— Это был последний раз, когда я напился, — обещаю я и впервые в жизни верю самому себе.
Нина кусает меня за шею, и мне приходится сцепить зубы, чтобы не наброситься на неё сейчас — всё-таки похмелье прошло не до конца.
— Я тебе верю.
Господи, и как я жил без неё раньше?
11. Нина
Жизнь для меня потихоньку начала входить в привычное русло: универ, домашнее задание, уборка, готовка, а всё остальное время — Максу. И судя по тому, как активно он мешал мне сосредотачиваться, последний пункт превалировал среди всех остальных. Я злилась только в те моменты, когда он бессовестно отвлекал меня от учёбы, потому что я не привыкла отлынивать; а вот во всё остальное время не имела ничего против. Потом, правда, мстила таким же способом, когда он, например, тягал гири… Или подтягивался… Или отжимался… Особенно, когда отжимался. Как сказал бы Макс, это стало моим личным кайфом — лежать на его спине, уткнувшись лицом между лопаток, когда он отжимался от пола. Под моими ладонями так приятно играли мышцы его живота и груди, что я буквально сходила с ума, давая волю рукам и губам и испытывая терпение Макса на прочность, из-за чего практически каждое его занятие для нас заканчивалось одинаково — в постели. Ну, или там же на полу, — всё зависело от того, успевала ли я убежать от него, и если да — то насколько далеко. Наши отношения больше смахивали на чистое безумие, потому что я даже не представляла, что можно до такой степени любить и хотеть кого-то — копировать модель поведения, к сожалению, было не с кого…
Моей руки парень тоже не отпускал ни на секунду, стоило нам только выйти за порог дома: словно коршун, он прожигал своим взглядом всех, кто, по мнению Макса, смотрел на меня «не так»; дошло до того, что студенты шарахались в стороны, стоило только появиться Соколовскому на территории универа. Сначала меня это жутко злило: я ведь не пятилетний ребёнок, чтобы со мной нянчиться; потом стало просто раздражать: всё-таки находиться под присмотром практически двадцать четыре часа в сутки — тяжело для такого интроверта, как я; а сейчас, когда я так привыкла к своему СуперМаксу, улыбка не сходила с моих губ: мало кто из девушек мог похвастаться тем, что её парень может любого порвать за тебя в клочья.
Вот и сейчас я улыбалась во все тридцать два, поглядывая на Макса с толикой гордости, что этот грубиян достался именно мне.
Парень замечает мою улыбку и хмурится.
— Чему ты улыбаешься?
Переплетаю свои пальцы с его.
— Ты такой собственник, Соколовский, — уже открыто смеюсь. — Да здесь давно все знают, что я твоя; никто не рискнёт посягнуть на меня. Так что нет необходимости испепелять взглядом каждый столб.
Макс резко притягивает меня к себе; от неожиданности я тихонько взвизгиваю, и желание смеяться как-то сразу испаряется. А всё потому, что горящий взгляд Макса теперь всецело направлен на меня одну. Ну, и потому, что стены института — не самое подходящее место для обжиманий.
— Даже если на этой грёбаной планете из живых людей останемся только мы с тобой, я всё равно не спущу с тебя глаз, — буквально рычит он, и я чувствую привычную дрожь во всём теле. — И когда-нибудь я покажу тебе, насколько я в действительности собственник.
От его плотоядной улыбки у меня подгибаются коленки, и только рука Соколовского не даёт мне упасть: не трудно догадаться, что именно он имел в виду.
За моей спиной раздаётся насмешливое покашливание, и, повернув голову, я замечаю друзей Макса, которые как-то незаметно стали и моими. Не могу не заметить, что мальчики… воспряли духом, что ли. Ну, кроме Кости; на его лице больше не было той безысходности, а вот решимости и даже гнева — это сколько угодно.
Перевожу вопросительный взгляд на Макса, но парень качает головой.
— Потом расскажу, — раздаётся горячий шёпот возле уха, и я снова теряю голову.
Вообще, для продолжения учёбы в нормальном ритме присутствие Макса очень опасно: стоит мне только увидеть его, как мысли об учебниках начисто выпадают из моей головы. За последние полтора месяца он вообще стал центом моей вселенной, в которой до него была лишь одна большая Чёрная дыра. И вот в какой-то момент появляется целая планета по имени Макс, которая вытесняет эту всепоглощающую дыру из моей вселенной. Уже за одно только это я готова до конца жизни благодарить парня.
Очевидно, мои мысли не являются секретом для Макса, потому что он хитро щурится и целует меня в уголок губ.
— Жду — не дождусь поездки к родителям, — весело говорит он. — Я уже знаю, какой именно подарок хочу от твоего имени на свой день рождения.
Эта фраза заставляет меня подозрительно сузить глаза, потому что я до сих пор не придумала, что можно подарить парню, а его тон как минимум настораживал.
Внезапно Макс буквально деревенеет, а его взгляд становится таким злым, что кровь стынет в жилах. Поворачиваю голову туда, куда смотрит Соколовский, и не очень удивляюсь, когда замечаю Алису, которая о чём-то весело щебечет с Антоном, ничего не замечая вокруг.
А вот Антон замечает, и лицо его как-то болезненно бледнеет — может, у парня живот скрутило?
Алиса, наконец, понимает, что что-то не так, и поворачивается в нашу сторону; буквально тут же её лицо по цвету становится похоже на Антона.
Я автоматически прижимаюсь ближе к Максу — в его руках надёжнее, чем в самом прочном бункере. Макс переводит взгляд на меня и прижимает меня к себе ещё, хотя это уже физически невозможно — я итак ближе некуда — но его желание меня защитить явно не знает своих границ.
После происходит вообще что-то аномальное — парни Макса закрывают нас с ним от Алисы собой, повернувшись к Кокориной и Бар-Мэну лицом. Моя челюсть удивлённо отваливается — впрочем, как и у Макса.
— Вот это номер, — присвистывает он. — Вот что вы, девчонки, с нами творите — заставляете защищать даже тех, кто в этом не нуждается.
Каким-то шестым чувством понимаю, что он подразумевает под этим себя — всё-таки, парни не любят чувствовать себя слабаками.
— Так наоборот надо радоваться, что у тебя такие друзья, — вздыхаю я. — Меня вот некому было так же защищать в своё время.
Максим целует меня в висок.
— Я очень жалею, что ты не появилась в моей жизни раньше — я бы не дал тебя в обиду.
И от его слов мне становится легче.
На факультете мы снова расходимся в разные стороны, и я с долей сожаления отпускаю тёплую руку СуперМакса.
— Если она скажет тебе ещё хоть слово — будет собирать себя по запчастям, — по-тихому злится он. — Так что лучше сразу предупреди её, чтоб заткнулась от греха подальше.
Смеюсь, потому что при этом Макс пыхтит как ёжик.
— Обязательно передам, любимый, — мурлычу ему в ответ.
Глаза парня привычно темнеют, затягивая в свой омут.
— С огнём играешь, детка.
Вздыхаю, потому что не могу остаться с ним тут навечно, а именно этого хочется мне больше всего.
— Встретимся после третьей пары на парковке.
Макс целует меня в лоб, кивает и уходит, а я в который раз провожаю взглядом его надёжную спину.
В аудиторию вхожу вместе со звонком — так мне почему-то спокойнее — но Алиса всё ещё отсутствует. Меня вновь накрывает обида за нашу дружбу, которую во что-то ставила только я. Всё затрещало по швам лишь потому, что Макс выбрал меня, а не её — девушку, которую по её мнению непременно хотели все.
Падаю за свой стол и стараюсь слушать препода, не отрывая глаз от столешницы — так гораздо проще сосредотачиваться и делать вид, что Кокориной попросту не существует.
— Можно? — раздаётся над головой голос Алисы, и я непроизвольно вздрагиваю.
Не дожидаясь моего ответа, девушка плюхается на соседний стул.
— Чего тебе? — небрежно спрашиваю, а у самой внутри всё замирает в ожидании очередной гадости. — Макс ещё о чём-то спорил?
Алиса болезненно морщится.
— Зря ты так, — отвечает тихо. — Я всего лишь беспокоюсь о тебе.
От подобного заявления мой рот распахивается так широко, что в него, наверно, без проблем пролезет фура.
— Что конкретно ты называешь заботой? — спрашиваю, когда ко мне возвращается дар речи. — То, что ты пыталась поссорить меня с человеком, который мне понравился? И почему? Потому, что он выбрал не тебя?
Лицо Кокориной идёт волнами — не то от гнева, не то от боли.
— Я всего лишь хочу сказать, что он тебе не пара.
— А кому он пара? — взрываюсь я, неосознанно повышая голос, за что получаю неодобрительный взгляд преподавателя. — Тебе? Знаешь, ты ведёшь себя как эгоистичный ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку, и он делает всё возможное, чтобы вернуть её назад.
— Я не пытаюсь вернуть его, он никому не пара! — рычит Алиса. — У него нет сердца. Он не умеет любить никого, кроме себя. И твоё сердце он тоже разобьёт, как моё когда-то. Попользуется тобой и выбросит, как ненужную вещь!
Честное слово, я не знаю, как так вышло… Секунду назад я слушала всю эту грязь в адрес любимого человека, которого Кокорина совершенно не знала, а потом… моя рука сама махнула. Довольно сильно — у меня аж ладонь загорела огнём, когда столкнулась со щекой Алисы; от удара её голова дёрнулась, распущенные волосы на короткое мгновение плотной шторкой закрыли лицо. А когда Алиса вновь повернулась ко мне, я заметила на её губе тоненькую струйку крови, и мне стало немного не по себе — впервые в жизни поднимаю на кого-то руку. Но Макс защищает меня; почему же я должна позволять кому-то обвинять его в таких нелепых вещах? В конце концов, если бы он хотел поиграть и бросить — уже сделал бы это.
На лице девушки выражение полнейшего шока — она тоже не ожидала от меня ничего подобного.
— Это у тебя нет сердца, Алиса, — глухо бормочу я, теряя зрение из-за слёз, пока однокурсники тихо перешёптывались, а профессор терял дар речи — всё-таки не каждый день серая мышь устраивает «мордобой». — Ты всё никак не можешь успокоиться. Знаешь, когда человек действительно любит и заботится о ком-то, он делает всё возможное, чтобы объект его любви был счастлив — даже в ущерб собственным чувствам. Ты никогда не любила ни меня, ни тем более Макса, иначе не стала бы сталкивать нас лбами каждый раз. Ты — просто эгоистичная сука.