могу позволить себе того же по отношению к своей семье! — Мой голос начинал истерично повышаться — впервые в жизни я позволяла себе подобное поведение. — Ну и что, что он поднимал на меня руку — он всё равно остаётся мне отцом — человеком, который дал не жизнь!
— А он бы остановился, если бы решил угробить её?! Что-то я в этом сомневаюсь! Да и мать твоя тоже хороша — вспомнила о дочери, когда херово стало! Ты никуда не едешь!
Мой рот шокированно открылся.
— Ты не имеешь права мне запрещать! Мы с тобой всего лишь месяц вместе, а с родителями я всю жизнь прожила. Без них я не стал бы той, кто я есть!
Злые глаза Макса обжигали похлеще любого огня.
— То есть, забитой серой мышью?
Моё сердце оборвалось, пропустив удар; не помню, что бы ещё хоть когда-то в жизни мне было так больно — даже когда отец бил меня, было легче. А сейчас по ощущениям в мою грудь воткнули тупой нож и несколько раз провернули.
— Спасибо за откровенность.
Отталкиваю руки Макса и бегом несусь в сторону остановки, не разбирая дороги из-за льющихся слёз, и даже не думаю останавливаться, хотя и слышу, что парень зовёт меня.
Как добралась до дома, я не помнила — голова была словно в тумане; мать сидела на лавочке возле подъезда, которая для меня стал отправной точкой, и обнимала себя руками. В этот момент она казалась мне такой потерянной и одинокой, что моя собственная боль отошла на второй план.
— Мама.
Она резко подняла голову, и я увидела её залитое слезами лицо.
— Ниночка, — бросилась родительница ко мне на шею. Я уже даже не помнила, когда она последний раз так ласково ко мне обращалась. — Спасибо! Спасибо, что приехала!
Я обняла маму в ответ, и теперь мне хотелось рыдать просто потому, что я наконец получила от неё то тепло, о котором мечтала с самого детства, пусть причиной тому была и не я сама.
С подготовкой к похоронам мы провозились целый день, и я начала кое-что понимать в поведении матери. Во-первых, она никогда не желала мне зла — по крайней мере, по её словам — но заступаться за меня при отце боялась, потому что тогда побои доставались и ей. Она со стыдом призналась, что нормальные матери не радуются тому, что их детям достаётся вместо них, и мне полегчало хотя бы от того, что она признавала свою вину. А во-вторых, я поняла, в кого у меня эта дурацкая черта характера — всех прощать и всё терпеть: мать всю жизнь прожила с человеком, которого любила несмотря ни на что, и терпела его издевательское отношение по этой же причине. Раньше я бы просто пожалела её, но то время, что я прожила с Максом, показало мне, что для такой жертвенности есть смысл только в том случае, если оба человека дорожат отношениями. Игра в одни ворота — не причина держаться за то, что в конечном итоге всё равно развалится.
Мы отдраили весь дом практически до фундамента, отмыли окна, так что в квартире даже стало светлее и уютнее, и я самолично завесила все отражающие поверхности плотными чёрными тканями, которые нам любезно одолжили соседи. При этом кто-то смотрел на меня с жалостью, а кто-то не скрывал своей радости по поводу того, что вечерние «гуляния» моих родителей наконец-то прекратятся…
На душе было так гадко, что хотелось просто свернуться калачиком и вволю выплакаться от той боли, которая точила меня изнутри. Мне так хотелось, чтобы Макс смог меня понять и не говорил той последней фразы, которая сбила все мои внутренние установки, поставленные с таким трудом, до заводских: я вновь чувствовала себя никому не нужной вещью, которой все пользуются по мере необходимости. Какой-то дурацкий психологический барьер. Сейчас мне как никогда хотелось, чтобы рядом был Макс, и в то же время я не хотела его видеть, и от этого становилось ещё хуже.
Поздно вечером раздался звонок в дверь; меня бросило в дрожь от мысли, что всё-таки приехал Макс, потому что я всё ещё не определилась со своими желаниями.